Так он бормотал несколько минут, прежде чем мне удалось заставить его подняться и сесть. Гетепамон едва не потерял сознание: лицо его сделалось пепельным, руки тряслись.
- Меня зовут Орион, я странник из далеких земель и служу наследнику престола. Я не знаю о человеке, которого зовут Осирис.
- Осирис - это бог, - выдохнул Гетепамон, его короткопалые руки легли на вздымавшуюся грудь. - Я видел его изображение на древнем барельефе гробницы Хуфу. Там изображено твое лицо!
Понемногу мне удалось успокоить его и заставить понять, что я человек, а не бог, явившийся, чтобы наказать его за несуществующие прегрешения. Страх постепенно оставил Гетепамона, а я утверждал, что в сходстве моем с Осирисом вижу божественное знамение и потому ему следует помочь мне. В ответ он пояснил, что Осирис - бог, который принимает облик человека, олицетворяя тем самым жизнь, смерть и обновление.
- Осирис - самый первый царь всего человечества, - продолжал Гетепамон, - он поднял людей из варварства, обучил их сельскому хозяйству и дал им огонь.
Я ощутил, как давние воспоминания всколыхнулись и отозвались во мне. Мне привиделась жалкая горстка людей, мужчин и женщин, сопротивлявшихся холоду ледникового периода; затем мозг выхватил из памяти группу охотников неолита, с трудом учившихся выращивать урожай. Да, я бывал там... И принес им огонь и злаки.
- Рожденного землей и небом Осириса предательски умертвил Сетх, или, как его называли Тифон, гений зла, - говорил Гетепамон негромким голосом, словно бы в трансе. - Жена Осириса Асет, безмерно любившая мужа, помогла вернуть его к жизни.
"Неужели я и здесь жил когда-то?" Я не помнил этого, но такая возможность не исключалась.
Заставляя себя казаться спокойным, я сказал Гетепамону:
- Я служу богам своей далекой земли, быть может, и вы в Египте поклоняетесь им же, но под другими именами.
Все еще опасаясь смотреть мне в глаза, жирный жрец прищурился:
- Сила и власть богов превосходят людское разумение.
- Воистину так, - согласился я, добавив про себя, что настанет день и я обрету их возможности... Или умру окончательно.
Гетепамон открыл глаза и с глубоким вздохом проговорил:
- Как же я могу тебе помочь, господин мой?
Я взглянул в его темные глаза и увидел, что там отразились настоящий испуг и неподдельный трепет.
Он не стал возражать мне, когда я утверждал, что я человек и смертен, но сам-то явно не сомневался в том, что его посетил бог Осирис. Что же, вполне возможно.
- Я должен попасть внутрь великой пирамиды. Я ищу... - помедлил я. Незачем доводить человека до сердечного приступа. - Я ищу там собственную судьбу.
- Да, - проговорил он, принимая подобное объяснение. - Пирамида действительно размещена в подлинном центре мироздания. В ней находится судьба любого из нас.
- Когда же можно войти в пирамиду?
Он закусил нижнюю губу на мгновение... Его сходство с Некопта все еще внушало мне неясное беспокойство.
- Чтобы войти в великую пирамиду, необходимо совершить обряд, к ней приходят в процессии, вознося молитвы и совершая жертвоприношения. На подготовку потребуются дни и даже недели.
- Есть ли способ попасть внутрь, избежав подобных церемоний?
Он медленно кивнул:
- Есть, если тебе угодно.
- Я действительно желаю этого.
Соглашаясь, Гетепамон склонил голову.
- Нам придется подождать до захода солнца, - ответил он.
Весь день мы провели, пытаясь добиться взаимного доверия. Наконец я перестал опасаться, что сижу перед Некопта, а Гетепамон стал держаться свободнее в присутствии переодетого бога. Он показал мне просторный храм Амона, где огромные колонны в зале высотой превосходили самые высокие из виденных мной, а на камнях стен были выбиты картины, изображавшие сотворение мира и потоп, встречи богов и людей. Убедиться в том, что передо мной близнец Некопта, а не он сам, помогла дурацкая привычка жреца - все время жевать небольшие темные орешки, от которых на зубах его постоянно оставалась шелуха. Он держал орехи в небольшом мешочке, привязанном к поясу, перетягивавшему объемистое чрево; жрец периодически запускал в этот мешочек руки.
При всех недостатках, Некопта не имел подобной скверной привычки.
От Гетепамона я узнал историю Осириса и его возлюбленной жены и сестры Асет, которую ахейцы называли Исидой. Осирис спустился в потусторонний мир и вернулся с Асет. Безумная любовь! И теперь египтяне усматривали явление воли Осириса в заходе солнца по прошествии дня и в смене времен года: за смертью неизбежно наступала новая жизнь.
Я умирал множество раз, и каждый раз лишь для того, чтобы вновь возродиться. Неужели я смогу вернуть жизнь Афине? Легенда умалчивала о ее смерти.
- Перед тобой лишь лики, а не портреты богов, - сообщил Гетепамон, пока мы разглядывали колоссальный каменный барельеф, вырезанный в стене главного храма. Голос его отдавался эхом в огромном тенистом зале. - Ты видишь образы, а не истинные черты.
Я кивал, разглядывая невозмутимые лица богов, а рядом с ними маленькие изображения давно усопших царей.
Жрец наклонился ко мне, так что я ощутил, как пахнуло орехами, и шепнул конфиденциально:
- Некоторые лики богов на самом деле списаны с лиц царей. Сегодня мы считаем это богохульством, но в прежние времена люди верили, что цари и являются богами.
- Так, значит, теперь люди так не думают? - спросил я.
Он затряс многочисленными подбородками:
- Царь является представителем бога на земле, посредником между богами и людьми. Он становится богом, когда умирает и уходит в следующий мир.
- Почему твой брат хочет, чтобы ты ему покорился? - спросил я вдруг резко, без предисловий.
- Мой брат... Что ты сказал?
Достав из-за пояса кольцо с сердоликом, данное мне Некопта, я показал его жрецу:
- Он велел мне доставить в столицу. Сомневаюсь, чтобы он просто соскучился по тебе.
Лицо Гетепамона побледнело. Голос его надломился:
- Он... приказал тебе...
Я добавил:
- Он твердит царю, что ты пытаешься возродить ересь Эхнатона.
Мне показалось, что жрец вот-вот рухнет бесформенной грудой жира прямо на каменный пол храма.
- Но это же неправда! Я предан Амону и всем богам!