Хотелось спросить почему, ну да ладно.
Отъехала в сторону прозрачная дверь, и возле ног бездонным зевом зачернела шахта лифта. Карлсен встревожено вскрикнул, когда гребис беспечно шагнул вперед, но ничего, обошлось: спокойнехонько завис в пространстве.
-- Давай сюда. Не бойся.
Ступить в зияющую пустоту было ох как не просто. Потому Карлсен облегчение испытал, ощутив под ногами твердый, хотя и невидимый, пол. Дверь за ними закрылась и забрезжил тускловатый свет. Спуск пошел быстро и гладко как с парашютом, в полной тишине.
-- Еще одна мера предосторожности, -- пояснил Клубин. -- Без особой, архиважной причины доступ в гадрул не разрешается никому. Любой нарушитель расплющится вон там, в пяти милях.
Карлсен из любопытства ткнул носком вниз. Как ни странно, нога не встретила сопротивления. Получается, пола как такового все же нет.
-- Как это, интересно, достигается?
-- Обыкновенное силовое поле. Карлсен глянул вниз, но тут же опасливо вскинул голову: откуда-то снизу, как кулак, ударило сердце, норовя оборваться в пустоту.
Стены шахты, хотя и безукоризненно гладкие, не были покрыты каким-либо защитным материалом -- просто прорезаны в темной толще породы, похожей на гранит. Мимо слоями пирога проносились каменные отложения -- красная и желтая глина, что-то зеленое, напоминающее слежавшийся песок.
-- "Гадрул" -- это что? -- спросил Карлсен никчемно громко, словно пытаясь перекричать.
-- Что-то вроде узилища, или кельи -- имеется в виду монастырской, а не тюремной.
Нежный спуск закончился внизу шахты: ноги будто погрузились в полунадутый борцовский ковер. Силовое поле истаяло -- совсем как у аэротакси в момент парковки. С внезапной четкостью в памяти воскрес Нью- Йорк, придавая происходящему зыбкий оттенок сновидения.
Открывающийся отсюда коридор был, похоже, проделан в толще гранита: ни створов, ни стыков в стенах. Низехонький (буквально дюйм над головой), залит он был мутным свечением, непонятно откуда исходящим. Холодно, и тянет сыростью.
-- Как в египетской гробнице, -- поделился Карлсен, и голос катнулся глуховатым эхом.
-- Примерно на это и рассчитывалось. Чтобы те, кто спускается сюда с пятой степенью, знали: пока не будет седьмой степени, пути отсюда нет.
-- И как долго она достигается?
-- Рекорд у нас -- два депсида, что-то вроде шести ваших месяцев.
Если бы не гладкость стен, впечатление такое, что находишься в угольной шахте. Унылая серость необозримого коридора напоминала тюрьму - мысль еще более тягостная от того, что вверху -- полторы мили породы и грунта.
Минут через десять Клубин остановился. Зачем, непонятно (коридору попрежнему не было конца), хотя, гребису, безусловно, виднее. Протянув руку, он коснулся неприметного ржавого пятнышка на гранитной стене. Хорошо, что к встряскам у Карлсена выработался иммунитет, а то бы ненароком отпрыгнул. Участок гранитной стены будто превратился в стеклянный щит, за которым открывалась небольшая, -- шесть на шесть, -- келья, залитая холодным пронзительным светом. В нескольких футах (можно буквально дотянуться) под потолком висел голый человек -- на крюке, вогнанном под кожу посередь груди. Голова запрокинута, струи черной запекшейся крови коростой склеили ему голени и ступни. Но главное впечат- ление производили распахнутые застывшие глаза, выпукло уставленные в потолок.
-- Вы с ним, часом, не знакомы? -- деликатно поинтересовался Клубин. Карлсен пригляделся.
-- Господи, да это же Макрон! -- Мелькнуло нелегкое подозрение. -- А... за что его?
-- Сказать, что он наказан, не совсем точно. Вернее будет сказать, он сам вызвался спуститься сюда пораньше, искупить допущенную в Хешмаре оплошность. А заодно проходит здесь шестую степень.
Карлсен, напряженно сузив веки, наблюдал (интересно, а сам потянул бы, так вот висеть?). Понятно: любое опрометчивое движение порвет Макрону кожу, и без того уже натянутую как резина; вон свежая кровь сочится из раны, мешаясь с сукровицей.
-- Теперь вы понимаете, почему сюда никого не пускают без разрешения? Малейшее отвлечение -- роковая грань между победой и неудачей. Здесь стены защищены даже от телепатии.
-- И сколько ему здесь висеть?
-- Минимум два дня. А сколько дальше, он уже сам решит. Причем если забудется больше чем на десять секунд, включится сигнал, и ему начинать все заново. -- Карлсену показалось, что гребис смотрит на Макрона с мрачным удовлетворением. -- После шестой степени он уже не будет выходить из себя, как случилось в Хешмаре. -- У них на глазах Макрон невольно пошевелился, и из раны соскользнул липкий сгусток. Глаза у Макрона расширились, и лицо застыло в судорожной гримасе концентрации.
Клубин тронулся дальше, Карлсен рядом. Едва они поравнялись с краем макроновой кельи, как стена, утратив прозрачность, обрела прежний вид.
-- Сколько, по-вашему, надо на это смотреть, прежде чем начнет нравиться? -- спросил на ходу Клубин.
-- Да как такое вообще может нравиться? -- покосился Карлсен недоуменно.
Гребис промолчал, но, судя по скептически поджатым губам, остался при своем мнении (видимо, не без оснований).
Через пару минут ходьбы стена справа тоже обрела стеклянистую прозрачность. В небольшой, ярко освещенной комнате лежал человек (тоже голый), прикованный в позе распятого к каменному полу. С потолка на массивной цепи свисал гранитный снаряд, тупым концом упираясь в грудь лежащего. Плоское дно снаряда, где крепилась цепь, в диаметре была примерно три фута; вес, получается, тонна с лишним. Картина та же самая: окаменевшие от напряжения распахнутые глаза, струйки застывшей крови с боков сходят на пол.
-- Устройство это не такое примитивное, как кажется, -- сказал Клубин. -- Его изобрел К-90. В потолке вмонтирован сенсор, чувствительный к ментальным волнам. Пока концентрация держится на уровне, камень остается висеть на прежнем месте. Как только она ослабляется, снаряд опускается на одну десятую миллиметра.
Карлсен с мрачным очарованием смотрел на распяленное тело.
-- А если концентрацию усилить, снаряд можно приподнять?
-- Да, но за один раз только на одну двадцатую. То есть, отыгрывать вдвое труднее, чем проигрывать.
-- Ему, по-моему, больно.
-- Да, что-то он поздновато хватился. Наверное, уже не вытянет.
-- Он что, погибнет?
-- Почему, нет. Когда начнут лопаться ребра, камень автоматически остановится и его вытащат. Но когда поправится, ему предстоит пройти все заново. Не справится за три раза -- вернут обратно четвертую степень. А это такой позор, что аттестант, случается, кончает с собой.
Стена с их отдалением снова приняла прежний вид.
-- И что, неужели без всей этой давильни никак не обойтись? -- спросил Карлсен. -- Неужто хороший мозговой сканер не измерит их выносливость?
Клубин хмыкнул.
-- Вот здесь вы рассуждаете как матералист. Машина такая есть, ее изобрел К-89, предшественник К-90. Только толку от нее оказалось мало. Она действительно могла указывать вероятность выносливости того или иного кандидата. А прогнозы потом зачастую не сбывались. Сильнейшие совершенно неожиданно сдавали, а из слабых некоторые демонстрировали чудеса выносливости. К-89, когда обратились к нему за разъяснениями, пожал плечами: мол, вольному воля. Один кандидат рассказывал, что всякий раз, чувствуя себя уже на пределе, вспоминал, как мальчишкой мечтал спасти город, сразив в поединке громадную каплану. Другой вообще отказывался сообщить выручавшую его мысль, боясь, что лишится силы, если ее разгласит. Причем сильнейшие все как один имели какую-то уловку, помогающую преодолевать положенные пределы выносливости.
Стена, рассеявшись в очередной раз, открыла взору что-то вроде аквариума: воды под самый потолок, и вверх струятся пузырьки. По центру громоздилось престранное создание -- на первый взгляд, черный паучище с глазами-бусинками вокруг головы. Хотя нет, волосатые лапы на поверку оказались щупальцами, из которых одно уткнуто в стекло; присоски-коготки напоминали сороконожку. В оранжевом кончике присоски виднелось отверстие -видимо, впрыскивать яд. Немигающие глаза словно сознавали постороннее присутствие. По аквариуму безучастно плавали цветастые рыбы, на которых паук ноль внимания.
Присмотревшись, Карлсен углядел в его лапах угол продолговатого ящика.
-- Там, внутри, один из наиболее обещающих претендентов на пятую степень. Этот тест один из самых ответственных, потому что ему приходится еще и перебарывать клаустрофобию. Он научился контролировать дыхание, но ему надо еще растянуть запас воздуха в саркофаге на двое суток. Если запаникует, то может нажать аварийную кнопку и мы его вытащим. Только он знает, что перед этим надо слить воду и выманить оттуда дефалу, а это как минимум четверть часа. Два кандидата так и погибли на прошлом испытании.
-- А разве нельзя давать аварийный запас воздуха -- допустим, если ситуация безвыходная и он теряет сознание?
-- Нельзя. Скрыть от аттестанта этого не удастся, а потому весь тест насмарку.
Карлсен неприязненно покосился на дефалу, словно излучающую ненасытность и злобу. Чувствовалось, что она смутно чует под собой добычу и с аппетитом ее предвкушает.