Он не договорил.
И без того было ясно.
В первый раз Стрелецкий почувствовал, насколько шатко его служебное положение. Кто он? Человек без законченного среднего образования... Пылинка! Дунуть посильней - и нет пылинки...
А Саношко крут. Больше того: он щеголяет крутостью своего нрава.
Такие люди самые опасные.
Как член Союза русского народа (так называли в газетах черносотенцев) директор пользовался властью, которая, пожалуй, была повыше директорской.
Такой человек не будет задумываться.
Надзиратель понял: нельзя задумываться и ему самому. Надо действовать.
Вспомнив, с какой неприязнью глядел директор на заплатанную одежду Озола, Виктор Аполлонович вызвал к себе этого на редкость примерного по поведению ученика и допрашивал его после уроков часа два. А затем доложил директору, что во всем подозревает Озола.
На следующий день Озола допрашивал у себя в канцелярии сам директор, вернее - не допрашивал, а кричал на него, не слушая ответов.
Озол, бледный до синевы, вернулся в класс и сказал тихим голосом:
- Меня исключают из училища...
30
Гриша еще не знал о судьбе Озола, когда Лехович, вернувшись домой поздно вечером, воскликнул с притворной веселостью:
- Меня выгоняют из реалки!
Жмиль уставился на него с ужасом. Зыбин прогудел что-то невнятное, а Гриша спросил:
- Кто тебя выдал?
- Сам признался.
Вот тебе и скала! Вот тебе и "Овод"... Но мысли Гриши были преждевременны. Лехович рассказал, что случилось за день.
Озола обвинили в том, что он распространял в классе карикатуры на учителей. Если это делал не он, пусть назовет виновного. Озол никого не назвал, и ему пригрозили исключением из училища.
Испуганный четвероклассник все-таки осмелился возразить:
- Но другие тоже не называют...
- И с другими будет то же! - рявкнул директор и велел Озолу убираться.
Что было делать Леховичу? Он тут же отправился к директору и признался, что карикатуры рисовал он, а не Озол.
- Почему раньше молчал? - спросил Саношко.
- Я думал... думал, что не узнают.
- Ну, вот теперь будете думать по-другому... когда выйдете из училища со своими документами в кармане. Стрелецкого ко мне! - заорал он Донату, дежурившему теперь всегда у дверей канцелярии.
Явившемуся без промедления Виктору Аполлоновичу Саношко сказал язвительно:
- Полюбуйтесь на последствия ваших пси-хо-ло-ги-ческих... приемов. Я выяснил, что виноват Лехович. А Озол тут совершенно ни при чем!
- Совершенно верно изволили заметить, ваше превосходительство, ответил ничуть не растерявшийся надзиратель. - Я применил психологический прием. Я привлек невиновного, чтобы сознался виновный.
Директор посмотрел на Стрелецкого внимательно. Взор его стал благосклоннее:
- М-да, - сказал он неопределенно. И отослал надзирателя из канцелярии.
Когда Лехович вернулся в класс, он заметил какое-то таинственное перешептывание, какой-то гул. Оказывается, это потихоньку собирали деньги, чтобы вскладчину купить одежду Озолу. Лехович сел, ожидая расспросов. Но никто его не расспрашивал. Оказывается, все обо всем знали.
- Да как же вы узнали? - удивился он. - По беспроволочному телеграфу, что ли?
- Ты не мог не признаться - это ж ясно.
- Не признался бы - мы заставили бы тебя сделать это. Всем классом!
- Ну, меня не надо заставлять, - надменно ответил Лехович. - Я знаю законы чести! - и тут же побледнел, больно закусив губу: так живо представилось ему лицо матери, узнавшей о том, что ее любимца, "старшенького", которым она так гордилась, выгнали из училища.
Но он храбрился. Внес свою долю на покупку одежды для Озола, попрощался со всеми. А на следующий день уехал.
Он исчез как-то незаметно и даже таинственно.
Вернувшись из училища, Гриша нашел на столе адресованное ему письмо.
В письме был листок ватманской бумаги с двумя размашисто набросанными строками:
"Будь всегда непоколебимым.
Твой С. Л."
Через некоторое время вместо Леховича в квартире мадам Белковой появился новый постоялец - гимназист Миловский, тоже щеголь, но совсем в ином роде, чем Сергей. Он был уже в четвертом классе и с Григорием Шумовым обращался пренебрежительно. У него была маленькая головка со странно одутловатыми щеками. О наружности своей, однако, он был мнения высокого; во всяком случае, относился к ней бережно: каждый раз перед сном натирал лицо каким-то кремом из стеклянной банки, на крышке которой была нарисована красавица с распущенными волосами. После этого он долго лежал на кровати - белый и неподвижный, как покойник.
Гриша однажды не выдержал, громко фыркнул.
Миловский медленно повернул голову и поглядел на него долгим взглядом.
В ответ на это Гриша захохотал. Ясно, что после этого отношения их стали непоправимо враждебными.
За общим столом у мадам Белковой Миловский стал распространяться о том, что такое хороший тон и какие бывают на свете невоспитанные люди. При этом он в упор глядел на Гришу.
Гриша, доедая неизменные "жилы строганые", выдержал его взгляд и сказал: