Однако, не подавая на конкурс, я каждые семь лет был вынужден менять колледж. К счастью, поблизости располагалось несколько колледжей, до которых можно было добираться на электричке. И хорошо, что я все-таки подружился с нашими соседями, потому что в итоге нам пришлось прожить в том городке целых двадцать пять лет.
Во время моей работы в последнем колледже деканом нашего факультета был избран марксист. Он пытался заставить меня рассказывать студентам о пьесах Мольера так, словно это были некие документы классовой борьбы, а "Смерть Артура" Мэлори подавать как обличение буржуазии, которой во времена Мэлори и не существовало. Я отказался, и контракт со мной не продлили. Я разозлился и стал искать другой способ заработать на жизнь. Ко мне в кабинет явился один человек. сказал, что он - представитель организации налогоплательщиков, борющихся за снижение платы за обучение, и что одна из их задач состоит в том, чтобы уговаривать преподавателей бросить свою работу - теперь, когда демографический взрыв миновал колледжи, - и искать заработок на ниве частного предпринимательства. Он предложил мне скромный заем, дабы я мог открыть собственное дело, объяснил, как раздобыть ссуду на обзаведение, и предложил устроить меня на краткосрочные бухгалтерские курсы. Мне на ту пору так надоели всяческие дрязги в колледжах, что я принял помощь этого человека и стал искать какое-нибудь доходное дело. В то время мы уже не так нуждались в деньгах Мэтью уже окончил колледж и подрабатывал ассистентом, одновременно учась в университете. Мой сосед сказал мне, что готов продать свой магазин, и я обсудил все это с Хименой. Не то чтобы я собирался совсем бросить основную работу. Не имея возможности подать на конкурс, я так или иначе к маю остался бы без работы, а мне ведь уже пятьдесят и, оставаясь ассистентом профессора, я вряд ли имел бы возможность удержаться в колледже в то время, когда шло сокращение штатов. В общем, мы решили, что выбирать нам особо не из чего, хотя Химена еще могла найти для себя неплохое место. Итак, я взял в банке ссуду на мелкое предпринимательство и купил магазин.
Я работал как зверь, и в первое время мы просто-таки процветали, я зарабатывал даже больше, чем на преподавательской работе. А потом какой-то наркоделец приучил местных парней к новому наркотику, и вскоре они был и готовы делать все, что он им прикажет. Они и всегда-то были грубы, а тут стали просто невыносимы. Они хотели, чтобы я закрыл свой магазин, и в этом была какая-то странная злоба. Их мозги были затуманены наркотиком, и я просто поражался. как они вообще могли думать. Казалось, будто за них думает кто-то другой - говорит им, что делать и как. Возможно, кто-то из них не был таким уж балбесом, каким притворялся.
Как бы то ни было, они сумели распугать всех моих постоянных покупателей и даже пытались запугать меня - чтобы я не занимался доставкой продуктов престарелым клиентам, но это им не удалось - частично из-за того, что я сам был мастак подраться, а частично потому, что хорошо помнили меня с детства и, видимо, до сих пор побаивались. Я, правда, никого из них пальцем не тронул, хотя они пакостили мне, как только могли, но пару раз мне пришлось с ними очень резко поговорить.
И все же я боялся, что в один прекрасный день мне придется объявить себя банкротом - никто не хотел ходить за покупками ко мне в магазин. Мы продали дом, чтобы выручить деньги и жить на них, пока кто-то из пас не найдет приличную работу. Думаю, банк понятия не умел, что делать с магазином.
Наверное, он так никогда и не откроется. Дом у нас купила приятная молодая пара. Надо сказать, и муж, и жена обладают хорошим чувством юмора и показались мне людьми добрыми и порядочными, но что-то в них есть такое... какая-то способность постоять за себя и в случае чего дать отпор. Очень надеюсь, что в будущем в нашей округе поселится побольше такого народа и эти люди заставят местную шпану держать себя в рамках приличий.
В общем, в пятьдесят лет я собирался выйти за порог нашего дома, закрыть за собой дверь и начать новую жизнь. Никогда не думал, что обрету такую счастливую жизнь, какую предложил нам наш сын Мэтью. В конце концов, о чем еще может мечтать профессор, специалист по истории литературы, как не о том, чтобы пожить в средневековой эпохе?
***
Даже отец Мэта не смог бы определить, что представляет собой комната наверху, в южной башне, - аудиторию или лабораторию. Ну разве что ее можно было счесть магическим эквивалентом физической лаборатории. Вдоль одной из стен выстроились прочные стеллажи, заставленные бутылками и загадочной посудой из металла и стекла. Около стеллажей стоял длинный стол фута четыре высотой и восемь длиной с каменной крышкой и множеством ящиков - нечто вроде лабораторного стенда. Другую стену занимала большая грифельная доска, испещренная геометрическими фигурами. Рядом с доской располагался рабочий стол, заваленный пергаментными свитками. Посреди стола лежала раскрытая книга.
Дальнюю стену занимала карта звездного неба с красивыми зодиакальными знаками.
Пол в комнате был каменный, но часть его - примерно двенадцать квадратных футов - была засыпана мелким песком. Окна представляли собой узкие прорези, забранные стеклами. В противном случае они бы выглядели словно обычные бойницы.
По обе стороны от окон свисали тяжелые шторы, необходимые, по всей вероятности, для того, чтобы в случае необходимости полностью затемнять комнату. Однако ночью сквозь окна в комнату мог проникать свет луны и звезд. По комнате были расставлены несколько подставок для светильников, еще два светильника стояли на лабораторном столе и один - на рабочем.
В общем и целом все свидетельствовало о том, что тут кто-то напряженно трудится, но труды тут ведутся волшебные.
Брат Игнатий - стройный монах в сутане и с тонзурой - наблюдал за тем, как отец Мэта читал стихи. Появился феникс, возгорелся и исчез. Брат Игнатий кивнул.
- Великолепная получилась иллюзия для человека, никогда не упражнявшего свой дар, сеньор Мэнтрел. Вероятно, ваш опыт в изучении поэзии уже сделал вас неплохим магом.
- В таком случае Химена тоже должна быть неплохой волшебницей, - улыбнулся Рамон.
- Очень может быть, и я сужу об этом по той сосредоточенности, с которой она цитирует стихи, - отметил брат Игнатий. - На самом деле сеньора привносит в стихи столько жизненной силы, что я бы даже не отважился назвать ее чтение цитированием. - Брат Игнатий в упор смотрел на родителей Мэта. - У вас обоих величайший дар, но уже сейчас я вижу, что ваши способности разнятся.
- Разнятся? - Химена удивленно посмотрела сначала на мужа, потом на монаха. - В чем же разнятся? Мы оба волшебники, разве нет?
- Да, но между теми, кто творит чудеса, всегда существуют отличия. Кому-то лучше дается целительство, кто-то умеет лучше творить магические предметы, кто-то умеет создавать живых существ из воздуха. Даже если существуют два волшебника, одинаково наделенных даром вести войну, то, одному из них, к примеру, лучше дается оборона, а другому - нападение.
- Вы хотите сказать, что нет таких магов, которым подвластна вся магия, без остатка? - уточнил Рамон. - Это так, но я хотел сказать не это. Большинству магов дается вся магия целиком, но что-то удается лучше, чем другим.
- Так в чем же тогда состоит мой дар? - спросила Химена.
- Ваш дар, сеньора, состоит в том, чтобы противостоять чужим заклинаниям.
Вы отражаете их настолько быстро, что тот, кто произносит их, не успевает причинить вред ни вам, ни тем, кто рядом с вами. Кроме того, своими заклинаниями вы способны подчинять себе других.
Рамон нахмурился:
- Вы хотите сказать, что моя жена способна заставлять других исполнять ее волю?
- Нет. - Монах обернулся к нему. - Тут все гораздо тоньше. Заклинания сеньоры вынуждают других делать ее счастливой.
- Ну, вот это правда. - Рамон обнял плечи жены и улыбнулся, глядя ей в глаза. - Это мне известно с тех самых пор, как я ее впервые увидел. Однако вы, похоже, хотите сказать, что это факт, а не метафора?
- Факт! Метафора! - Брат Игнатий беспомощно развел руками. - Что толку пользоваться этими словами, когда речь идет о волшебстве? Ваша супруга имеет власть над людьми - чего же вам еще?
- Ничего, - покачал головой Рамон и снова улыбнулся жене.
Она улыбнулась в ответ и крепче прижалась к нему.
- Просто здесь все это значит больше, чем метафора, Рамон. Все, что я делала в Нью-Джерси, я делала непроизвольно, не понимая. Здесь же я могу делать то, что хочу, И притом всего лишь цитируя стихи!
Брат Игнатий кивнул:
- А стихи приводят ваши чувства в гармонию с силами, действующими в этом мире, и поэтому могут осуществляться. Однако помните: чтобы желаемое свершилось, вы всегда должны завершать стихи приказом.
Химена улыбалась мужу:
- Значит, я и тебя могу заколдовать?
- Меня больше всех, - ответил Рамон. - Чем ты всегда и занималась.
- Да, но я никогда не приказывала тебе, я только просила.
- Вы и в Меровенсе не сможете иначе, леди Мэнтрел, - сказал монах. - Ибо ваш супруг такой же могущественный маг, как и вы, только в кое-чем ином. Рамон недовольно прервал краткую идиллию:
- В чем же моя сила в таком случае?
- Вы очень удивитесь, если я скажу, что вы сильны в искусстве ведения войны?
Рамон вытаращил глаза, но вдруг улыбнулся:
- Нет, я не слишком удивлюсь.
- Попробуйте, - предложил монах. - Прочитайте стихотворение, чтобы в нем содержался приказ сотворить огненный шар, который вы могли бы швырнуть во врага. - Он взял Рамона за руку, сложил его пальцы "ковшиком". - Пусть огненный шар появится здесь, но не касается вашей кожи. Повелите ему жечь все вокруг, кроме вас. Помните, вы только направляете шар, двигаете его мыслью, вложенной в слова, а не бросаете буквально, рукой.
Рамон на миг нахмурился, затем прочел следующее:
Шар огненный из воздуха возникни!
Рази моих врагов, меня не трогай!
Лети, куда скажу, к тому привыкни,
Что нет тебе пути своей дорогой.
Твой путь подвластен мне, мое созданье!