К ее лицу склонилось лицо Андермата, и он сказал:
-- Родилась девочка. Она жива... И почти доношена.
-- Боже мой!..
И больше она ничего не могла сказать. Ребенок!.. У нее ребенок! Он жив, будет жить, будет расти. Ребенок Поля! И ей хотелось кричать, выть от новой боли, терзавшей сердце. У нее ребенок... Девочка. Нет, не надо!.. Никогда ее не видеть... Никогда не притрагиваться к ней...
Ее заботливо уложили, укутали, гладили, целовали. Кто? Наверно, отец и муж -- она никого не замечала. Где он? Что делает? Как она была бы счастлива сейчас, если б он любил ее!
Время шло, часы сменялись часами, она их не различала, не знала, ночь это или день, ее огнем жгла неотвязная мысль: он любит другую.
И вдруг забрезжила надежда: "А может быть, это неправда? Как же я ничего не знала, пока этот доктор не сказал мне?"
Но тут же заговорил рассудок: от нее нарочно все скрыли. Поль старался, чтоб она ничего не узнала.
Она открыла глаза, посмотреть, есть ли кто в комнате. Около постели сидела в кресле какая-то незнакомая женщина. Должно быть, сиделка. Христиана не посмела расспросить ее. У кого же, у кого можно спросить про это?
Тихо отворилась дверь. В комнату на цыпочках вошел муж. Увидев, что у нее глаза открыты, он подошел к постели.
-- Ну как? Тебе лучше?
-- Да, спасибо.
-- Как ты нас вчера напугала! Но теперь, слава богу, опасность прошла. Только вот не знаю, как быть с тобою. Я телеграфировал нашей милой приятельнице -- госпоже Икардон, -ведь она обещала приехать к твоим родам; я сообщил, что роды произошли преждевременно, умолял ее поспешить. Но оказывается, у нее племянник болен скарлатиной, и она ухаживает за ним... А ведь нельзя тебя оставить одну... И нужна все-таки женщина хоть сколько-нибудь приличная... И вот одна здешняя дама вызвалась ухаживать за тобой и развлекать тебя... Я, знаешь ли, согласился. Это госпожа Онора. Христиане вспомнились слова доктора Блека. Она вздрогнула и простонала:
-- Ах, нет... нет... не надо... только не ее, только не ее. Андермат не понял и принялся уговаривать:
-- Ну что ты, детка. Я" конечно, знаю, что она вульгарная особа, но Гонтран ее хвалит за услужливость, она была ему очень полезна. И к тому же она, говорят, была прежде повивальной бабкой; Онора и познакомился с нею у постели роженицы. Если она будет тебе очень уж неприятна, мы ее живо отставим. Давай все-таки попробуем. Пусть она придет разок-другой.
Христиана молча думала. Ее томила потребность узнать правду, всю правду; и в надежде на болтливость этой женщины, от которой слово за словом можно будет выпытать эту страшную правду, истерзать себе сердце, ей уже хотелось ответить: "Да... приведи ее... сейчас же... сейчас же приведи".
К непреодолимому желанию все узнать примешивалась какая-то странная потребность выстрадать до конца свою боль, чтоб она острыми шипами впилась в душу -- таинственная, болезненная, неистовая жажда мученичества.
И она тихо сказала:
-- Хорошо. Я согласна. Приведи госпожу Онора.
Но тут же она почувствовала, что не в, силах ждать дольше, что ей надо немедленно убедиться, твердо убедиться в его предательстве. И она, едва дыша, почти беззвучно спросила:
-- Правда, что господин Бретиньи женится?
Андермат спокойно ответил:
-- Да, правда. Мы бы тебе раньше сказали, да ведь с тобой нельзя было говорить.
И она спросила:
-- На Шарлотте?
-- На Шарлотте.
Однако у Вильяма тоже была теперь навязчивая мысль, всецело завладевшая им, -- он думал о своей дочери, еле мерцающем огоньке жизни, и поминутно ходил посмотреть на нее. Его обижало, что, очнувшись, жена не пожелала сразу же увидеть ребенка, а говорит о чем-то постороннем, и он сказал с нежным упреком:
-- Разве ты не хочешь посмотреть на дочку? Знаешь, она превосходно чувствует себя.
Христиана вздрогнула, словно он коснулся открытой раны, но ей надо было пройти весь крестный путь.
-- Принеси ее, -- сказала она.
Он исчез за опущенным пологом в ногах кровати, затем снова вынырнуло его сияющее гордостью, счастливое лицо, и он поднес ей неловкими руками белую запеленатую куклу.
Осторожно положив ребенка на вышитую подушку возле Христианы, задыхавшейся от волнения, он сказал:
-- А ну, посмотри, какая красавица у нас дочка!
Христиана взглянула.
Он отвел двумя пальцами легкое кружево, и Христиана увидела красное личико, очень маленькое и красное, с закрытыми глазками и кривившимся ротиком.
И, склонившись к этому зачатку человеческого существа, она думала: "Это моя дочь... дочь Поля... И вот из-за этого комочка я столько выстрадала... Этот комочек -- моя дочь, моя дочь"
Сразу исчезло отвращение к ребенку, рождение которого истерзало ее бедное сердце и ее хрупкое женское тело Она смотрела на него с горестным и жгучим любопытством, с глубоким изумлением молодого животного, увидавшего своего первого детеныша Андермат, ожидавший, что она со страстной материнской нежностью станет целовать дочь, удивленно и обиженно взглянул на нее.
-- Что же ты ее не поцелуешь?
Христиана тихо склонилась к красному лобику, а он как будто звал, притягивал к себе ее губы; когда же они приблизились, коснулись этого чуть влажного лобика и мать ощутила живое тепло крошечного существа, которому она передала часть своей собственной жизни, ей показалось, что она не в силах будет оторваться от него, что она навсегда прильнула к нему.
Что то защекотало ей щеку -- это муж наклонился, чтобы поцеловать ее. Он прижал ее к себе в долгом объятии, полном благодарной нежности; потом ему захотелось приласкать и дочь, и, выпятив губы, он стал целовать ее носик осторожными мелкими поцелуями.
Христиана смотрела на них, и у нее сжималось сердце -- ее ребенок и он... он...
Потом Андермат заявил, что пора отнести дочь в колыбель.
-- Нет, -- сказала Христиана, -- пусть еще немного побудет тут, хоть минутку, чтобы я чувствовала, что она рядом со мной. Не говори больше, не двигайся, оставь нас, подожди немного.
Она охватила рукой запеленатое тельце ребенка, прижалась лбом к его сморщенному красному личику, закрыла глаза и лежала, не шевелясь, ни о чем не думая.
Но через несколько минут Вильям осторожно тронул ее за плечо.
-- Довольно, дорогая. Будь умницей. Тебе вредно волноваться.
Он взял девочку на руки, а мать следила за ней взглядом, пока она не исчезла за пологом кровати. Затем Андермат вернулся и сказал:
-- Значит, решено? Завтра я пошлю к тебе госпожу Онора, пусть посидит с тобою.
Христиана ответила ему окрепшим голосом: