Гриша подошел к окну. Кухарка Настя выгружала из плетеной повозки бочонки и мешки - видно, с картошкой.
- А зачем тебе деньги? - раздался хрипловатый бас с зыбинской койки.
- Пригодятся, - коротко ответил Лехович.
- Имение - полная чаша... Лошади, и скаковые и какие там еще, а тебе, видишь ли, надо уроками заниматься, нервы себе портить!
- Это уж мое дело!
Гриша продолжал глядеть в окно. Помещик уселся наконец в пустую повозку-плетенку; маленький Жмиль подбежал к нему и снова чмокнул его руку. Лошадь призывно заржала, и повозка покатила колесами по снежному первопутку, оставляя за собой черные колеи.
После этого Сергей Лехович и с Зыбиным перестал разговаривать.
Уж так, видно, повелось: когда люди живут бок о бок, то либо начинают дружить, либо надоедят друг другу.
Придя из училища и наскоро пообедав, Лехович, ни на кого не глядя, садился за какую-то книжку, которую читал со вниманием необычайным.
Зыбин не один раз окликал его по привычке, Лехович не отзывался.
Тогда Зыбин, задетый таким невниманием к нему, начинал с язвительной медлительностью:
- А, осмелюсь спросить, какой именно породы лошадей изволите держать в своей усадьбе?
Сергей и этих слов не слышал. Наконец, как будто очнувшись, оглянулся на ухмылявшегося Зыбина, схватил фуражку и ушел в прихожую - одеваться. После этого исчез надолго, до поздней ночи.
Ночью Гриша проснулся от шепота, лившегося, как ему показалось, в самое ухо. Кто-то и в самом деле шептал поблизости:
- Спишь? Это я, Сергей.
- Сплю, - недовольно ответил Гриша. - А что, опять пожар?
- Нет.
- Так чего ж будишь? Спать хочу.
- Слушай, - зашептал Сергей. - Слушай-ка, я решил тебе признаться...
- В чем?
- Я тебе наврал. Я врал все время. И об отце, будто он у меня богатый помещик, и о лошадях. Обо всем.
- А зачем?
- Сам не знаю, зачем.
- А кто ж твой отец?
- Конторщик. На лесном складе.
Гриша подумал и сказал:
- Вот и опять врешь. Если б твой отец был конторщиком на лесном складе, все бы знали. Никаноркин первый, от него не скроешься.
- Мой отец в Вильне служит. Потому здесь и не знает про него никто... Когда-то он здесь был, потом его перевели. Что молчишь?
- А что мне говорить?
- Ругаешь меня в душе?
- Не мое дело, - ответил нехотя Гриша.
- Я б не признался, если б не узнал одного человека. Я теперь сам стану другим. Совсем другим, вот увидишь! Дурацкое это богатство, имение, лошади - все это теперь к черту!
- Да ты ж говоришь, что нет у тебя имения. И лошадей нету.
- Нету!
- Ну, тогда легко послать к черту. Если бы имение было на самом деле, тогда б, может, и не послал бы.
- Послал бы! Клянусь!
- Ну, а какого это ты человека узнал?
- Его зовут Овод. Это человек необыкновенный, с железной волей! Стоит жить, чтобы стать таким, как он. И я стану! Не веришь?
Гриша помолчал размышляя. Наконец решил:
- Не верю. Один раз соврал, соврешь и в другой... Погоди-ка. Сколько ж жалованья получает конторщик?
- Пятнадцать рублей в месяц.
- Откуда тогда у тебя все это: стек, кавалерийская фуражка, перчатки лайковые... Одеваешься ты - дай бог барону Тизенгаузену.
- Я уроки даю. Сейчас, если считать Жмиля, у меня уже четыре урока. Хватает.
- Выходит, отец тебе вовсе и не посылает денег?
- Нет. Наоборот - я посылаю домой. Матери. Недавно послал восемь рублей. У нас в семье пятеро. Приходится помогать.
Гриша даже заворочался на кровати; дело было непонятное.
- Не возьму в толк: зачем тебе врать-то было? "Лех-Леховичи... Со Львом Сапегой..." Зачем?
- Ну, нравилось. Казалось интересным.
- Что ж интересного, если ничего этого на самом-то деле не было?