- Ты уверен, что они там? - спросил парень по имени Лерой. - Я ничего не слышу.
- Они в задней части дома, - сказал Луис. Рядом с ним в свете единственного фонаря стоял белый шериф. Насколько я могла судить, он был безоружен, если не считать камеры, очень похожей на ту, что при каждой возможности таскал с собой мистер Ходжес. В цементном каньоне прогрохотали две невидимые встречные электрички.
- Боковая дверь открыта, - сказал Луис. - Пошли, я покажу.
Куртку он расстегнул чуть раньше. Под свитером и грубошерстной рубахой я отчетливо ощущала холодок револьвера. Винсент уже перезарядил его в темном проулке.
- Нет, - заявил Марвин, явно колеблясь. - Пойдут Лерой, Джексон, я и он, он указал большим пальцем на шерифа. - А ты, Луис, останешься здесь с Кельвином, Форелью и братьями Г. Р, и Г. Б.
Я заставила Луиса пожать плечами. Прежде чем последовать за Марвином и двумя другими парнями, шериф наградил его долгим взглядом.
- Они на третьем этаже, старик! - заставила я Луиса крикнуть им вслед. - В самой глубине!
Четверка исчезла за утлом в снежном мраке. Времени у меня было мало. Часть моего сознания пребывала в атмосфере теплого мерцания нагревателя, отражавшегося в глазах манекена в детской, часть - бежала с Винсентом по темным переулкам, вслушиваясь в затрудненное дыхание своей выбивающейся из сил жертвы, а часть - оставалась с Луисом.
Тот, которого звали Кельвин, переступил с ноги на ногу и поежился.
- Черт, холодно. Старик, у тебя ничего нет покурить?
- Есть, - ответил Луис. - И кое-что недурное. - Он запустил руку под рубашку, вытащил револьвер и выстрелил Кельвину в живот с расстояния в два фута. - Вот тебе, говнюк.
Близнецам хватило одного взгляда, и они бросились со всех ног в сторону Квин-Лейн. Двадцатилетний парень по имени форель вытащил из-под куртки длинноствольный револьвер. Луис развернулся, прицелился и выстрелил тому в левый глаз. Приглушить звук выстрела было нечем.
Кельвин с озверевшим выражением на лице стоял на коленях, обеими руками держась за живот, и когда я попробовала провести Луиса мимо, он вцепился ему в ногу.
- Тварь, сука, ты что это себе позволяешь? С той стороны, куда убежали близнецы, послышались три резких глухих звука, и что-то впилось Луису в левое предплечье. Я заблокировала боль для нас обоих и ощутила в этом месте немоту. Луис поднял револьвер и разрядил его в том направлении, откуда раздались выстрелы. Кто-то закричал, и раздался еще один выстрел. У Луиса кончились патроны.
Я заставила его отбросить револьвер, разорвать куртку Кельвина и вытащить новое оружие. Пока он пытался высвободить револьвер из зажатого кулака Форели, со стороны Квин-Лейн послышалось еще три выстрела и что-то с глухим звуком врезалось в Кельвина.
Как ни странно, он все еще продолжал держать Луиса за ногу.
- О черт, зачем, старик? - тихо повторял он. Луис отшвырнул его в сторону, положил прицельный револьвер в карман куртки и, сжав в руке другой, с удлиненным стволом, побежал ко входу в здание. Выстрелы со стороны Квин-Лейн прекратились.
Винсент загнал девицу в брошенный дом неподалеку от Джермантаун-стрит. Он стоял в дверях и прислушивался к тому, как она мечется среди обуглившихся бревен в глубине дома. Окна были заколочены досками. Другого выхода, кроме этой единственной двери, не существовало. Мне пришлось приложить всю силу воли, чтобы заставить Винсента просто устроиться на корточках в темноте и ждать. Он сидел, прислушиваясь и жадно втягивая воздух, источавший сладкий аромат женского адреналина.
Луис быстро вошел в боковую дверь здания, стараясь, чтобы его силуэт не был виден в проеме. Четверка, находившаяся внутри, вероятно, слышала звуки выстрелов. А возможно, уже нашла трупы на третьем этаже.
Луис осторожно заглянул в первую комнату - там было пусто. Что-то метнулось по коридору в направлении главной лестницы, Луис выстрелил, и от отдачи его правая рука взлетела вверх. Он уставил короткое дуло в свое бедро, чтобы загнать в ствол еще один патрон, потом присел на корточки и принялся вглядываться в темноту.
На мгновение оба парня, Винсент и Луис наложились у меня друг на друга они сидели почти в одинаковых позах, примерно в миле один от другого, и вслушивались, пытаясь уловить малейшее движение. Затем все озарилось ярким всполохом, раздался оглушительный грохот - штукатурка посыпалась на голову Луиса, и мы с Винсентом рефлекторно дернулись, несмотря на то что я тут же заставила Луиса встать и броситься по направлению к вспышке. Он выстрелил, остановился, чтобы перезарядить револьвер, и снова бросился бежать.
На заваленной мусором лестнице раздались звуки шагов. Кто-то кричал на втором этаже.
Пока я обдумывала положение, Луис спрятался у подножия лестницы. Он уже начал сильно сдавать. Пуля в левом предплечье в значительной мере ослабила его рефлексы. Я бы с радостью использовала кого-нибудь другого из находившихся в здании, но это было бы уже слишком большой роскошью - я и так держала начеку Энн на первом этаже Ропщущей Обители, следила за Винсентом в заброшенном доме и продолжала заставлять Луиса действовать. Мне страшно хотелось добраться до синеглазого негра. А еще мне хотелось как следует рассмотреть шерифа, но для этого надо было переместиться к нему поближе. Если удастся порасспросить его кое о чем, возможно, и ему найдется применение.
С ближайшей площадки раздался выстрел, и пуля расщепила перила. Луис пригнулся еще ниже. Их было четверо: Марвин, который в Общинном доме заряжал тяжелый револьвер и лишь рассмеялся в ответ на просьбу шерифа отдать его; бородатый Лерой с обрезом, очень напоминавшим тот, что был сейчас в руке у Луиса; шериф, казавшийся безоружным, и Джексон, негр постарше, с синим рюкзаком. К тому же в любой момент могли вернуться близнецы Г. Б, и Г. Р, со своими дешевыми револьверчиками.
Луис бросился вверх по лестнице, споткнулся, перескочил через ступеньку и рухнул на площадке второго этажа. Снова раздался выстрел из обреза, на этот раз произведенный с расстояния в пятнадцать футов, Что-то обожгло висок и щеку Луиса. Я заблокировала боль, но заставила его левой рукой прикоснуться к обожженному месту. Левого уха не было. Луис вытянул руку и выстрелил в направлении световой вспышки.
- Черт побери, - раздался голос с негритянским акцентом; думаю, это был Лерой.
Следующий выстрел прогремел с противоположной стороны, и пуля, пройдя навылет через икру Луиса, врезалась в металлическое пересечение перил. Я заставила его кинуться по направлению к новой вспышке, на ходу перезаряжая обрез. Впереди по темному коридору кто-то бежал, потом что-то заскользило, чье-то тело, дернувшись, упало. Луис остановился, отыскал взглядом более светлый контур на темном фоне и поднял обрез. Как раз когда он нажимал на курок, тело перекатилось к черному дверному проему. Вспышка высветила скрывающегося из виду Марвина и брызги щепок от дверного косяка.
Луис перезарядил обрез, вытянул руку из-за угла и выстрелил. Безрезультатно. Он вогнал в ствол еще одну пулю и снова выстрелил. Опять никакого результата. Я заставила его отбросить бесполезное оружие в тот самый момент, когда раздался выстрел, что-то сильно ударило Луиса в левую ключицу и отшвырнуло назад. Он врезался в стену и съехал по ней на пол, одновременно вытаскивая длинноствольный револьвер. Следующая пуля попала в стену фута на три выше головы Луиса. Я помогла ему прицелиться как можно тщательнее именно в ту точку, где только что вспыхнул выстрел.
Револьвер не сработал. Луис нащупал предохранитель, затем дважды выстрелил в угол. Перекатившись влево через омертвевшую руку, он попытался встать и налетел на кого-то. По росту и общему облику фигуры я догадалась, что это был шериф. Я заставила Луиса поднять револьвер, пока дуло не уперлось противнику в грудь.
Яркая вспышка ослепила нас. Луис отпрыгнул, и перед моими глазами застыло изображение шерифа, наводящего сбоку фотокамеру. Затем еще раз и еще раз свет ослепил Луиса. Он, пытаясь справиться с временной слепотой, развернулся лицом к реальной угрозе - вытянутому револьверу, но было слишком поздно. Пока мы, моргая, пытались что-либо различить сквозь синеватую пелену, главарь банды, Марвин, держа обеими руками тяжелый револьвер, выстрелил в Луиса.
Я ощутила не боль, а лишь толчок, когда первая пуля впилась Луису в нижнюю часть живота, а вторая врезалась в грудь, расщепляя ребра. Я бы могла еще использовать его, если бы третья пуля не попала ему в лицо.
Что-то хлынуло с грохотом, и контакт прервался. Сколько бы раз я ни переживала гибель своих пешек, меня продолжает это волновать - чем-то напоминает обрыв связи во время оживленного телефонного разговора.
На мгновение я расслабилась, ощущая лишь шипение обогревателя, вглядываясь в изъеденное временем лицо куклы-манекена и прислушиваясь к ставшему уже отчетливым шепоту. "Мелани, - шептали стены детской, - Мелани, тебе грозит опасность. Поверь нам".
Лаже возвращаясь к Винсенту, я продолжала слушать эти голоса. Из глубины пропахшего гарью дома не доносилось никаких звуков. Но девице было некуда деться. Мощное тело Винсента поднялось, и он бесшумно и уверенно двинулся к ней во тьме, держа наперевес свою смертоносную косу.
Глава 16
ДЖЕРМАНТАУН
Понедельник, 29 декабря 1980 г.
Солом Ласки они занялись в понедельник днем. В течение двадцати минут он находился без сознания, а потом еще целый час ощущал головокружение. Когда он начал воспринимать окружавшее его пространство - все ту же крохотную камеру, в которой находился с воскресного утра, - первое, что он сделал, это стащил повязку и принялся рассматривать порез.
Он находился с тыльной стороны левой руки на три дюйма выше вытатуированного лагерного номера. Операция была проведена профессионально, швы наложены аккуратно. Несмотря на послеоперационную припухлость, Сол отчетливо различал бугорок, которого раньше не было. В большую мышцу руки было вживлено что-то, размером с двадцатипятицентовую монету. Он снова перевязал руку и лег, чтобы подумать.
Времени на размышления у него было много. Сол удивился, когда в воскресенье его не освободили и не стали использовать. Он не сомневался, что его в Филадельфию доставили не случайно.
Вертолет приземлился в отдаленной части огромного аэропорта, Солу завязали глаза и пересадили его в лимузин. Судя по частым остановкам и приглушенным уличным звукам, он догадался, что машина ехала через оживленную часть города. Потом под колесами раздался гул металлического покрытия моста.
Перед тем как окончательно остановиться, машина в течение нескольких минут подпрыгивала и тряслась по бездорожью. Если бы не отдаленный городской вой сирен, звуки пригородных электричек, можно было бы подумать, что они уже выехали в сельскую местность. Но это оказался всего лишь грязный, захламленный пустырь в центре города. Заброшенная стоянка? Место будущего строительства? Парковая зона? Сол сделал три шага, после чего его втолкнули в дверь, затем провели направо по узкому коридору и еще раз направо. Дважды он натыкался на стены и по гулкости звуков и еще каким-то неуловимым ощущениям определил, что находится в трейлере или передвижном доме.
Камера оказалась менее просторной и внушительной, чем в Вашингтоне. В ней тоже находилась койка, химическая уборная и маленькая вентиляционная решетка, сквозь которую доносились приглушенные голоса и смех. Сол мечтал о возможности почитать. Странно, как человеческий организм приспосабливается к любым условиям, но не может прожить и нескольких дней без книг. Он вспомнил, как в гетто в Лодзи его отец взял на себя труд составить список доступных книг и организовал нечто вроде библиотеки. Зачастую люди, которых отправляли в лагеря, забирали книги с собой, и отец Сола со вздохом вычеркивал из списка очередное название, но чаще усталые мужчины и женщины с грустными глазами почтительно возвращали их, иногда даже не вынимая закладок. И тогда отец говорил им: "Дочитаете, когда вернетесь", и люди согласно кивали ему.
Раза два или три заходил Колбен, для того чтобы провести поверхностный допрос, но Сол ощущал, что тот не испытывает к нему никакого интереса. Как и Сол, Колбен чего-то ждал. Все в этом комплексе трейлеров чего-то ждали. Он чувствовал это. Только вот чего именно?
Свободное время Сол тратил на размышления. Он размышлял об оберете, о Мелани Фуллер, Колбене, Баренте и других, еще неизвестных ему лицах. Много лет он находился в плену глобального и рокового заблуждения. Он полагал, что стоит лишь понять психологическую основу этого порока - и он сможет излечить его. Охотясь за оберстом, движимый не только личными туманными соображениями, но подгоняемый столь жадной научной любознательностью, которая заставляет бактериолога в Центре контроля за заболеваемостью выслеживать и выделять еще неизвестный смертельно опасный вирус, Сол невольно заражался этим вирусом, этим азартом. Это будило и провоцировало мысль. Найти, понять, излечить...
Но для этой чумной бациллы не существовало антител.
Уже много лет Сол был знаком с исследованиями и теориями Лоренса Колберга. Колберг посвятил всю свою жизнь изучению стадий этического и морального развития. Для психиатра, пропитанного послевоенной теорией психотерапии, размышления Колберга порой казались упрощенными до наивности, но сейчас, лежа в своей камере и прислушиваясь к шуршанию лопастей вентиляции, Сол понял, насколько уместной в его ситуации являлась теория Колберга.
Колберг установил семь стадий морального развития, соответствующих разным культурам, эпохам и странам. Первая стадия характеризовалась младенческим уровнем сознания - отсутствие представлений о добре и зле, все поступки регулируются исключительно инстинктами и потребностями, их реализация подавляется лишь отрицательными стимулами. Этические суждения основаны исключительно на классической модели: боль - удовольствие. На второй стадии люди начинают различать добро и зло, руководствуясь авторитетом власти. "Большим людям, мол, виднее". Представители третьей стадии жестко зависят от законов и правил. "Я следовал указаниям". Этика представителей четвертой стадии целиком определялась мнением большинства, "стадным чувством". На пятой стадии человек посвящает свою жизнь созданию и защите законов, которые в самом широком смысле служат идее общего блага, но в то же время не ущемляют права тех, чьи взгляды для людей пятой стадии неприемлемы. Эти люди становятся прекрасными адвокатами. Сол был знаком с носителями подобных представлений в Нью-Йорке. Люди шестого уровня способны были подняться над узкоправовым сознанием пятого уровня и сосредоточить свое внимание на более высокой идее блага и этических принципах, не зависящих от национальных, культурных или общественных границ. Седьмая стадия руководствуется исключительно общечеловеческими моральными принципами. Подобные индивиды - редкое явление на Земле: Иисус Христос, Гаутама, наконец - Махатма Ганди...
Колберг не был идеологом - Сол встречался с ним несколько раз и получал искреннее удовольствие от его чувства юмора - самому исследователю нравилось указывать на парадоксы, порождаемые его собственной иерархией морального развития. На одном из коктейлей, которые устраивались в колледже Хантер, Колберг сказал, что Америка является нацией пятой стадии - основана она самыми немыслимыми представителями практического шестого уровня, а населена в основном людьми третьего и четвертого. Колберг утверждал, что в принятии ежедневных решений люди зачастую руководствуются соображениями более низкого уровня морального развития, но никогда не могут подняться выше. Вследствие чего, печально констатировал он, происходит неизбежное уничтожение всех учений представителей высшей, седьмой стадии. Христос передает свое наследие Петру и Павлу, находящимся на третьем уровне; Будду представляют поколения священнослужителей, не способных подняться выше пятого уровня.