Учитель кричал Ивану Ивановичу: "Тяжкодум!" А отец гудел в ответ: "Ветряк!"
Они ссорились еще целых два дня: в горнице у Ненилы Петровны, на улице, в городском саду. Гриша уныло ходил следом за ними по городу, тянул отца за рукав:
- Погляди-ка!
Отец смотрел невнимательно:
- Ну, что там: писчий магазин. Чего глядеть-то! - И оборачивался к учителю: - Сбиваешь ты меня с толку бесперечь, спасу от тебя нету, ветрогон!
- Да я ж добра вам обоим хочу!
Гриша опять впутывался:
- А зачем там ободранный человек в окне стоит?
- Анатомическая модель, - отмахивался Шпаковский и кричал отцу: Поверни в голове жерновами-то!
И учитель наконец одолел.
Отец вечером при свете керосиновой лампы пересчитал оставшиеся свои деньги - немного их, видно, было - потом снял для чего-то со стены шапку и ударил ею об пол:
- Ну! Была не была! Одолел ты меня, ветрогон...
И вот через несколько дней, когда Гриша был уже принят в реальное училище, Шпаковский стоял перед Иваном Шумовым, сияя своими яркими, желтыми какими-то глазами. А отец молчал отвернувшись. Наконец учитель насторожился:
- Ты что, Иваныч?
- Уезжать мне отсюда приходится, - с усилием проговорил отец. - На новое место.
- Опять на новое? - всплеснул руками Шпаковский. - Опять?
- Не стрекочи ты, ради бога! И без тебя тошно! Я вот и думаю: как тут Гришку одного кинешь?
- Раньше надо было думать! Столько трудов положено, друга я своего еле упросил...
- Не стрекочи!
Шпаковский обиделся, умолк.
После долгого молчания отец заговорил виновато:
- Посоветуй, как быть.
- Что ж я могу посоветовать?
- Сердишься?
- Ты не маленький, сам смотри.
- Ехать мне - неминуемо.
- А неминуемо, так о чем разговор?
- Разговор о Григории. Брать его из училища - что ж получится? За ученье заплатили, в новую форму одели... А оставить его одного здесь - на кого оставлю?
Учитель скоро перестал сердиться, а посоветовать толком ничего не мог. Так и ушел, уже поздним вечером: утром ему надо было возвращаться в Ребенишки, в свою школу.
Отец, вздыхая, лег спать рядом с Гришей.
Долго они лежали, прижавшись друг к другу. И оба не могли заснуть.
Никогда раньше Гриша не чувствовал такой близости к отцу. Близость эта во много раз была усилена горечью разлуки - неизбежной, как он сейчас понял. И еще одно он понимал: отец считал себя виноватым...
- Расскажи мне что-нибудь, - попросил Гриша тихонько, как просил когда-то прежде; теперь ему казалось - было это очень давно.
И отец начал вполголоса вспоминать о том, как жилось ему, когда он был Гришиных лет. Пас он скот, и одна корова зашла в лес, не найти... Страху-то сколько было! Потом пошли другие рассказы - про то, как он жил на Кавказе, как рыбу ловил в море... Иван Шумов повеселел и спросил сына, как равного:
- Поведать тебе про мое самое заветное?
- Поведай, батя.
И отец рассказал. Живет в одном городе, далеко - посреди России, садовник-кудесник, плоды земные по-своему переделывает. Дали ему мертвый пустырь, взрастил он там небывалые яблони, и сам дал им новые имена. Поехать к нему, увидеть его, посмотреть на тот сад - вот это и есть заветная отцова дума.
- А ты поезжай, батя. Вот будет лето - и поезжай.
- Эх, сынок, не одно уж лето я туда собираюсь! А нельзя!
- Отчего нельзя?
- Дорога стоит много. Да и работа - как ее бросишь? Нельзя.
Отец вздохнул и замолчал надолго.
Не зная, как ему помочь, сын взял в свои ладони огромную отцову руку и сказал:
- Теперь я буду рассказывать.
- Ну-ка, ну, расскажи! - с притворным оживлением откликнулся отец.
И Гриша начал рассказывать про богатыря, которого давно любил за силу, за смелость, за то, что бился тот с врагами всю свою жизнь и всегда побеждал. Обступит богатыря вражье войско, некуда ему податься, приклонится он к земле - даст ему родная земля новую силу.
- Ты где ж это читал? - недоверчиво спросил отец. - Я такой книжки у тебя не помню. Должно быть, тебе это старый Винца рассказывал... Мудрый старик, это он ведь про народ наш сказывал!
Гриша не отвечал. Иван Шумов заглянул ему в лицо - сын дышал ровно, заснув на полуслове.
Отец посмеялся тихонько, укрыл сына потеплей и сам, согретый его теплом, уснул незаметно.