И Мэнтрел рассказал монаху о Лайэме и его дружках. Слушая рассказ, монах хмурился, но в конце кивнул и задумчиво проговорил:
- Видимо, какое-то качество вашего характера, сеньор Мэнтрел, вынуждало их сдерживаться и благоговеть перед вами.
Рамон рассеянно пожал плечами:
- А по-моему, все дело в том, что я для них остался взрослым дядей и рядом со мной они всегда чувствовали себя маленькими мальчиками.
- И вы оставались таким же добрым, как тогда, когда они были детьми?
- Да! - воскликнула Химена. - Да! В то время, когда собственным отцам было плевать на этих мальчишек, Рамон с ними разговаривал, давал советы и выслушивал их исповеди.
- Ну да, - вздохнул Рамон. - А они в награду за это шпыняли моего сына так что к тому времени, когда они решили заставить меня закрыть магазин, мы с ними вряд ли уже оставались друзьями.
- Мальчики, когда они подрастают, всегда пытаются отречься от людей, знакомых с детства, - объяснил брат Игнатий. - И все же в вас было какое-то качество, которое пробуждало в этих мальчиках преклонение и уважение.
- Вы намекаете, что это качество имело магическую природу?
- В нашем мире для определения этого качества существует древнее слово, заметила Химена. - "Харизма".
- А в нашем мире эта самая харизма проявляет себя магией, - добавил брат Игнатий. - Однако это качество способствует только концентрации магической силы, направлять же ее вы должны своими стихами.
- Помилуйте, но, если это действительно было так, - заспорил Рамон, - с какой же стати эти подонки отпугивали моих покупателей?
- Потому что в вашем мире харизма - не магия, - ответил брат Игнатий. Она там действует только в умах и сердцах людей, но не является силой материальной. Эти мальчики, о которых вы рассказали, повиновались вам только тогда, когда встречались с вами воочию, но, когда бывали отдалены от вас, магия харизмы развеивалась, потому что в вашем мире она была всего лишь метафорой и создавалась материей метафоры.
- Но я не верю в то, что Зло и Добро в любом мире - только поэтические метафоры! - воскликнул Рамон.
- Нет, конечно! - с горячностью подтвердил брат Игнатий. - Но не хотите ли вы сказать, что в вашем мире все думают, что это именно так?
- Некоторые придерживаются именно такого мнения, противоречащего моему, грустно отвечал Рамон. - И среди этих людей много весьма образованных и просвещенных. Что же касается меня, то я полагаю, что не сами люди злы, злыми могут быть их поступки. Люди не могут быть злыми по своей природе, изначально.
Просто их души либо и смятении, либо больны.
- Однако такие люди, как правило, совершают только злые деяния, - напомнил Рамону монах, но тут же улыбнулся и с грустью спросил:
- Как я погляжу, вам не дает покоя мысль о том, что ваша доброта не удерживала мальчиков от дурного поведения, не воспрепятствовала Злу, которое взяло их в свою власть?
- Знаете, я не считаю себя таким уж хорошим человеком, - попробовал отговориться Рамон, а Химена сжала его руку, словно хотела поддержать, придать сил.
- Однако, судя по всему, вы полагаете, сеньор Мэнтрел, что те правила, согласно которым вы живете, хороши, добры, - возразил брат Игнатий. - Вы расстроены тем, что в тех краях, где вы прежде жили, эти правила не нашли себе места?
- Пожалуй, да, - согласился Рамон.
- Не стоит огорчаться, - заверил его брат Игнатий. - Вы были один, сеньор Мэнтрел. А сколько было тех, кто совращал души этих мальчишек?
Рамон выпрямился, уставился в одну точку и принялся перечислять:
- Ну... продавцы наркотиков... парни постарше, которые учили этих сопляков не повиноваться законам... разные бизнесмены, для которых эта орава служила источником дохода, - они были готовы всучить им что угодно, лишь бы только вытрясать из парней денежки... еще... певцы, которых они слушали, в чьих песнях звучали призывы плевать на полицейских и вести себя грубо по отношению к окружающим, а особенно - к женщинам...
- И этот перечень можно продолжить, - кивнул монах. - Вы вряд ли сумеете перечислить всех, кто бессознательно направлял души мальчиков по пути Зла.
Думаю, вам и неведомы все, кто коверкал юные души. - Брат Игнатий сокрушенно покачал головой. - Но как же вы можете винить себя в том, что не выиграли в такой неравной борьбе?
Да вы должны почитать себя героем за то", что осмелились сражаться в одиночку против всех своих недругов и старались наставить тех юношей на путь истинный!
- Он вырос, слушая историю про Дон Кихота, - улыбнулась Химена, одарив мужа лучистым взглядом. - А когда стал взрослым, основательно изучал эту книгу.
- Мне знаком тот дон, о котором вы говорите, но если он в одиночку сражался за идеалы Добра и Справедливости, если он бился с врагами, числом превосходившими тех, про которых поведал ваш супруг, то он воистину был героем.
- Он мог бы жить и в нашем веке, хотя автор, описавший его в своей книге, намеревался высмеять его романтизм, - хмуро проворчал Рамон. - Но я-то урезонивал ребят исключительно в собственных интересах! Я это делал только для того, чтобы спасти мой магазин! Нельзя же это считать добрым делом!
- А разве в своих собственных интересах вы были добры к ним, когда от них отворачивались родные отцы?
- В некотором роде - да, - ответил Рамон и насупился, припоминая старые времена. - Мне нравилось болтать с ними. Мне нравилось смотреть на них, когда они невинно резвились, катаясь на санках с моим Мэтью.
Брат Игнатий беспомощно посмотрел на Химену:
- Сеньора, ваш супруг всегда так неохотно признается в собственных благодеяниях?
- Да, - улыбнулась Химена. - Он изо всех сил занимается самоуничижением, хотя в душе-то понимает, что им руководит Добро.
Рамон поспешил вмешаться, дабы показать, что он не согласен с женой. Он дал волю скепсису человека из двадцатого века и, обратившись к брату Игнатию, сказал:
- Однако в этом мире наверняка магические силы не зависят напрямую только от Добра или Зла! Может быть, тут все дело в столкновении интересов? Может быть, то, что мы считаем правым, расходится с мнением наших врагов, и все?
- Он не желает расписываться в собственной добродетельности, - заметил брат Игнатий, обратившись к Химене. - Помните, сеньор, что именно здесь пролегает граница между истинным и ложным смирением, где смирение перестает быть добродетелью и граничит с дерзостью.
- Не хотите ли вы сказать, что в этом мире Добро и Зло буквальны? въедливо поинтересовался Рамон.
- "По плодам их узнаете их", - процитировал брат Игнатий Священное Писание. - Я мог бы привести вам множество примеров, но давайте рассмотрим самый худший: вспомним первого человека, поставившего на колени священный Рим: кочевника Татали, возглавлявшего войско, где воины находились во власти злого колдовства. Это конное войско бурей промчалось по Центральной Азии, проскакало в обход Кавказских гор, оставляя после себя ограбленные, сожженные земли, совершая насилие и жестокость на каждом шагу. Они шли по трупам, они убивали и насиловали ради собственного удовольствия и получали радость, не только участвуя в жестоких забавах, но и наблюдая за ними, наслаждаясь муками тех, кого они пытали, и принося своих пленников в жертву злобному божеству, которому поклонялись. Судя по описаниям, это божество очень напоминает самого Сатану.
Рамон поежился, но, вспомнив гуннов из своего мира, возразил:
- Они были обмануты! Они шли за предводителем, который твердил им, что победа - превыше всего и что их богам угодна жестокость!
- Истинно так! - подхватил брат Игнатий. - Вы уловили самую суть! Сатана избирает некоторых людей, они поклоняются ему, а он лжет и корчит из себя защитника, а затем помогает им совращать и обращать в свою веру сотни и тысячи.
И эти сотни и тысячи идут за такими людьми, но это бы не удалось Сатане, не будь в сердцах людских желания творить зло!
- Честного человека не проведешь, - возразил Рамон, сухо усмехнувшись.
Глаза брата Игнатия зажглись.
- Прозвучало похоже на пословицу, придуманную человеком, который всю жизнь только тем и занимался, что обманывал других.
- Так оно и есть, - с гримасой отвращения подтвердила Химена. - С таким же успехом можно утверждать, что мужчина никогда не соблазнит женщину, обманывая, что любит ее, если только ей самой не хочется, чтоб ее соблазнили.