- Что ж, питательно...
- Но маловато? - пожал плечами Мэт. - Извини за скудость меню. Жаль, но дичи в здешних лесах немного. - Слишком много беженцев, хотя до границы еще далеко?
- Скорее это связано с издержками путешествия в компании с драконом, сказал Мэт. - Но подумай, насколько медленнее мы бы передвигались без него.
- Ты лучше подумай, насколько быстрее мы бы передвигались, - проворчал Стегоман, - если бы мне не приходилось идти на посадку всякий раз, когда воздух тебе кажется жарким или ты замечаешь малейшее завихрение. - Да, но кто знает скольких джиннов мы избежали таким образом? - возразил Мэт. - К тому же мы одолели половину пути до Пиренеев, а это совсем неплохо для одного дня.
- Тебе виднее, - буркнул Стегоман.
- Это точно. А что ты такой злой? Не наелся, что ли?
- Не-а, - покачал головой Стегоман. - Тот самец косули, которого я ухватил, спикировав на него, оказался тощим.
- Слушай, я же тебе говорил, что будет вкуснее, если я его хоть немного обжарю, - возразил Мэт. - Несколько раз крутануть, его над хорошим огнем, и...
- И он бы стал окончательно несъедобным, - закончил за Мэта дракон. Жареная косуля? Отвратительно!
- Я с тобой согласен, - кивнул Рамон, домывая миску. - Я тоже люблю недожаренные бифштексы.
- Уверяю, не настолько недожаренные, какими их любит Стегоман, - заверил отца Мэт. - Я-то знаю, что имею в виду, когда говорю официантке "в меру зажарить", но Стегоман понимает слово "недожаренный" буквально.
- Ему надо, чтобы бифштексы мычали, - улыбнулся Рамон.
- Я понял шутку, но Стегоман жалуется не на еду, - вздохнул Мэт. - Он просто нервничает из-за того, что мы слишком медленно продвигаемся к цели.
- Нервничает? Я, конечно, не слишком хорошо осведомлен по части средневековых путешествий, но он везет нас куда быстрее любого коня!
- Амахди подождет. - Мэт сполоснул свою миску и убрал ее в мешок. - То есть, конечно, если он не движется нам навстречу. Папа, ты одеяло прихватил?
Сейчас самое начало весны, и ночи тут холодные.
- Одеяло? У меня его нет! - проговорил кто-то хрипловатым контральто, от которого мужские гормоны мгновенно разбушевались. - Поделишься со мной?
Мэт вскочил на ноги, узнав голос единственного противника, которого не желал бы встретить лежа. Медленно развернувшись, он вымученно улыбнулся.
- О, Лакшми, это ты! Как мило!
- Как только пала ночь, я вспомнила о тебе, - улыбнулась джинна. Она снова приняла размеры обычной женщины и прямо-таки излучала желание. - Когда ночь приносит прохладу, все создания прижимаются друг к другу, дабы сохранить тепло.
- Ну... не так уж сейчас холодно - хватит и одеяла, чтобы согреться, возразил Мэт и демонстративно вытащил из мешка одеяло. - Видишь? Хорошее, теплое, плотное.
- Я тоже умею согревать, - заметила Лакшми. - Хочешь, покажу? - и прижалась к Мэту.
У Мэта пересохло в горле. Он с трудом сглотнул.
- Послушай... я же тебе сказал, что ты вольна отправляться, куда пожелаешь!
- Я и отправилась, - кивнула джинна. От джинны исходила такая мощная чувственность, что Мэт позабыл бы обо всем на свете, если бы его не спасла мысль об Алисанде.
- Мне нестерпимо трудно сказать тебе "нет", ты просто не представляешь, насколько нестерпимо! Но я женат, бесповоротно женат!
- Бесповоротно? - переспросила джинна, вздернув брови. - Можно или быть женатым, или не быть. При чем тут "бесповоротно"?
- А-а-а-а-а. - Мэт отчаянно пытался подобрать нужные слова. - Тут, понимаешь ли, все зависит от того, насколько сильно любишь, и еще - есть ли у тебя дети.
- Неужели детеныши столь крепкой печатью соединяют брачные узы?
***
- Да, - вмешался Рамон. - Когда мужчина любит детей. И чем больше тех, кого он любит, тем больше он им предан и тем больше хочет, чтобы все осталось как есть.
- Ну а ты? - прищурилась джинна, внезапно сменив объект своих чар. Мэт облегченно вздохнул. - Твой детеныш уже взрослый. Он покинул твой дом. Теперь ты должен быть женат не так уж бесповоротно.
Казалось, Рамон совсем не нервничает. Он спокойно улыбнулся, и в глазах его блеснул лукавый огонек.
- О, но мы с женой двадцать лет делили все радости и горести, пока растили нашего сына, и наша любовь за эти годы окрепла и стала еще сильнее, чем была. А ведь когда мы поженились, любовь была сильна, мы и не гадали, что она может стать еще сильнее.
- Да, но проверяли ли вы когда-нибудь прочность вашей любви? - вопросила Лакшми и шагнула к Рамону.
- Несколько раз. - Рамон смело шагнул навстречу джинне. Глаза его сверкали. - Наша любовь все выдержала.
- А может быть, тебе хотелось хоть иногда, чтобы она не выдержала? спросила джинна, тяжело дыша. Она стояла совсем рядом с Рамоном.
Мэт был ранен в самое сердце. Он смотрел на отца широко открытыми глазами.
Отец впадал в соблазн? Когда уже он, Мэт, появился у них с мамой?
- Я никогда не помышлял о том, чтобы наша связь с женой ослабла, - заверил Лакшми Рамон.
- Но ты желал других женщин, - возразил!" джинна.
- Желать - не значит любить, прекрасная дама, - парировал Рамон. - Желание само по себе не связывает людей друг с другом. Как только оно удовлетворено, оно само разрывает ту хрупкую связь, которая образовалась из-за него.
Лакшми отступила. Она была оскорблена и уязвлена.
- О, люди, какие же вы странные создания! Если джинн желает джинну, он желает ее сразу, как только увидит!
- Мы говорим не о желании, - заспорил Рамон. Глаза его все еще сверкали, но улыбка стала печальной. - Мы говорим о связи, о привязанности, о невидимых узах, соединяющих людей на всю жизнь. Эти узы напоминают виноградную лозу, которую следует удобрять, поливать, дарить ей свет солнца, и тогда она становится крепче и крепче с каждым днем.
Лакшми смотрела на Рамона испытующе и серьезно.
- Знаешь... мне уже почти хочется, чтобы моя душа была способна познать те восторги, о которых ты толкуешь.
- Почти? - печально усмехаясь, проговорил Рамой.
- Почти, - подтвердила Лакшми. - Для джинны, которая только-только обрела свободу, слово "узы" означает то же самое, что "оковы". Разве узы не сковывают тебя? Разве тебе не хочется свободы?