Феликс откинулся к плетеной спинке стула. Скрестил на груди руки. Помолчал. Потом сказал осторожно:
- Видите ли... Саша. Это все очень красиво, это заставляет ощутить... я не знаю, как сказать. Убогость нашего мира, серость, собственную тупость и трусость. Это красиво и очень страшно. Но пока только на словах. А вот если вы запишете... все эти ощущения можно смело помножить на десять. Не слишком ли? И потом. Вы же слушали курс философии. Помните, как там про бытие и сознание?
- Сознание вторично.
- Ерунда, - сказал Феличе убежденно. - Вот вы представьте хоть на минуту, что своим сознанием вы определяете чужое бытие. И не надо далеко ходить за примерами. Весь лагерь живет теперь вашим сознанием... созданием, если хотите. Но они дети, они веселятся, они не могут долго задумываться о всех... обо всем, что там всерьез. Они ловят призраков и ругают вашего коллегу Краоном. И это закономерно. Вы же не хотите, чтобы сорок пять детей и трое взрослых испытывали такую же боль, какую испытываете вы.
Мотыльки летели на свет. Пахло приближающимся дождем. Синяя молния расколола небо над террасой. У Сорэна невольно дернулась щека.
- Я. Не. Понимаю.
- Смерть моны да Шер... я соболезную. Простите.
Хальк встал, с шумом отодвинув стул.
- В-вы!.. Кто вам?!..
- Неважно. Кстати, вот вам лишний повод задуматься над тем, как кончаются в жизни страшные сказки. Не придумай вы такого, кто знает, может, она осталась бы жива.
- Прекратите! Я не верю!
- И правильно, - Феликс вдруг широко, ослепительно улыбнулся. Как будто и сам углядел ущербность своих доказательств. - Не верьте. Когда вам скажут. Когда прочтете. Даже когда увидите собственными глазами - все равно не верьте. Есть только иллюзия. Смерти - нет.
- А я вас искала, - воспитательным тоном объявила Ирочка. - Александр Юрьевич, вы мне нужны.
Полная луна, проглянув сквозь облака, залила террасу зеленоватым светом. Луна была большая и пухлая, как тронутая плесенью плюшка, и Ирочка в своем сарафане с оборочками на ее фоне казалась крупной летучей мышкой. Хальк потряс головой, пытаясь прогнать наваждение. Наваждение не прогонялось. Наваждение отжало перекинутый через локоть купальник и плюхнулось на плетеную скамеечку перед столом. Только теперь Хальк заметил, что управляющий исчез. И унес с собой лампу. А чаеварка осталась. Хальк в растерянности уставился на бронзовое это чудовище: то ли под стол спрятать, то ли сделать вид, что он тут вообще не при чем.
- Ой, какая прелесть, - сказала Ирочка, пожирая чаеварку глазами. Антиквариат. Мне перед управляющим неловко, свалились ему на голову. Да, так вот... - Ирочка дернула носом: из покинутых чашек тянуло пьяной вишней, а бутылки не наблюдалось. Ирочка с сомнением посмотрела на Халька. - Гай сейчас придет.
- Зачем?
- Как зачем? - удивилась Ирочка. - Планерка у нас.
- В два часа ночи?
Ирочка передернула плечиками:
- Я вас не понимаю! Должны же мы обсудить... посоветоваться... вы все равно не спите!
- А очень хочется! -Гай появился и широко зевнул. На нем была байковая пижама с медвежонками, и выглядел он трогательно "до не могу".
- Садитесь, мальчики.
Следующие пятнадцать минут Ирочка развозила о серьезности поставленной перед ними задачи, о воздействии на юные умы... и обо всем прочем, чем славилась кафедра педагогики Эйленского университета. Гай вяло зевал. Хальк, ни на что не надеясь, повернул ручку чаеварки. Но того, что накапало в чашку, вполне хватило, чтобы эти минуты пережить.
- Короче, - сказал Гай. - Чего надо?
- У вас, мальчики, безобразие творится. Дети бегают сами по себе.
- А ты хочешь, чтобы они сами по мне бегали?
- Я хочу, - пояснила Ирочка терпеливо, - чтобы их досуг был занят. Умственно-полезной и развивающей общественной деятельностью.
- Они отдыхать хотят, - сообщил Гай. - И я хочу. И вот он - тоже хочет.
Хальк поднял глаза. Луна отразилась в них. С такими глазами идут на крест. Но дети - это же не крест, это же счастье, подумала Ирочка. И большая ответственность. Так что повод затоптать в себе угрызения совести у Ирочки имелся.
- В общем, так, мальчики, - она хлопнула по столу ладошкой. - Дети у вас бесхозные, катаются на чужих лошадях и играют в несанкционированные игры. А мы, как педагоги, обязаны взять все под контроль и руководство. Пускай играют. Но под присмотром. Поэтому вы, Саша, сейчас напишете примерный сценарий этой вашей... сказки, мы выберем актив, распределим роли и будем работать. Вот вы, Гай, кем хотите быть?
- Спящей красавицей.
Ирочка шмыгнула носом, помолчала и разревелась. "Мальчикам" стало стыдно. Сидят тут, мучают бедную девушку... она же не виновата, что такая дура.
И они стали набрасывать примерный сценарий.
... Полукруглое окно с витражными вставками по углам было распахнуто, солнце падало на широкий деревянный подоконник, на стоящее там блюдо с виноградной гроздью. Ягоды перестояли, пустили сок. По краю блюда ползала осоловевшая, совершенно счастливая оса. Оса была пьяная в тютельку и никак не могла понять, где выход. Несколько раз она с гуденьем вздымалась на отяжелевших крылах, долбилась носом в стекло и падала. Феличе подхватил животное носовым платком и выбросил в сад. Оса так и не взлетела. Плюхнулась в пыльные берсеневые кусты и там потерялась.
- Вечно все ищут обходные пути. Нет, чтоб прямо полететь.
Глубокий философский смысл фразы с трудом доходил до отупевшей от зноя головы Яррана, мессира Лебединского, милостью Господней барона Катуарского и Любереченского, магистра и Мастера Лезвия Круга. На бароне был упланд с бобровой подбивкой, стоявший коробом от золотого шитья, тяжелая цепь с гербом, юфтевые сапоги с загнутыми красными носами, а бархатный берет валялся рядом с блюдом.
- В такую шальную погоду рыцарь должен быть в пути, - изрек мессир Ярран. Растопыренной пятерней вытер вспотевшее лицо. Щетина невыносимо чесалась на подбородке. - Господи, Феличе, как вы это переносите?
Управляющий сидел на подоконнике в тонкой батистовой рубашке, распахнутой на груди, и прекрасно себя чувствовал.
- Вы, мессир, не переживайте, в Руан-Эдере еще жарче.
Ярран подергал цепь.
- Сегодня Капитул,- напомнил Феличе. - Так что вы решили насчет моны?
На виноград опустилась очередная оса, вылизала бражку и, закосев, подлетела к Яррану. Тот прихлопнул ее беретом. Резко встал.
- Если я не вернусь, отыщите гербовую бумагу в укладке в моей спальне. Там все необходимые распоряжения.
- Сколько мне положено ждать мессира?
- До утра.
- А что мне сказать моне?
Ярран резко развернулся и выскочил из покоя. Феличе задумчиво отщипнул виноградину, пожевал, выплюнул за окошко и, не дожидаясь положенного часа, отправился за документами.
Рукой барона Лебединского.
12 июля, 1389 года.