(Норфолк, США, декабрь 1999 - январь 2000 года) На авианосце - даже на таком крупном как "Джон Ф.Кеннеди" - лишних помещений не бывает. Любая каюта, любой отсек имеют строго функциональное назначение, поэтому чтобы отыскать подходящую площадь под свой штаб, "независимому эксперту" Джеку Риану пришлось потрудиться. В конце концов штаб разместился в носовой части авианосца между галерейной69 и ангарной70 палубами в одном из жилых помещений, принадлежащих ремонтному дивизиону. Справа находился один из постов боевого управления, слева - лаборатория гироскопических устройств. В помощь Риану выделили взвод обслуживающего персонала, и вскоре занятое им помещение действительно напоминало штаб - со своим оперативным табло, с устройствами внутренней связи, рабочими столами, компьютерами и планшетами. Роберт Фоули поражался небывалой энергичности "независимого эксперта". Роберт знал, что в своё время Джек Риан служил военным лётчиком, но повредил ногу при неудачной посадке на палубу и был вынужден навсегда распрощаться с военно-морской авиацией. Он закончил Колумбийский университет и стал военным историком. После того, как в свет вышли его фундаментальные работы "Стратегическое планирование военно-морских операций в ходе Второй мировой войны" и "Сравнительный анализ военных доктрин стран Варшавского Договора", им заинтересовалась разведка ВМФ. Адмирал Грир, глава этого серьёзного ведомства, заказал Риану несколько "закрытых" статей и понемногу втянул талантливого аналитика в работу на разведку. Потом случилось несколько политических кризисов, каждый из которых мог окончиться мировой катастрофой, но которые были разрешены, благодаря энергии и многочисленным талантам "независимого эксперта", каждый раз предлагавшего единственно правильный выход из сложной ситуации. Любопытно, что в отличие от большинства аналитиков, протирающих штаны в Лэнгли, Джек Риан любил сорваться с места и всплыть в какой-нибудь "банановой республике", чтобы прояснить лично для себя тот или иной нюанс существующего геополитического расклада. Его прихрамывающую фигуру можно было увидеть и в Колумбии, и в Саудовской Аравии, и в Западной Германии, и в Южной Африке, и в Сибири. Ещё одна редкая черта отличала Джека Риана от большинства других сотрудников ЦРУ - "независимый эксперт" был терпим к русским. Он неплохо знал русский язык, разбирался в истории России и Советского Союза, ценил самобытную культуру, созданную народами этой огромной страны, даже имел там друзей. Разумеется, подобное отношение к извечному геополитическому противнику США накладывало отпечаток на суждения, которые высказывал Джек Риан. Он считал, что если пренебречь предрассудками, сложившимися за годы Холодной войны, и адекватно подойти к проблемам, которые стоят перед современной Россией, можно в её лице найти столь мощного союзника, какого у Америки до сих пор не было и, скорее всего, никогда уже не будет. Он полагал (и как показали события 98-99 годов, совершенно справедливо полагал), что Госдепартамент "ставит" не на тех в российском руководстве, на кого нужно, и занимается самообманом, убеждая и себя, и американских налогоплательщиков, будто бы "дремучего русского медведя" можно утихомирить подачками в виде кредитов и гуманитарной помощи. Главной проблемой российско-американских отношений "независимый эксперт" называл отсутствие элементарного уважения американцев к партнёрам с российской стороны. Именно Джеку Риану принадлежало высказывание "Нас погубит только наше высокомерие", и оно более чем любое другое говорило о его оценке внешней политики Соединённых Штатов. В благословенные времена "маккартизма"71 человек с такими "нетрадиционными" взглядами вполне мог угодить за решётку, но сегодня, к счастью (или к сожалению?), личные взгляды мало кого интересовали - во главу угла ставилось умение нестандартно мыслить, а уж этого у Джека Риана хватало в избытке. Наблюдая за кипучей деятельностью, которую развернул "независимый эксперт" по прибытии на авианосец, Роберт Фоули никак не мог определить своего отношения к Риану. С одной стороны, он восхищался этим человеком, считал его образцом для подражания, с другой - памятуя о "нетрадиционных" взглядах эксперта, видел в нём главного подозреваемого в деле об утечке информации. Нет, разумеется, Джек Риан не мог быть предателем, более того - он сам не так давно настаивал на особом режиме секретности, который должен соблюдаться в ходе этой экспедиции... Но, чёрт возьми, даже будь ты сверхосторожным и сверхподозрительным профессионалом, ты не можешь быть застрахован от того, что не сболтнёшь лишнего. К примеру, у вас, мистер Риан, вполне могла быть запланирована встреча... с каким-нибудь русским другом, но вы её отменили под предлогом срочной командировки. Это уже информация, и на её основании опытный вражеский аналитик может сделать далеко идущие выводы. "Но в таком случае, - сообразил Фоули, - ничего выяснить, а тем более доказать мне не удастся - если Риан где и сболтнул лишнего, он, скорее всего, об этом не вспомнит и мне не скажет. Что же делать?". Роберт чувствовал себя дураком. "Независимый эксперт" совершенно сбивал его с толку. Джек Риан не был бы столь уникальным разведчиком, если бы не заметил странностей в поведении своего молодого коллеги. Во время обеда в столовой для офицерского состава он отвёл Роберта за отдельный столик и спросил напрямик: - Вы меня подозреваете, Боб? - Никак нет, сэр! - голос Роберта дрогнул при ответе, и это выдало его с головой. - Вижу, подозреваете, - Джек Риан удовлетворённо кивнул. - Что ж, вам нечего стесняться, Боб. Вы здесь для того, чтобы выявить утечку. Источником утечки может быть кто угодно, а значит, вы должны подозревать любого. - Я очень рад, сэр, что вы это понимаете, - сказал Фоули сдержанно. - Чтобы облегчить вам задачу и опережая ваши вопросы, могу сказать: ещё неделю назад я ничего не знал о готовящейся экспедиции и о том, что меня назначат ответственным за выполнение её миссии. - Но как же так? - удивился Фоули. - Такие решения не принимаются в последний момент. - Скорее всего, оно и не принималось в последний момент, - согласился Риан. - Я даже допускаю, что моя кандидатура была лишь одной в длинном списке, который согласовывался как минимум полгода. - Но выбрали почему-то именно вас! Почему? - Попробую объяснить. И не только вам, но и самому себе. Экспедицию организовал Госдепартамент, но при активной поддержке нашего Управления. Как вы прекрасно знаете, между Госдепартаментом и ЦРУ всегда существовали и существуют разногласия по самым различным вопросам. Так и теперь - они не могут поделить эту самую нацистскую базу, на поиски которой мы отправляемся. А я - "независимый эксперт", лицо незаинтересованное и, по всей видимости, именно по этой причине моя кандидатура в конце концов устроила всех. - А что находится на базе? - спросил Роберт. - Интересный вопрос, - Риан вдруг лукаво улыбнулся. - А вы, Боб, не хотите ответить на него? - Но я... не знаю. - А что сообщил ваш агент? - Очень мало. Меня ведь тогда интересовала не столько экспедиция сама по себе, сколько канал утечки, а потом агент погиб. Риан нахмурился: - Вот как? Последнего обстоятельства я не знал. Это может быть связано? Роберт поймал себя на том, что мучительно соображает, как бы лучше ответить на поставленный вопрос, чтобы не выдать невзначай факт своего предательства - выходило, что Риан опять ведёт допрос, а он, Фоули, находится на положении подозреваемого. А ведь должно быть совсем наоборот! Но отвечать что-то всё равно было нужно, и тогда Роберт пожал плечами и небрежно бросил: - Может быть, да, а, может быть, и нет. Его застрелили русские солдаты, когда он пытался нелегально пересечь границу между Ингушетией и Чечнёй. Но это по официальной версии. Что там произошло на самом деле, не знаю даже я. - Очень жаль, - сказал Риан. - Я рассчитывал на какую-нибудь зацепку... Фоули захлопал глазами: - То есть вы тоже ничего не знаете о конечной цели экспедиции? - Кое-что знаю, - отозвался Риан, - но кое-что нет. А, между прочим, уровень доступа к секретной информации у меня очень высокий. Возможно, даже более высокий, чем у Президента...
* * * Вечером того же дня Риан и Фоули нанесли визит контр-адмиралу Джозефу Эллисону, назначенному командиром авианосной ударной группировки, отправляющейся в Антарктиду. Контр-адмирал встретил их без особой приветливости, но угостил хорошим джином. Аристократ до мозга костей, он не понимал и не хотел понимать, почему в этой экспедиции он фактически находится в подчинении у сотрудника ЦРУ. - Вы хотя бы имеете представление, что такое ударная группировка? спросил он у "независимого эксперта" после того, как джин был продегустирован. - Разумеется, имею, - ответил Риан и вкратце пересказал свою биографию. Взгляд контр-адмирала стал мягче. - Так это вы написали "Стратегическое планирование военно-морских операций"? - Да, господин адмирал. Эллисон подобрел ещё больше. - Хотел бы выразить вам свою благодарность, - сказал он, - за тот комментарий, который вы сделали касательно "Лексингтона". Я служил на нём в чине уорент-офицера. - Я помню, - Риан вежливо улыбнулся. - А ещё я помню, что вы служили на "РТ-109" под началом лейтенанта Джона Кеннеди72. Фоули с восторгом посмотрел на Эллисона. До этого момента он ничего не слышал о подробностях карьеры контр-адмирала. Эллисон покачал головой: - Всё-то вы знаете. Это говорит о вашей квалификации, доктор Риан. Я думаю, мы сработаемся. - Разумеется, сработаемся, господин адмирал. И называйте меня по имени Джек. - Тогда скажите мне, чего нам следует ожидать? Кто может оказать нам сопротивление? Индусы? Китайцы? - Скорее всего, никакого сопротивления не будет, - заявил Риан. - Мне было сказано, что участие в экспедиции авианосной ударной группировки требуется не столько для защиты десанта, который мы собираемся высадить в Земле Королевы Мод, сколько для соблюдения определённых формальностей. - Я не понимаю вас, Джек, - контр-адмирал даже отставил свой бокал. - Что вы подразумеваете под "соблюдением определённых формальностей"? Фоули насторожился, поскольку обсуждаемый вопрос касался его самым непосредственным образом. - Вы что-нибудь слышали о Ритуальной службе при Госдепартаменте? - Очень странное название( - заметил контр-адмирал. - Так и видишь: аккуратно подстриженные аллеи, свежевырытую могилу и взвод морской пехоты, салютующий из карабинов. - В образности мышления вам не откажешь, - признал Риан. - Но вы говорите о Церемониальной службе. Ритуальная служба занимается совсем другим. - Чем же? - Видите ли, господин адмирал, - впервые за короткий период их знакомства Фоули заметил, что Риан испытывает определённые затруднения, пытаясь сформулировать свою мысль, - Госдепартамент - это не только внешнеполитическое ведомство, но и учреждение, отвечающее за нашу идеологию. А у любой идеологии есть как видимая, декларируемая сторона, так и тайная, негласная. Ритуальная служба занимается именно тайными доктринами нашей государственной идеологии. И, по её требованию, экспедиция состоится в том виде, в каком состоится. - Невероятно! - воскликнул контр-адмирал, он плеснул себе ещё джина. - Я и не подозревал, что у нас есть какие-то "тайные идеологические доктрины". Надеюсь, это никак не связано с сатанизмом, всеми этими чёрными мессами и жертвоприношениями? Иначе я откажусь от назначения - ведь я католик. - Могу вас успокоить, господин адмирал, - сказал Риан. - К сатанизму это не имеет никакого отношения. Скажем так, доктрины, разрабатываемые Ритуальной службой Госдепартамента, умеренно космополитичны и основываются на христианских ценностях. "А он действительно посвящён во многие тайны, - подумал Роберт о "независимом эксперте". - Я вот, например, впервые слышу об этой самой Ритуальной службе. Хотя у меня уровень допуска категории Си". - Поверю вам на слово, - сказал контр-адмирал. - В любом случае, именно вы, Джек, несёте ответственность за успех этой экспедиции. - Тогда перейдём к делу, - сказал Риан. - Помещение под штаб нам уже выделили, оборудование установили. Вскоре прибудут представители Госдепартамента и экспедиционная техника - с этим мы тоже разберёмся. Но только вы, господин адмирал, можете отдать приказ на формирование специального десантного отряда, который будет подчиняться непосредственно мне. - Ваше право, - кивнул контр-адмирал. - Каким вы видите этот отряд? - Двух десятков морских пехотинцев в унтер-офицерском звании под командованием толкового лейтенанта мне будет вполне достаточно. - Но ведь это почти половина корабельного отряда морской пехоты, - заметил Эллисон.. - Я знаю, - кивнул Джек Риан. - И надеюсь, вы отберёте для меня лучших...
* * * Представители Ритуальной службы Госдепартамента появились на авианосце через две недели. Они были одеты в одинаковые чёрные костюмы, наводящие на мысль об униформе, глаза их были спрятаны под одинаковыми зеркальными очками, в руке у каждого имелся вместительный саквояж без наклеек. Даже по росту и телосложению эти двое походили друг на друга, как две детали, выточенные на одном станке по одному и тому же чертежу. Попав на борт, они пренебрегли помощью вахтенных матросов, предложивших свои услуги по доставке саквояжей в каюты, а сразу направились в штаб к Риану. Фоули и "независимый эксперт" работали. Джек писал какую-то статью, а Роберт, получив пароль от контр-адмирала, через локальную сеть авианосца просматривал личные дела членов команды "Джона Ф.Кеннеди": он отрабатывал версию причастности к утечке кого-нибудь из членов команды авианосца и приписанного к нему авиакрыла. Дело это было явно безнадёжное: пять с половиной тысяч человек, у каждого - своя биография, свои пристрастия, свои убеждения. Не говоря уже о том, что среди членов экипажа имеются специалисты из натурализовавшихся в первом поколении: сорок восемь китайцев, девять турок, шесть украинцев и двое русских. С другой стороны, даже первые опросы показали, что команда - от простых моряков до высших офицеров - имеет довольно смутное представление о том, куда и зачем отправляется экспедиция. Например, те, кто по чину или занимаемой должности находился ниже командиров расчётов, полагали, что "Джон Ф.Кеннеди" отправляется к берегам Южной Америки, чтобы принять участие в манёврах. Командиры расчётов, дивизионов и боевых частей знали, что пунктом назначения является Земля Королевы Мод, Антарктида, но их никто не поставил в известность о конечной цели экспедиции, и они придумывали причины одна другой фантастичнее. Офицеры походного штаба, командир авиакрыла и командир авианосца казались осведомленными больше других, но их знание, как очень быстро установил Фоули, было основано на слухах: кто-то где-то сказал, что экспедиция имеет целью вскрыть кубышку секретной военной базы, построенной ещё нацистами, и отразить возможное противодействие этой акции. Кто первым пустил этот слух, Роберту пока выяснить не удалось, но и это направление не казалось ему перспективным, поскольку слух мог появиться спонтанно, как одна из версий, излагаемых нижестоящими офицерами. Плотность информационных потоков, циркулирующих по кораблю, была сопоставима с плотностью информационной сферы средних размеров государства. Впрочем, это было вполне объяснимо: американский авианосец и есть своего рода государство в миниатюре - правда, совершенно лишённое оппозиции, недемократическое и до зубов вооружённое. С некоторым запаздыванием Фоули сообразил, что помимо авианосца в ударную группу входят ещё семь кораблей: два эсминца, два фрегата, два крейсера и один эскадренный корабль снабжения - и схватился за голову. Чтобы проверить всех, не хватило бы и целого отдела, а ему приходится действовать в одиночку, да ещё и не афишировать свой интерес. Ко всему Роберту не давала покоя фраза, обронённая русским резидентом. Как же он там сказал? "Есть вещи, о которых лучше не говорить и не думать. Чтобы не сойти с ума". Что он имел в виду? От каких тайн и бездн предостерегал?.. Роберту Фоули хотелось бросить всё и, как советовал тот же резидент, предаться безделью и простым развлечениям человека, убивающего время. Представители Ритуальной службы вошли в штаб и вежливо поздоровались. Отличить их друг от друга было бы невозможно, если бы не цвет волос. Один из них оказался блондином, второй - брюнетом. - Джонсон, - представился брюнет. - Джонсон, - представился блондин. - Джонсон и Джонсон? - не выказав удивления, уточнил Джек Риан. "Братья, что ли?" - подумал Фоули озадаченно, но потом спохватился: какие, к чертям, братья! Джонсон - типичный оперативный псевдоним, вот только чего-то эти двое перемудрили с частотой его повторения. - Очень рад познакомиться, - сказал Риан. - Если я правильно понимаю, в нашей экспедиции вы будете представлять Госдепартамент? - Совершенно верно, сэр, - подтвердил Джонсон-блондин. - Мы ждали вас и подготовились, - проинформировал Риан представителей. Спецтранспорт прибыл и загружен. Штаб, как видите, оборудован. Охрана выставлена. Нам подчинены морские пехотинцы из корабельной команды. - Очень хорошо, - одобрил Джонсон-брюнет. Сразу же выявилось ещё одно отличие: если блондин говорил по-английски очень чисто, то в речи брюнета слышался едва уловимый акцент. Джек Риан внимательно посмотрел на Джонсона-брюнета, но спросил о другом. - Теперь, когда мы готовы начать экспедицию, - сказал он, - мне хотелось бы знать, какой именно предмет вы хотите извлечь из нацистского тайника? И почему этот предмет столь важен? - Вы уверены, что вам необходимо это знать? - осведомился Джонсон-блондин. - Абсолютно уверен. - Нужный нам предмет называют Копьём Судьбы. Если это название о чём-нибудь вам говорит... Ответив так, Джонсон-брюнет сделал паузу. Возможно, для того, чтобы в полной мере насладиться изумлением Риана и растерянностью Фоули.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
АЭРОНЕФ "25 ЛЕТ ВАШИНГТОНСКОЙ КОММУНЫ"
(Аустерлиц, Австрийская империя, брюмер 14 года от Провозглашения Французской Республики)
Луи де Буагильбер мало задумывался над тем, почему судьба оказалась столь благосклонна к нему. Он был слишком молод, чтобы понимать, как редко капризуля Фортуна выбирает себе фаворитов. Юности вообще свойственна самонадеянность и вера в прекрасное будущее. Но вот только ни самонадеянности, ни веры не достаточно для того, чтобы в один прекрасный момент возвыситься над другими, столь же охочими до власти, славы и богатства. Тут требуется нечто большее, а этого "нечто" у младшего де Буагильбера не было. Луи происходил из старинного и весьма благородного рода, однако дела у его семейства, владевшего землями под Марселем, в последние сорок лет шли неважно, а Революция окончательно разорила Буагильберов, оставив единственному наследнику лишь старый дом с протекающей крышей, да ворох долговых расписок. К тому же, на его плечи легла непомерная для столь юного возраста (а Луи тогда исполнилось девятнадцать лет) ответственность: он оказался вынужден следить за воспитанием младшей сестры и ухаживать за отцом, ослепшим в результате ранения, полученного им десять лет назад в Неервинденском сражении73. Парижские друзья отца, которые могли бы выхлопотать пенсию для ветерана-инвалида и как-то устроить карьеру юноши, сложили свои головы на гильотине в дни якобинского террора, и ныне младшему де Буагильберу приходилось рассчитывать только на себя. Единственным выходом для дворянина в такой ситуации было бы пойти на военную службу в расчёте на быструю карьеру и богатый трофей, но Буагильбер-старший как мог отговаривал сына - будучи убеждённым роялистом, он не признал ни власть Конвента, ни Комитета общественного спасения, ни Первого консула Наполеона Бонапарта - его страна умерла на плахе вместе с Людовиком XVI, и он не хотел, чтобы его единственный наследник воевал на стороне тех, кого он сам всю жизнь искренне ненавидел. Иногда Луи горячо спорил с отцом на эту тему, утверждая, что именно благодаря Бонапарту страна встала наконец на путь возрождения, однако в душе знал, что никогда не оставит отца и сестру, если не будет уверен в их благополучии. Чтобы как-то сводить концы с концами Луи с согласия семьи заложил дом, а вырученный капитал пустил в оборот в Марселе. Однако война на море не утихала, торговля шла плохо, а потому процентов, выручаемых с этого капитала, едва хватало на то, чтобы прокормить семью. От прислуги пришлось отказаться; только старый дворецкий Жан остался при доме, несмотря на то, что Буагильберы не могли платить ему жалованье. Луи пробовал писать и даже опубликовал под псевдонимом небольшой роман из рыцарских времён. Однако книги покупались мало и неохотно, и в конце концов издатель отказался от сотрудничества с молодым литератором. Будущее Луи казалось беспросветным, но всё изменилось в один день. Промозглым осенним утром у ворот дома де Буагильберов остановилась богатая карета. Из неё вышел худощавый бледный человек в распахнутом чёрном плаще, под которым был виден великолепный мундир с золотым шитьём и орденами, свидетельствующий о том, что к Буагильберам пожаловал гость из самой столицы. Жан открыл гостю дверь и спросил, как представить господина. "Меня зовут Жозеф Фуше, - отвечал человек в мундире. - Я хотел бы видеть гражданина Луи Буагильбера". У старого дворецкого затряслись губы: даже он, тёмный и неграмотный человек, целиком посвящающий себя дому, знал, насколько зловещая личность скрывается за простым именем - Жозеф Фуше. Ещё дворецкий подумал, что, скорее всего, внезапный визит связан с духом роялизма, царящим в доме Буагильберов, и из-за этого молодому хозяину может не поздоровиться. Ему и в голову не пришло, что для ареста лица, подозреваемого в заговоре против Первого консула, Жозефу Фуше вовсе не нужно было бы ехать из Парижа в Марсель. Поэтому напуганный Жан открыл было рот, чтобы солгать, будто молодой хозяин уехал по делам, но зловещий гость предугадал ход его мыслей: "Я знаю, что гражданин Буагильбер здесь, - сказал Фуше. - Передайте, что я хотел бы сделать ему предложение, от которого он не сможет отказаться". Дворецкий низко поклонился и пошёл по дому в поисках молодого хозяина. Оказывается, Луи заметил прибытие гостя и поспешил навстречу Жану с естественным вопросом, кого это принесло в такую рань. "Это сам Жозеф Фуше, - объяснил дворецкий шёпотом. - Министр полиции". "Что ему нужно? - обеспокоенно спросил юный де Буагильбер. - Он приехал за отцом?!" "Он сказал, что хочет поговорить с вами, господин". Луи выпрямился во весь свой рост: когда он услышал, что министр полиции приехал к нему, а не к отцу, словно невероятный груз свалился с его плеч. "Зови, - приказал он дворецкому. - Я приму его в библиотеке". Переодевшись во всё свежее и причесавшись, Луи вышел к гостю. Внешне министр полиции, прославленный своим вероломством и жестокостью, не производил впечатления чудовища с гравюр Дюрера, как можно было ожидать, послушав сплетни, которыми полнился Марсель. Худоба, бледность, нездоровый блеск глаз, мундир, висящий, как на вешалке - и этот человек сумел запугать целую страну посильнее якобинцев? В руках Фуше держал потрёпанную книжку, в которой юный де Буагильбер не без удивления узнал свой собственный и единственный роман. Луи поискал глазами по полкам в библиотеке - его экземпляр находился на месте, да и не выглядел столь потрёпанным. Любопытство, вызванное словами дворецкого, усилилось, и де Буагильбер, представившись, спросил: "Что вам угодно, гражданин министр?" "Я приехал к вам по личному поручению Первого консула, гражданин Буагильбер, - сообщил Фуше, голос и лицо его оставались при этом совершенно бесстрастными. - Буду говорить без обиняков: если вы тот человек, который нам нужен, вас ожидают богатство и слава". Луи снова насторожился: Фуше был известен и как мастер провокации. "Я слушаю вас, гражданин министр". "Ответьте мне, гражданин Буагильбер, ведь именно вашему перу принадлежит эта замечательная книга?" "Да, это я написал её", - не стал скрывать Луи. "Здесь изложены подлинные факты, или эта книга целиком построена на вымысле?" Луи смешался, не зная, как отвечать. "Видите ли, гражданин министр, - сказал он, потупившись, - в основу этого романа положена родовая легенда. Мы, Буагильберы, точно знаем, что наш предок Бриан де Буагильбер был тамплиером и участвовал в Третьем крестовом походе. Но всё остальное в книге - мой вымысел". Фуше кивнул: "Так я и предполагал, - заметил он. - У вас талант, гражданин Буагильбер. Вы заставляете верить в то, чего на самом деле никогда не было. Причём, даже тех людей, которые привыкли никому не верить". Луи опять не смог сдержать своих чувств, а именно - удовольствия от этой грубоватой лести. Министр полиции начинал ему нравиться. "Так или иначе, - продолжал Фуше, - но от имени Первого консула Французской республики я уполномочен сделать вам следующее предложение. Первый консул изъявил желание призвать вас на службу при его особе на должности адъютанта. Вы согласны?" Луи растерялся. "Но почему именно меня?" "Не буду скрывать, ваша книга произвела на Первого консула самое благоприятное впечатление. Его подлинные слова были таковы: (Этот человек нужен Франции, а значит, этот человек нужен мне!(" Де Буагильбер зарделся. "Но литературный дар ещё не означает, что я буду хорошим адъютантом Первого консула". "Адъютантом Императора", - поправил Фуше. "Как?! - изумление Луи было беспредельным. - Он решился?!" "Да, - подтвердил министр полиции. - Наполеон Бонапарт наконец-то принял предложение Сената и согласился стать королём Франции и первым правителем новой Империи Запада". "Это меняет дело, - заявил Луи (много позже он поймёт, сколь двусмысленно прозвучала эта фраза в контексте только что сказанного). - Однако есть ещё одно препятствие: я не настолько богат, чтобы служить при дворе Императора". "Вам полагается жалованье, - скучно сообщил Фуше. - Вы будете иметь чин лейтенанта и получать сто тысяч франков в год. Пятьдесят тысяч я уполномочен выплатить вам немедленно. Этого вам будет достаточно?" "Более чем достаточно", - радостно согласился Луи. Он быстро прикинул в уме: хватит и на то, чтобы выкупить закладную на дом, и на новый гардероб, и ещё останется семье на безбедное житьё, можно будет нанять слуг. Луи не мог поверить в свою удачу. Как вовремя, оказывается, он написал этот роман! Только вот даст ли своё благословение отец? "Но мне нужно испросить согласие отца", - сказал Луи смущённо. Фуше понимающе кивнул: "Разумеется. Более того, вы обязаны это сделать. Я дождусь вашего окончательного ответа". Министр полиции предупредительно повернулся к полкам с книгами, сделав вид, будто изучает надписи на корешках, а Луи отправился к отцу. Тот встретил сына вопросом: "Жан рассказал мне, что ты беседовал с министром полиции Фуше. Что нужно этому негодяю в нашем доме?" "Он вовсе не негодяй, - попробовал защитить нового знакомца Луи. Господин Фуше очень обходителен и учтив". "Все они, канальи, на одно лицо, - проворчал отец. - Говори скорее, ты его прогнал?" "Нет, отец. Господин Фуше прибыл сюда по поручению Бонапарта. Первый консул собирается принять корону Франции и хочет видеть меня при своём дворе". Наступило молчание. "О, моя несчастная Франция! - в голосе Буагильбера-старшего отчётливо слышалась боль. - Ты, словно вдовствующая старуха, готова лечь под любого проходимца за одно только обещание настоящей любви". "Но, отец! - расстроенно вскричал Луи. - Если Бонапарт решил короноваться, он таким образом основывает новую династию и восстанавливает монархию, о чём ты давно мечтал". "Самозванец и узурпатор никогда не сможет стать моим королём", - заявил Буагильбер-старший. "Что ж, - сказал Луи напряжённым голосом, - тогда можешь проклясть меня и отлучить от рода, но ради благополучия моей сестры, моей семьи, я готов признать нового короля Франции". "Я не собираюсь проклинать тебя, сын мой, - отвечал отец. - Ты достаточно взрослый для того, чтобы сделать самостоятельный выбор. Ты сам должен решить, под чьи знамёна ты встанешь и кому присягнёшь на вечную верность. Прошу тебя только об одном: не думай о благе королей или императоров, не думай о своём собственном благе - всегда и везде думай только о благе Франции, только ей служи и только её защищай". Странно было слышать подобные слова из уст ярого роялиста, но в эту минуту высшего откровения Луи понял, что его отец никогда роялистом и не был - на самом деле он просто оставался патриотом своей родины, но верил, что лишь династическая преемственность способна оберечь Францию от катастрофы и хаоса. Луи думал иначе, но переубеждать отца не стал - только поблагодарил его за совет. Фуше терпеливо дожидался в библиотеке. "Отец согласен отпустить меня, - сообщил Луи министру. - Когда мне нужно быть в Париже?" "Через две недели коронация, - сказал Фуше. - Император хотел бы видеть вас на этой церемонии". "Я обязательно буду!" "Вот ваши деньги, - министр полиции передал Луи туго набитый кошель. Жизнь при особе Императора ко многому обязывает. Вряд ли этой суммы вам хватит, чтобы удовлетворить все потребности. Если вы окажетесь в затруднительном положении, можете смело обращаться ко мне - вам я всегда готов ссудить некоторую сумму". "Я так вам благодарен, гражданин министр!" Фуше приблизился к де Буагильберу и доверительно взял его под локоть. "Я надеюсь, мы будем друзьями, - сказал он, глядя юному дворянину в глаза. - И когда придёт ваше время, господин императорский адъютант, - он выделил интонацией обращение "господин", - вы вспомните, кто привёз из Парижа самую добрую весть в вашей жизни". "Конечно же, да! - воскликнул Луи горячо и взволнованно. - Я обещаю вам, что никогда этого не забуду". Кроме всего прочего, молодости свойственно раздавать необдуманные авансы. К счастью, юному отпрыску рода де Буагильберов не придётся вспомнить о своём обещании... Париж встретил юного дворянина украшенными к предстоящему торжеству улицами. Здесь царила праздничная суета, гостиницы были переполнены провинциалами, и все были заняты исключительно собой. Первый консул не принял нового адъютанта - был слишком занят, но прислал рукописное распоряжение, благодаря которому перед Луи открылись все двери. Де Буагильбер снял дом, приобрёл новую карету и посетил знаменитых парижских портных, сделав им несколько дорогих заказов. Так и получилось, что своего Императора юный адъютант впервые увидел уже в соборе Нотр-Дам. На коронацию явился весь парижский свет. Разумеется, он был уже не тот, что десять лет назад, при Людовике XVI: кто-то исчез в горниле Революции, кто-то уехал навсегда за границу, кто-то переселился в провинцию, подальше от потрясений и, подобно де Буагильберу-старшему, безвылазно жил в своих поместьях, кто-то попал в застенки стараниями министра полиции, везде видевшего роялистские заговоры. Время этих людей прошло, и теперь в Нотр-Даме собрался совершенно новый свет, в котором простолюдинов, возвышенных Директорией и Бонапартом, было много больше, чем родовитых дворян. Эта нарядная и шумная толпа оттеснила неуверенного в себе де Буагильбера на задний план, и церемонию он видел издалека и урывками. Как ему и рассказывали, Первый консул оказался человеком весьма небольшого роста, плотный, с залысинами, высоким лбом и огромным корсиканским носом - он совсем не походил на те литографические изображения, которые Луи до сих пор приходилось видеть. Но при этом в каждом движении Бонапарта, в том, как он поворачивал голову, поднимал руку или ставил ногу - чувствовалась врождённая властность и недюжинная воля. Во время самой коронации новый Император внёс в церемонию совершенно неожиданное (но для большинства присутствующих здесь - весьма символическое) изменение. Когда Папа Римский Пий VII, прочитав положенную молитву, собрался водрузить императорскую корону на голову Бонапарта, тот дерзко выхватил её из рук его святейшества и надел корону сам. Луи был потрясён, с какой лёгкостью Наполеон презрел любые условности и традиции церемониала. "Таков он во всём, - понял де Буагильбер, - и только он единственный среди нас способен построить новую Империю". Однако далеко не все из присутствующих на коронации считали так же, как Луи. Когда юный дворянин отвлёкся от того, что происходило у амвона собора, он услышал, как переговариваются двое господ, стоявшие рядом. "Как вы находите эту церемонию, друг мой?" - спросил один из них своего товарища. "Замечательно, - отвечал другой с горькой усмешкой. - Жаль только, что мы не увидим здесь тех, кто сложил свои головы, чтобы сделать подобные церемонии невозможными..." Несколько дней после коронации Париж гулял: гремели пушечные салюты, небо расцвечивали фейерверки и иллюминации, гудели колокола, танцы продолжались до упаду. Именно в эти дни пока ещё совершенно свободный и без излишних сомнений предававшийся столичным забавам Луи де Буагильбер познакомился с девушкой, которая через полгода стала его женой. Её звали Мария. Ей было семнадцать лет. Родовитость её вызывала сомнения, но Луи мало волновали подобные проблемы. Зато она была настоящей парижанкой, способной вскружить голову даже более искушённому в делах любви кавалеру, чем юный де Буагильбер. А потом праздник кончился и начались будни. Луи был представлен Императору и занял своё место у трона. Министр полиции не обманул: Наполеон действительно проявил высшую степень расположенности к юному дворянину. На аудиенции, продолжавшейся более двух часов (что было очень необычно для столь деятельного и занятого человека, как Бонапарт), Наполеон подробно расспросил Луи об истории рода де Буагильберов, поинтересовался сегодняшним положением дел, был рад узнать, что с младых лет Буагильбер-старший готовил своего сына к военной службе, а потому новоиспечённый адъютант легко справится с возложенными на него обязанностями. В ответ на искренность юного дворянина Бонапарт рассказал Луи о своих дальнейших планах расширения Империи. "Монархи Европы, - говорил он, - вряд ли будут взирать спокойно на нашу Империю. Они никогда не согласятся с тем, что я основал новую династию. Они объединятся против меня. Нас ждут великие войны. И великие завоевания!" Бонапарт оказался прав. В начале фрюктидора, по республиканскому календарю, новая французская армия в составе двухсот тысяч человек, собранная в окрестностях Булони, в обстановке строжайшей секретности двинулась на восток, навстречу войскам антифранцузской коалиции, задумавшей разгромить армию генерала Массены, стоящую лагерем на севере Италии. Военный гений Бонапарта был столь велик, что союзники так ничего и не узнали о приближении армии противника до тех пор, пока полтора месяца спустя кавалерия генерала Мюрата, прорвавшись через Шварцвальд, не вышла в тыл австрийцам. Австрийцы позорно сдались, и это стало первой победой Бонапарта над войсками коалиции. Потом были ещё мелкие эпизодические сражения и победы, была взята Вена и рывком преодолён Дунай, пока наконец две великие армии не сошлись у захудалой австрийской деревни Аустерлиц, чтобы решить раз и навсегда судьбу Европы. Всё это время Луи де Буагильбер, получивший звание лейтенанта, находился подле своего Императора. Ум, воля, энергичность, дар предвидения, свойственные Наполеону, приводили в восторг молодого дворянина. За Бонапартом можно было идти хоть в адское пламя, не задумываясь о последствиях и веря в счастливую звезду того, кто шагает впереди. Впрочем, не всё было так гладко, как Луи описывал в своих посланиях домой, которые он сочинял и отправлял с фельдъегерской службой чуть ли не каждый божий день. Дело в том, что юный де Буагильбер перестал бы себя уважать, если бы осознанно "прятался" в обозе наступающей армии - его тянуло в авангард, в самую гущу боя, где, как ему казалось, он сможет проявить себя самым наилучшим образом и заслужить всеобщее уважение. О том, что в авангарде, случается, убивают, он не думал. Луи с нескрываемой завистью слушал рассказы гренадеров Мюрата и много раз представлял себя в их числе - преследующим на взмыленном коне трусливых австрийцев, срубающим одним махом десяток голов и нанизывающим врагов на клинок, словно рябчиков на шампур. Однако Наполеон не хотел ничего слышать и на просьбы де Буагильбера отпустить его под начало генерала Мюрата отвечал лаконично и твёрдо: "Нет, вы нужны мне здесь". Луи искренне расстраивался, но ослушаться не смел - дисциплина прежде всего! Когда передовые дозоры донесли, что впереди по ходу движения армии обнаружены укреплённые позиции русских, Бонапарт велел остановиться и провести более тщательную разведку. Место под свою штаб-квартиру он выбрал в Брюнне - всего лишь в нескольких лье74 от Ольмюца, где находился штаб коалиции и куда подтягивались свежие части из России. Откладывать генеральное сражение было нельзя, в войну на стороне коалиции должна была вступить Пруссия, и тут Наполеон повёл себя очень странно. Несмотря на то, что план наступления был составлен и с воодушевлением принят военным советом армии, Бонапарт вдруг проявил неуверенность. Он направил к русскому царю Александру своего генерал-адъютанта Савари с просьбой о встрече. Александр, увидевший в этом признаки слабости духа, высокомерно отклонил просьбу, прислав вместо себя князя Петра Долгорукова. Луи де Буагильбер присутствовал при этой беседе и был неприятно поражён тем, сколь явно Бонапарт демонстрировал свою неуверенность. Долгоруков же, напротив, не удивился и вёл себя словно победитель, диктующий свои условия побеждённому. Переговоры были остановлены только после того, как Долгоруков потребовал у Бонапарта отказаться от всех завоеваний в Австрии и Италии, вернуться с армией в пределы Франции и ждать решения о своей судьбе - подобные требования были совершенно неприемлемы, и Наполеон ответил отрицательно и довольно резко. Долгоруков раскланялся, но на лице его читалось самодовольство. Луи хотелось надеяться, что Император только изображает слабость, рассчитывая на то, что русские потеряют осторожность и захотят атаковать немедленно. Через два дня, вечером, Бонапарт объявил свите, что собирается покинуть штабную квартиру и осмотреть бивуаки армии. Затем он продиктовал де Буагильберу приказ, который должен быть зачитан в расположениях всех французских частей. Приказ понравился де Буагильберу своей простотой и доступностью. Кроме того, каждая строка этого приказа свидетельствовала о решимости Наполеона победить во что бы то ни стало. "Значит, всё-таки встреча с русским князем была тактическая хитрость", подумал де Буагильбер, в очередной раз восхищённый военным гением своего кумира. Через час Наполеон со штабом покинули Брюнн. Император в синей шинели и в треугольной шляпе на голове, совершенно презрев опасность засады, ехал впереди свиты на своём маленьком арабском скакуне. Было довольно холодно, в темнеющем небе зажглись необычайно яркие звёзды, лошади всхрапывали, из их ноздрей вырывался пар. Луи де Буагильбер пристроился в хвосте процессии. Рысак неспешно шёл под ним, и молодой лейтенант сам не заметил, как задремал. В дрёме ему привиделись родной дом в пригороде Марселя, цветущий по весне сад, Мария с округлившимся животом, который совсем не портил её, а делал по особенному прекрасной, сестра, сплетающая венок из трав и цветов, отец, сидящий на лужайке в плетёном кресле и подставляющий незрячее обветренное лицо солнцу - он видел их всех вместе и себя вместе с ними - высокого, стройного, сильного, чью мужественность только подчёркивают ладно сидящий мундир и эполеты генерала великой французской армии. Упоение от предощущения этой замечательной жизни достигло высшей точки, когда кто-то прервал сон лейтенанта, тронув его за плечо. - Извините, что приходится побеспокоить вас, - сказал Бонапарт очень учтиво. - Но я должен дать вам поручение на завтрашний день. Следуйте за мой. Луи, несколько смущённый тем, что Император застал его в столь невыгодной позиции, подавляя сильную зевоту, пришпорил коня. Когда они отдалились от свиты на расстояние пистолетного выстрела, Наполеон заговорил тихим бесстрастным голосом, словно то, о чём он хотел поведать, его совершенно не касалось. - Я хотел бы открыть вам одну тайну, друг мой, - сказал он лейтенанту. Завтра мы можем проиграть сражение. - Но почему? - Луи немедленно забыл и о смущении, и о зевоте. - План завтрашнего наступления очень хорош. Победа будет за нами. - Иногда случается так, - отвечал Бонапарт, - что даже самый изощрённый военный план не может дать перевеса. - Мой Император, если вы говорите о настроениях в армии, - предположил де Буагильбер, - то все мы испытываем воодушевление. Мы уже били и австрийцев, и русских - разобьём их ещё раз. - Вы не поняли меня, лейтенант, - сказал Наполеон, и в голосе его прозвучали стальные нотки. - Если я утверждаю, что наш военный план не даёт нам преимущества в предстоящем сражении, значит, у меня есть основания так говорить. Луи опустил голову. К счастью, было уже темно, и Наполеон не мог увидеть, как густо покраснел его юный адъютант. - Простите меня, сир. Но Бонапарт будто бы не услышал его. - Видите ли, мой друг, - сказал он, - австрийский император Франц имеет неочевидное преимущество: помимо войск и поддержки монархов Европы, он наследник одной из древнейших традиций - ему принадлежит Копьё Судьбы. - Не может быть! - вскричал Луи. - Тише, мой друг, об этом должны знать только вы. - Но я полагал, - де Буагильбер понизил голос, - что Копьё - это сказка, красивая легенда. - Так многие полагают, но оно существует на самом деле. И я уверен, что император Франц прибегнет завтра к силе, заключённой в этой реликвии. Только тут до юного дворянина дошёл смысл слов, сказанных Бонапартом чуть раньше. "Об этом должны знать только вы". Высшая степень доверия, проявленная величайшим человеком эпохи! "Но чем же я её заслужил? - пронеслось в голове у Луи. - Неужели тем, что написал когда-то рыцарский роман?" - Сила, заключённая в Копье, - говорил тем временем Наполеон, - может изменить ход завтрашнего сражения. Если австрийский император и русский царь проявят хоть каплю здравого смысла и не дадут увлечь себя на наш левый фланг, это само по себе осложнит наше положение. Но если к этому добавится сила Копья, мы будем разбиты. Луи не верил в фантастические возможности Копья и хотел уже сказать об этом Императору, но вовремя одумался. Вместо этого он спросил: - Что мы можем сделать, сир? - Вы должны похитить реликвию. Для меня. И для Франции. Я дам вам двоих лучших гренадёр из гвардии. Этого более чем достаточно. Там, где не сможет пройти армия, всегда пройдут три смелых человека. К рассвету вы должны обойти аванпосты русских и затаиться у дороги, ведущей на Працен. Франц и Александр поедут по ней вслед за своими войсками, и вы в форме офицеров русской армии легко смешаетесь с их свитой. К тому времени уже будет идти бой, и на вас не обратят внимания. По крайней мере, я надеюсь, что не обратят. Де Буагильбер подумал, что вряд ли будет так просто смешаться с чужой свитой, но Наполеон, видимо, и сам это понимал. - Я посылаю вас на верную смерть, мой друг, - сказал он. - Готовы ли вы умереть за Францию и своего Императора? - Готов! - откликнулся де Буагильбер без малейших колебаний. - Мы все готовы умереть за вас, сир. Но скажите, почему вы выбрали именно меня? Чем я заслужил такую честь - быть посвящённым в тайну? - Потому что только вам из всей Франции Копьё дастся в руки, - ответил Наполеон. - Поверьте, я не хотел бы рисковать вами, но вы и реликвия связаны друг с другом общей судьбой. Де Буагильбер не мог больше скрывать правду от своего Императора. - Моя книга - вымысел, - признался он. - От начала и до конца. Мой предок, Бриан де Буагильбер, никогда не прикасался к Копью. Наполеон покровительственно рассмеялся. - Вы ошибаетесь, мой друг. Фуше провёл самое тщательное дознание. Ему даже пришлось на короткий период покинуть Францию, чтобы приоткрыть тайну Третьего крестового похода. Он установил, что ваш предок сумел спасти Копьё от рук сарацин и доставил его в миланскую обитель Ордена тамплиеров. С этого момента начинается возвышение Ордена, закончившееся только в 1307 году. То, что вы, не зная всего этого, сумели в своём романе воспроизвести ход подлинных исторических событий, навело меня на мысль об определённом влиянии Копья на вашу судьбу. Оно словно бы призывает вас повторить подвиг предка. И если кому и суждено вырвать реликвию из рук императора Франца, то только вам. Слова Наполеона произвели на молодого дворянина самое сильное впечатление. Хотя он и остался при своём мнении относительно легенды о Копье, представившуюся возможность проявить себя геройски и, может быть, решить (чем чёрт не шутит!) исход всей кампании, не следовало выпускать из рук. - Я добуду реликвию, - пообещал Луи де Буагильбер. - Я добуду её для вас, мой Император! - Вы будете щедро вознаграждены, лейтенант. Только вернитесь живым и с Копьём в руках. Под покровом ночи трое офицеров, переодетых в русские мундиры, углубились в расположение частей коалиции по одной из дорог, ведущих в обход Праценских высот. Позади остались бивуаки французской армии, где зачитывался сейчас приказ Наполеона, и он сам выступал перед своими солдатами, вдохновляя их на битву. В одном месте лазутчики едва не провалили всё дело, столкнувшись с дозором из четырёх верховых гусар. Их спасло только то, что дозор очень шумел, и решительность Луи, который услышав странную фразу на незнакомом языке, произнёсённую громко и совсем рядом, выстрелил на звук из пистолета, чем напугал дозорных, которые, видно, решили, что наткнулись на вражеский аванпост, и спаслись бегством. Гренадеры для закрепления успеха пальнули ещё четыре раза, с удовольствием слушая торопливый удаляющийся перестук копыт. Отыскать нужное место оказалось делом непростым. Под утро между холмами сгустился туман, и если бы не подробная карта, которой лазутчиков снабдили штабные, потеряться здесь было бы проще простого. С рассветом видимость не улучшилась, и Луи подумал, что это играет на руку Наполеону - штаб коалиции не сможет оценить всю степень угрозы для себя и вовремя отреагировать. С запада уже доносилась беспорядочная пальба, когда лазутчики увидели на дороге скачущий галопом эскадрон всадников, возглавляемый двумя офицерами. Один из них был в чёрном мундире с белым султаном на рыжей лошади, другой - в белом мундире на вороном жеребце. - Это они, - шепнул гренадер. - Вперёд, - скомандовал Луи. Трое французов выехали из лощины и на некотором удалении пристроились в хвосте эскадрона. Быстро выяснилось, что царь Александр и император Франц направляются к штабу русских войск, где генералы коалиции готовились начать сражение. На глазах у лазутчиков между монархами и штабом состоялся разговор, после которого стоящие вблизи полки пришли в движение. И вдруг из-за деревьев, из-за редеющего тумана выступили плотные шеренги французской пехоты. Грянул слаженный залп, и началось нечто невообразимое. Русские войска смешались и побежали. Луи никогда не видел подобной паники. Лавина солдат, бросая оружие и знамёна, топча раненых, устремилась прочь с поля боя, даже не пытаясь оказать сопротивление. Русские генералы не могли остановить это бегство. Но самое главное - паника охватила свиту монархов, и сами они, разделившись и пришпорив своих коней, забыв о достоинстве, поскакали прочь. План Наполеона принёс быструю и изумительную победу. - Не потеряйте Франца! - крикнул Луи гренадерам. Трое лазутчиков, лавируя между бегущими отрядами, последовали за монархом Австрии, стараясь не выпустить его белый мундир и вороного жеребца из виду. Через две сотни шагов они нагнали Франца. Гренадеры прижали императора к канаве, а Луи спрыгнул на землю и схватил его лошадь под уздцы. - Кто вы?! - крикнул Франц. Лицо его было перекошено ужасом. - Мы верные сыны Франции, - отвечал Луи с улыбкой превосходства. - Мы пришли за реликвией. - Я не понимаю, о чём вы говорите. Австрийца трясло так, что речь его сделалась невнятна. - Копьё! Где Копьё Судьбы?! - Я... не понимаю... Всё происходило слишком быстро, и Луи понял, что только очень действенные методы могут дать сейчас результат. - В таком случае, сир, - сказал он, - мы будем вынуждены убить вас! Один из гренадер вытащил из-за пояса заряженный пистолет и навёл его на Франца. Он был из ветеранов, служивших при Бонапарте ещё во времена Революции, и для него император Австрии и Священной римской империи ничем не отличался от любого другого врага Наполеона. - У меня нет никакого копья! - взвизгнул Франц. - Это ошибка! - Придётся его обыскать, - предложил гренадер. Луи кивнул и, ухватив австрийского императора за пояс, стащил его с коня. Потом извлёк нож. Франц при виде остро заточенного лезвия зажмурился, как ребёнок, а де Буагильбер принялся резать его одежду. Действовал он без аккуратности и нанёс австрийцу несколько неглубоких ран. Ярко-алая кровь окрасила лохмотья, в которые на глаза превращался великолепный мундир. Франц тихо подвывал, но не сопротивлялся. "Господи, - подумал де Буагильбер, - ну и помазанники у тебя!" Человек, которого раздевал лейтенант, был просто жалок. В нём не было ничего от той величественности, коей должны обладать короли земные от рождения до самой смерти. В этом смысле, Бонапарт имел больше прав называться императором, чем все эти ничтожества, унаследовавшие власть над огромными странами. Наконец обнажилась грудь, но вместо наконечника Копья, который Луи рассчитывал найти под мундиром, он увидел золотой крестик на цепочке. И в этот момент мир вокруг будто взорвался. Франца спасло то, что он стоял за своим конём. Ядро, выпущенное с вершины ближайшего холма, где только что развернулась французская батарея, упало в канаву, в нескольких шагах. Большую часть осколков отразили стены канавы, но несколько из них прошили тела королевского жеребца и юного де Буагильбера. "Я ранен, - подумал Луи. - Я падаю". Жеребец захрипел рядом, а лейтенант упал на холодную землю и на несколько мгновений потерял сознание. Когда же пришёл в себя, то открыл глаза, надеясь увидеть, чем закончилась схватка, ушёл ли австрийский император или всё-таки его удалось остановить. Но ничего не увидел, кроме неба высокого неба, неясного, но всё-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нему серыми облаками. "Как тихо, спокойно и торжественно, - подумал Луи. - Как же я не видел прежде этого неба? И как я счастлив, что узнал его наконец. Да! Всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме него. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!.." Он пролежал под этим небом то ли минуты, то ли часы. Боль в истерзанном осколками теле то становилась невыносимой, то утихала. А потом Луи услышал голоса. Говорили по-французски - сразу несколько человек приближалось к нему. - Это наш лейтенант, - сказал близкий и одновременно очень далёкий голос. Несколько фигур склонились над ним. - Лейтенанту нужна помощь. Позовите солдат. Луи почувствовал, как сильные руки поднимают его над землёй. И тут он увидел Наполеона. Тот с безучастным лицом подъезжал к нему на своей серой лошадке. Ещё немного, и Бонапарт остановился над раненным. - Вы живы, лейтенант? - спросил Император. - Я рад, что вы живы. Потом лицо его дрогнуло и, наклонившись в седле, Бонапарт задал новый вопрос: - Где реликвия, лейтенант? Наверное, не будь Луи столь ослаблен ранением и кровопотерей, он смог бы рассказать Бонапарту, что никогда никакой реликвии не было и нет, что знание Наполеона о Копье основано на предрассудках и лжи, но теперь, устремив свои глаза на Бонапарта, он молчал... Ему так ничтожны показались в эту минуту все интересы, занимавшие Бонапарта, таким мелочным показался сам кумир его со своим мелким тщеславием, - в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, что он не мог отвечать. Глядя в глаза Наполеону, де Буагильбер думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни и о еще большем ничтожестве смерти, смысла которой никто не мог понять и объяснить из живущих на этом свете. - Где реликвия? - повторил свой вопрос Наполеон. - Где она? - Я не знаю, - прошептал Луи де Буагильбер для того только, чтобы этот маленький человек, называющий себя императором, перестал его мучить и ушёл. - У короля Франца... Я не успел... Лицо Наполеона снова сделалось безучастным. Он выпрямился в седле и, отъезжая, обратился к одному из сопровождавших его офицеров: - Позаботьтесь о лейтенанте. Пусть его свезут в мой бивуак - доктор Ларрей осмотрит его раны. Носилки тронулись. При каждом толчке Луи опять чувствовал невыносимую боль, его лихорадочное состояние усилилось, и он начал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем ребёнке и нежность, которую он испытывал в ночь накануне генерального сражения, ничтожная фигура Наполеона и над всем этим высокое небо - составляли основу его горячечных представлений. Тихая жизнь и спокойное семейное счастье в пригороде Марселя снова представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастьем, когда вдруг являлся маленький Наполеон с своим безучастным, ограниченным взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением...
(Комплекс "Нитка", Саки, Крым, январь - март 2000 года) - Так, - сказал Стуколин, потирая кулак. - Сейчас я буду кого-то бить. Выпятив челюсть, он двинулся через плац к автобусу, из которого выбирались только что прибывшие новички. Лукашевич забеспокоился, выискивая среди десятка офицеров того, кто мог вызвать столь резкое проявление неприязни у Алексея, а когда увидел, то чуть ли не обогнал своего решительного друга. - Здравствуй, Руслан! - закричал Стуколин, протягивая руку. Старший лейтенант Рашидов - а это, несомненно, был именно он инстинктивно потянулся, чтобы ответить на приветствие, и тут же получил сильный прямой удар в переносицу. Не удовлетворившись достигнутым, Стуколин заработал кулаками, пока Рашидов не упал на землю. - Вы что, очумели тут? - один из новоприбывших схватил Алексея за руку, но тот вырвался. - Спокойно, - Лукашевич оттёр офицера. - За дело он его бьёт, за дело... - Я его не бью, - сказал Стуколин, - я его убиваю. Вставай, тварь, - он пнул ворочающегося на земле Рашидова. Оттираемый Лукашевичем офицер вдруг посветлел лицом. - Алексей! - позвал он Стуколина. - Друг мой, ты ли это? Стуколин оглянулся: - Серёга? Золотарёв? Ты-то откуда здесь? - От верблюда( - капитан Золотарёв подошёл ближе. - За что ты его? спросил он, указывая на Рашидова. - Этот подонок убил нашего однополчанина, - проинформировал Стуколин. Вот уж не думал, что мне такое счастье подвалит - встретиться с ним один на один. Сплёвывая кровь и пошатываясь, Рашидов встал. Левый глаз у него быстро заплывал. - А я ведь и не узнал тебя, Алексей, - сказал он, криво усмехаясь. Здравия желаю. - А я тебе нет. Стуколин вновь размахнулся, но на этот раз Руслан не позволил себя бить. С неожиданной скоростью он уклонился и нанёс свой удар - левой под солнечное сплетение. Стуколин охнул и на несколько секунд потерял дыхание. Лукашевич кинулся было на помощь, но Золотарёв удержал его, схватив за плечи: - Не все сразу, ребята. Бить вдвоём одного - некрасиво. - Мать твою, - сказал Стуколин, отдышавшись. - Давай, давай, - подзуживал Рашидов, он принял боксёрскую стойку и приплясывал от нетерпения. - Покажи, на что ты способен. Неизвестно, чем закончился бы поединок, но тут прозвучала зычная команда: "Прекратить!", и на плацу появился седобородый капитан первого ранга в сопровождении Громова и двух местных офицеров чином пониже. - Товарищи офицеры! Строиться! Смирно! Лётчики построились, и капитан прогулялся вдоль неровной шеренги. - Так, так, так, - сказал он. - Это твои орлы, подполковник? - Мои, - признал друзей Константин. - Не успели прописаться, а уже в драку лезут. Плохо воспитываешь. - Воспитываю как умею, - отозвался Громов. - Честно говоря, Андрей Андреевич, я и сам приложился бы. Этого урода сюда направили совершенно зря. Капитан первого ранга остановился рядом с Рашидовым, лицо которого уже успело превратиться в сплошной синяк. - Я читал его дело, - сообщил Андрей Андреевич присутствующим. - Урод, конечно, изрядный, но и лётчик первоклассный. А выбирать нам не приходится, - он вздохнул. - Покажите старшему лейтенанту, где у нас медчасть, - приказал Андрей Андреевич одному из своих. Рашидов козырнул и строевым шагом отправился в медчасть. - Теперь займёмся остальными, - сказал капитан первого ранга. - Итак, товарищи офицеры, меня зовут Андрей Андреевич Шапиро. Я начальник комплекса "Нитка", на котором вам в течение двух ближайших месяцев предстоит пройти ускоренный курс обучения на получение звания офицеров военно-морской авиации. За этот период вы должны будете освоить материальную часть истребителя "Су-33" и научиться управлять им. Для этого у нас созданы все условия. К примеру, мы имеем в своём распоряжении точную копию палубы авианосца типа "Адмирал Кузнецов". Мы научим вас совершать взлёт и посадку, маневрировать рядом с палубой и так далее. К сожалению, у нас будет очень мало времени на вашу боевую подготовку. Тут вы должны рассчитывать прежде всего на свой собственный опыт в этой области - как я понимаю, случайных людей среди вас нет. Особенности боевого применения "Су-33" вы сможете обсудить со старшим инструктором подполковником Тимуром Мерабовичем Барнавели. Вопросы есть? - Разрешите? - Стуколин шагнул из строя. - Пожалуйста, - Шапиро благосклонно кивнул. - Можно закончить начатое? Шапиро повернулся на каблуках и подошёл к Стуколину. Громов за его спиной показал Алексею кулак. - Я вижу тут какие-то проблемы личного плана? - спросил Шапиро вроде бы дружелюбно. - Старые счёты? Незабытые обиды? Что ж, я не могу запретить вам лелеять свои обиды - пожалуйста, лелейте сколько угодно. Но при этом имейте в виду, - начальник "Нитки" возвысил голос, - за подготовку каждого из вас заплачено твёрдой валютой, но я и только я буду принимать решение о вашем участии в предстоящей операции. Если я или кто-нибудь из моих офицеров заметит нечто похожее на сегодняшнюю безобразную сцену, можете сразу же собирать вещички. Если говорить конкретно о вашей проблеме, товарищ капитан, - Шапиро снова повернулся к Стуколину, - то знайте: вы первый кандидат на отчисление, и чтобы быть уверенным в вашей способности контролировать себя, я назначаю вас в постоянную пару со старшим лейтенантом. - Я отказываюсь, - громко и твёрдо сказал Стуколин. - Вот как? - Шапиро прищурился. - Тогда попрошу, - он указал на автобус. Через полчаса будете в Евпатории. Оттуда любым видом транспорта и куда угодно. Есть ещё желающие составить ему компанию? - Я! - выкрикнул Лукашевич и тоже покинул строй. - Я не могу ручаться, что не надеру Рашидову задницу при первой возможности. - Замечательно, - Шапиро, казалось, был доволен. - Занимайте места в автобусе согласно купленным билетам. Остальным - добро пожаловать на "Нитку"! - Подождите, - сказал Громов. - Не стоит совершать необратимых поступков. Если вы позволите, товарищ капитан первого ранга, я берусь убедить своих друзей в ошибочности их поступка. - Сколько вам потребуется времени на это? - Десять минут. - Хорошо( - согласился Шапиро. - Автобус подождёт сколько надо. Остальные свободны до четырнадцати ноль-ноль. Комнаты в офицерском общежитии для вас приготовлены. Устраивайтесь. В четырнадцать ноль-ноль - обед, после него первое занятие. Честь имею, - козырнув лётчикам, начальник "Нитки" удалился. - Отойдём, - сказал Громов друзьям. Под взглядами пилотов они ушли с плаца и заняли деревянную беседку. Стуколин с самым независимым видом похлопал себя по карманам, вытащил пачку "Космоса" и закурил. - Ну? - спросил Лукашевич у Громова. - О чём ты хочешь с нами поговорить? О дисциплине? Тогда не стоит. Мы прилетели сюда по собственному желанию, а не по приказу Министра обороны или Главкома ВВС, а потому вольны в любой момент отказаться от дальнейшего участия в операции. Свободным пиратам, как ты знаешь, закон не писан. - Вот вы как заговорили? - Константин даже не пытался скрыть своего раздражения. - Значит, чтим память невинно убиенного Беленкова? А потому пошло всё на фиг, так? - Чтим, - подтвердил Стуколин, выпуская струю дыма в потолок беседки. - А потому пошло всё на фиг. - А ты, значит, за солидарность? - Громов посмотрел на Лукашевича. - О чём ты, Костя? - Лукашевич даже взмахнул руками. - Какая, к чертям, солидарность? Я этого козла замочить хочу не меньше, чем Алексей. - Высказались? - подвёл черту Громов. - Ну так послушайте меня. Я не буду вас убеждать, что Рашидов взял вдруг и перевоспитался. Я в это не верю, а вы тем более не поверите - не тот человек наш Руслан, чтобы переменить свои убеждения. Но то, что он сегодня на нашей стороне, по-моему, очевидно. - А мне плевать, на чьей он стороне, - заявил бескомпромиссный Стуколин. Даже если за него Главком будет хлопотать... - Вы всё забыли, - резко перебил Громов. - Вы что же, теперь считаете, что тогда в Заполярье была криминальная разборка? Один авторитет наехал на другого авторитета, а пацаны развели друг друга по понятиям? Так вы считаете? Скажите, так? Лукашевич отвёл глаза. - Молчите? Тогда скажу я. То была война! И Рашидов воевал за свою родину, как мы воевали за свою. Да, он сбил Беленкова, а Сергей был нашим другом и сослуживцем. Но и ты, капитан Лукашевич, сбивал его друзей и сослуживцев, за что теперь имеешь Звезду. А ты, капитан Стуколин, сбил самого Рашидова и тоже не обделён почестями. В той войне мы победили, но у нас не было и никогда не будет морального права издеваться над побеждёнными. - О! - сказал Стуколин. - И это говорит самый натуральный подполковник. - Натуральнее некуда, - огрызнулся Громов. - Ну в общем так, ребята, дело, конечно, ваше, но если вы сейчас из-за своих амбиций вернётесь домой, с этого момента мы незнакомы, и руки я вам больше никогда не подам. Лукашевич посмотрел на Стуколина. Стуколин посмотрел на Лукашевича. - Это шантаж, Костя, - сказал Лукашевич. - Нехорошо шантажировать друзей. - На войне друзей нет! - заявил Громов беспощадно. - Только союзники или враги. Стуколин затоптал окурок. - Ладно, - сказал он. - Не бросать же тебя одного в пекло - без нас ты быстро окочуришься. - А что скажешь ты? - Громов повернулся к Лукашевичу. Алексей криво усмехнулся. - Пусть будет по-твоему, - заявил он. - Но только не проси нас, Костя, сидеть с Рашидовым за одним столом и хлебать из одной миски. - Из одной миски - точно не заставлю, - пообещал Константин. - Мисок у нас хватает...
* * * Учебная программа комплекса "Нитка" была рассчитана на подготовку элиты истребительной авиации, и требования к обучающимся предъявлялись соответствующие. Легче всех было Константину Громову: ещё в будущность свою "русским витязем", он осваивал "Су-33" и даже совершил несколько учебных посадок на палубу "Адмирала Кузнецова". Остальным приходилось много труднее. Сначала - изучение материальной части по сверхплотному графику с частыми тестами и контрольными, призванными закрепить усвоенную информацию. "Су-33" был фактически последним истребителем, запущенным в серийное производство ещё при советской власти. Все чертежи, расчёты, спецификации, технологические карты для этого самолёта были подготовлены в те времена, когда денег на авиацию не жалели. Казалось бы, раз всё готово - штампуй не хочу. Но производство даже полностью обкатанной машины оказалось не по финансам новому российскому правительству, и "Су-33" до сих пор выглядели диковинкой, к которой не знали как подступиться даже опытнейшие пилоты.
(На самом деле, аэродинамически "Су-33" мало чем отличается от знаменитого "журавля" - "Су-27". Консоли крыльев сделали складывающимися, чтобы сэкономить место на ангарной палубе и упростить конструкцию самолётоподъёмников; добавили переднее оперение75, чтобы увеличить маневренные возможности; усилили шасси, чтобы предотвратить их поломку при ударе о раскачивающуюся палубу; присоединили к хвостовой части фюзеляжа выпускающийся тормозной гак, чтобы было чем цеплять аэрофинишеры - вот и все новшества. Другое дело - начинка. "Су-33" проектировался как перспективный истребитель, по своим тактико-техническим характеристикам опережающий ближайших конкурентов как минимум на десяток лет. Поэтому на него ставилось самое современное оборудование. "Су-33" оснащён новейшей системой управления вооружением с усовершенствованной импульсно-доплеровской РЛС, обеспечивающей поиск и сопровождение до 10 целей на фоне земли или воды, и оптикоэлектронного локатора, состоящего из теплопеленгатора и лазерного дальномера, скомбинированного с нашлемной системой целеуказания. Последняя позволяет выдавать указания головкам самонаведения ракет и сканирующему устройству оптикоэлектронной станции простым поворотом головы лётчика в сторону цели. Кроме этой во всех смыслах передовой системы, на "Су-33" имеется станция радиоэлектронной разведки "Берёза", через речевой информатор сообщающая пилоту об облучении самолёта радарами противника. Специальная система навигации, напрямую связанная с орбитальной спутниковой группировкой ГЛОНАСС, обеспечивает полёт в любых географических условиях и позволяет осуществить точный выход истребителя к своему кораблю или любому аэродрому. Морально устаревший индикатор с подсветкой на лобовом стекле заменён на многофункциональный жидкокристаллический цветной дисплей, предоставляющий пилоту всю необходимую информацию. Имеется также табло отказов, способное выдавать рекомендации на все случаи жизни. Эти новшества и предстояло освоить пилотам, проходившим обучение на комплексе "Нитка").
После того, как материальная часть была изучена и экзамен по этой тематике сдан, офицеры перешли к следующему разделу: "Принципы и порядок функционирования подразделений, обслуживающих авиагруппу тяжёлого авианесущего крейсера проекта 11435". Довольно скоро выяснилось, что эти принципы были позаимствованы у американцев, имеющих, как известно, довольно большой опыт в данной области. Впрочем, имелись и свои особенности. Отсутствие катапульт облегчало процесс подготовки запуска и взлёта, но и накладывало на пилота дополнительную ответственность. Если у американцев командир боевой части мог на любом этапе прервать подготовку к взлёту, то российский пилот, разогнавшись, обязан был взлетать и уже потом, в воздухе, решать возникшие проблемы. В чём-то имелось и существенное отставание. Российские инженеры не сумели воспроизвести американскую систему оптической посадки FLOLS. В основном, потому, что технология производства линз Фринеля находилась у нас в зачаточном состоянии. В качестве альтернативы была предложена отечественная система "Луна", которая выпускала сразу несколько разноцветных лучей - по их цветовой тональности пилот определял своё положение относительно глиссады. Однако при плохой погоде лучи рассеивались и цвета накладывались друг на друга, а у самой палубы имела место "мёртвая зона", когда лётчик вообще не видел лучей. Недостатки "Луны" были компенсированы дублированием: помимо неё на палубе устанавливали систему визуальной посадки "Глиссада-Н", особенно эффективную ночью, а на самом истребителе нашли место для радиотехнического комплекса "Резистор", способного самостоятельно сажать самолёт. Параллельно с изучением функций палубных служб пилоты на тренажёрах начали отработку навыков взлёта и посадки. На этом этапе подключился старший инструктор - подполковник Тимур Мерабович Барнавели. Старший инструктор был из натурализовавшихся в России грузин и относил себя к некоему довольно абстрактному офицерскому братству, для которого не существует стран, гражданств и границ - идеальный кандидат на высокую должность в структуре "Белого орла". Он долгое время служил в нижегородском Центре боевого применения авиации, потом воевал в Чечне, и в конце концов был направлен в Саки. Оказалось, Барнавели не только собирался преподавать пилотам основы тактики воздушного боя в условиях открытого моря, но и должен был, по плану, принять участие в экспедиции на правах командира авиагруппы. Это сразу расположило к нему всех пилотов, обучающихся на "Нитке", и вскоре он стал восприниматься ими не в качестве ещё одного преподавателя, а как товарищ, который завтра, если понадобится, прикроет тебе спину. На первых же лекциях Тимура Мерабовича встал вопрос о сопоставимости боевой мощи авиагруппы тяжелого крейсера "Варяг" и американского типового авиакрыла. Большинство офицеров сомневались, смогут ли два десятка "Су-33" стать достойным противником армаде "хорнетов" и "томкэтов". Барнавели подготовился к этому вопросу. Он развесил на доске учебной комнаты таблицы с лётно-техническими характеристиками, несколько диаграмм и начал с того, что напомнил аудитории о заметной задержке в модернизации и перевооружении авиации ВМФ США, связанной с окончанием Холодной войны. - Не следует думать, товарищи офицеры, - говорил он, - будто бы снижение бюджетных отчислений в военную сферу коснулось только стран Варшавского Договора. Североатлантический Блок находится в том же положении. Из-за этого типовое американское авиакрыло на сегодняшний день укомплектовано устаревшей техникой. Начнём с палубного истребителя F-14 "томкэт". Авиакрыло авианосца "Джон Ф.Кеннеди" оснащено теми же самыми "томкэтами", что взлетали с его палубы двадцать лет назад. Как можно охарактеризовать эти машины? Двумя словами: ле-таю-щие гро-бы. Потолок на два километра ниже нашего "журавля". Практическая дальность - на тысячу километров меньше. Скорость на форсаже - на сто пятьдесят метров в секунду ниже. Достаточно втянуть их в ближний бой на вертикали и всё - вставляйте фитиль по самые гланды! - А захотят ли они вступить в ближний бой? - спросил Лукашевич. Помнится, американцы придерживаются тактики дальнего боя. - А вот это как раз устаревшие сведения, - отвечал Барнавели спокойно. Американцы - не дураки и прекрасно знают, что дальний бой против сверхманевренных истребителей малоэффективен. Даже рядовой пилот на статически неустойчивой машине легко обманет самую "умную" ракету средней или большой дальности. Поэтому тактика меняется, и мы можем быть уверены почти наверняка, что противник примет ближний бой. Теперь посмотрим, чем вооружены "томкэты". Для боя на средней и малой дистанции истребители, скорее всего, будут загружены ракетами "воздух-воздух" AIM-7 "Спэрроу" с радиолокационным наведением и AIM-9 "Сайдвиндер" с инфракрасным наведением. Довершает арсенал "томкэта" двадцатимиллиметровая пушка М61А1 "Вулкан". Сравниваем характеристики, - Барнавели развернул новую диаграмму. - В середине 70-х годов была разработана и принята на вооружение новейшая модификация ракеты "Спэрроу" - АIM-7M. Однако главный недостаток, характерный для всего семейства ракет "Спэрроу", устранён в этой модификации не был. Кто мне скажет, что это за недостаток? Руку поднял капитан Сергей Золотарёв: - Разрешите, товарищ подполковник? - Пожалуйста, товарищ капитан. - Главным недостатком семейства ракет "Спэрроу" является использование полуактивной радиолокационной системы наведения. Эта система требует непрерывной подсветки цели со стороны пилота на первом участке полёта ракеты, и со стороны бортового комплекса наведения - на заключительном участке. - Совершенно верно, товарищ капитан, - Барнавели благосклонно наклонил голову. - Около десяти секунд после старта вражеский пилот вынужден удерживать вас в рамке прицела, не имея возможности отвлекаться на другие цели, затем вступает в действие бортовой комплекс, который легко подавляется средствами радиоэлектронной борьбы - ракета становится неуправляемой и исчезает в мировом эфире. В отличие от "Спэрроу" наши ракеты средней дальности Р-27ЭР1 снабжены головками самонаведения, позволяющими осуществить на практике принцип "выстрелил и забыл". На начальном участке траектории Р-27 применяется так называемое инерциальное наведение на "математическую" цель с радиокоррекцией её положения и скорости при внезапном манёвре цели. Это самый уязвимый участок. Однако после захвата цели головкой коррекция осуществляется уже самостоятельно. Теперь поговорим о средствах ближнего боя. Модификация американской ракеты ближнего боя AIM-9M гораздо опаснее предыдущих ракет семейства. В частности, за счёт усовершенствования координатора цели и увеличения мощности рулей заметно улучшена манёвренность "Сайдвиндера". Однако и у этой модификации есть существенные недостатки. Во-первых, головка самонаведения имеет низкую помехозащищённость, вследствие чего частенько не может выделять цели, находящиеся на фоне облаков или земли. Во-вторых, инфракрасные элементы головки нормально функционируют только при хорошей погоде - в дождь или туман применение этих ракет считается проблематичным. В-третьих, наведение ракеты AIM-9M невозможно в принципе, если пуск производится под углом плюс-минус пять градусов от направления на Солнце. По сравнению с "сайдвиндерами" заметно выигрывает наша ракета ближнего боя - Р-73Э. Чем она примечательна? Для этой ракеты совершенно отсутствуют ограничения на режимы полёта и манёвренности самолёта-носителя, она может быть использована для стрельбы на встречных и пересекающихся курсах. Среди других достоинств - высокая манёвренность самой ракеты, высокая помехозащищённость взрывателя, абсолютная автономность, наличие гарантированных всеракурсных зон пуска и так далее, и так далее, и так далее. Ну и кроме того, дальность стрельбы этой ракетой на двенадцать километров больше, чем у "Сайдвиндера". Подполковник остановился, глядя в пространство над головами слушателей своими большими, пронзительно чёрными глазами - возможно, перед его внутренним взором крутилась сумасшедшая карусель воздушного боя, стартовали с подвесок ракеты, бесформенные осколки прошивали насквозь фюзеляжи изящных летающих машин, превращая в хлам то, что совсем недавно было воплощением смысла и совершенных инженерных решений. - Итак, мы убедились, что "томкэт" не представляет серьёзной проблемы для тех, кто хочет вставить ему фитиль по самые гланды, - продолжил лекцию Барнавели. - Перейдём к "хорнетам". Начать с того, что "хорнет" - это штурмовик, а следовательно, он призван выполнять несколько иные задачи, чем истребители... - Ну а пушка? - со своего места за партой напомнил Лукашевич. - Вы не рассказали о пушке, товарищ подполковник. Барнавели весело посмотрел на него и сказал так: - "Вулкан" - пушка отличная и боезапас у неё побольше, чем у нашей ГШ-301, но я надеюсь, товарищи офицеры, что вы не окажетесь такими дураками, чтобы подпустить противника на пушечный выстрел и позволить ему вставить себе фитиль по самые гланды. После того, как вопрос о пушке себя исчерпал, столь же подробному и столь же разгромному разбору был подвергнут хвалёный штурмовик F/A-18 "Хорнет". - Я начинаю жалеть американцев, - шепнул Лукашевич сидящему рядом Стуколину. Тот небрежно двинул плечом. Он американцев не жалел ни при каких обстоятельствах. Враг есть враг. - Таким образом, товарищи офицеры, - продолжал Барнавели, - даже десяток американских истребителей не представляют существенной угрозы для звена "журавлей". Но чтобы вы не расслаблялись и у вас не возникали "шапкозакидательские" настроения, поговорим теперь о главной угрозе для нашей авиагруппы - стандартных зенитно-ракетных комплексах американского авианосца типа "Китти Хок"76...
* * * Так проходили дни за днями. Пилоты работали по шестнадцать часов в сутки без выходных и увольнительных. От обилия новой информации пухла голова, от постоянных окриков "шкрабов"77 звенело в ушах, и кадровые лётчики, давно забывшие, что это такое - быть курсантом, сильно уставали. Впрочем, раньше или позже человек ко всему привыкает, и уже к концу первой недели они научились выкраивать время на то, чтобы собраться компанией в холле офицерского общежития, покурить, посмотреть новости по спутниковому каналу "НТВ+", перекинуться в картишки или просто "потравить байки". (Руслан Рашидов, кстати, всегда держался особняком и эти посиделки не посещал, что, впрочем, никого не расстроило). Поскольку на "Нитке" пилотам представилась возможность вновь почувствовать себя в шкуре учащихся, то и байки, которыми они обменивались, были из серии "А вот когда нас перевели на третий курс...". Зайдя вечером в холл, можно было увидеть пятерых или шестерых офицеров, устроившихся в расставленных полукругом креслах и слушающих очередную историю, неторопливо и со смаком рассказываемую капитаном Золотарёвым: - ...Или вот такой случай. Я ведь в училище по направлению пришёл, а до того срочную оттрубил - от звонка до звонка. Служил я в московском округе. После "учебки" попал в гвардейскую часть - авиация ПВО. Специальность у меня тогда была радиомеханик, взвод связи при КДП. Месяц стажировки, и заступаю на первое самостоятельное дежурство. Ну, значит, принял по смене станцию, средства пожаротушения и ящик с ракетницей "для подачи визуальных сигналов аэродромным службам в случае отсутствия радиосвязи". Сел обеспечивать связь - корпус станции протёр, кабели подёргал, произвёл пылеудаление... Ночь, в общем, прошла спокойно, а утром - в семь часов - в бункер влетает старший смены и орёт: "Ты, козёл!!! Тут сидишь, а на ВПП чёрте что происходит!!! А ну бегом, и чтоб через три минуты...". Я думаю: "Ни фига себе, это что же там такое?" Выбегаю на поле. А там мать-мать-мать - всё поле усеяно... коровами! - Слушатели улыбаются, легко представив себе картинку. - Немаленькое такое стадо, я вам скажу. Голов на пятьдесят-шестьдесят. Прогуливаются себе, травку щиплют... Бегу назад - к старшему смены: мол, что делать-то? И откуда это зверьё на полосе? "А они, - говорит, - сквозь нашу поломанную ограду проходят. Из совхоза соседнего. Их там на голодном пайке держат, а у нас, блин, травка зелёная, керосином политая. Эти рогатые как накушаются, так и... срyт прямо на ВПП. А вдруг боевая тревога? А если самолёт с нашим лётчиком по этой уделанной полосе взлетать начнёт? Движки ведь всё с бетонки всасывают. Как ты думаешь, далеко ли улетит наш гвардейский перехватчик, если у него двигатели дерьмом забиты? Бери, короче, ракетницу, записывай расход боеприпасов в журнал и иди их пугать, пока с полосы не уберутся. Стреляй прямо по рогам - не бойся". Беру, пишу и бегу "стрелять коров". Влетаю, значит, в середину стада и пытаюсь матами уговорить коров уйти по-хорошему. А они смотрят на меня такими печальными красивыми глазами... А рядом с ближайшем коровой такой умильный телёночек с чёрным пятном на полморды - ну не могу я прямо в них стрелять! Ну, короче, пальнул не по рогам, а над рогами. Грохнуло так, что у меня у самого уши заложило. А уж коровы! Вы бы только видели. Как подпрыгнут все разом, разворот на сто восемьдесят градусов с одновременным опорожнением кишечника. И сразу - на максимальную скорость... А ошмётки этого горячего так и полетели в меня - еле, блин, увернулся! Но самое интересное было потом: сигнальная ракета опередила стадо и плавно так повисла у них перед мордами метрах в трёх от земли. При этом - вой, свист, чад. Ну, бурёнки разом офигевают от этого жуткого зрелища, разворачиваются, и теперь все рога несутся прямо на меня! Ну, думаю, финиш - отстрелялся... В общем, бежал я так, как никогда потом не бегал. И на ходу пытался выковырять гильзу из ракетницы - первый раз в жизни, понимаешь, выстрелил из ракетницы, а гильзу взяло и распёрло... А сзади топочет стадо из шестидесяти голов крупного рогатого скота. Расшвыривает при этом свеженаваленный навоз... Во-от... А второй выстрел я сделал уже на бегу - через плечо и в сторону. Как, блин, натуральный ковбой из вестерна. Рогатые шyганyлись в сторону и встали... Стоим, значит, смотрим друг на друга с ужасом, дыхание переводим... А тут вдруг слышу - дикое ржание. Со стороны КДП. Поворачиваюсь, а там... весь личный состав дежурной смены - вповалку на крыше! Морды красные, животы надрывают. Потом-то я узнал, что через такое вот "посвящение" проводили всех новеньких на объекте... Сергей Золотарёв был основным рассказчиком, любившим и умевшим завладевать вниманием публики. Другие офицеры выступали в этой роли гораздо реже, но и их отдельные истории пользовались успехом у слушателей. Однажды и Лукашевич рассказал эпизод из своей молодости. Любопытно, что его друзья - Стуколин с Громовым - до последнего времени не знали об этой подробности биографии Алексея, настолько тот умело её скрывал. А тут видимо, под влиянием момента - вдруг взял и "раскололся". - Курсанты, как вы знаете, в караулы на заступают, - начал рассказ Лукашевич, когда слушатели расселись по своим местам. - Разве что по праздникам или выходным - чтобы роте охраны дать отдохнуть. В дневной караул курсантов ставят только к знамени полка, да одного человека отправляют на ДСП - дежурным по стоянке подразделения, самолёты своей эскадрильи охранять. Не знаю, как у кого, но у нас дежурство на стоянке было из разряда "не бей лежачего". Так что туда уходили в основном для того, чтобы спокойненько письмо домой черкануть, почитать книжку, уединиться. Причём, желательно в выходной нелётный день, потому что когда идут полёты и по рулёжке тащат то один самолёт, то другой - бумажная волокита и доклады по начальству отнимают всё свободное время... И вот как-то одним тёплым июльским воскресеньем напросился я в этот наряд. Взял автомат и попёрся на стоянку. Пересчитал машины, проверил сохранность чехлов, принял, приступил. Написал письмо, почитал книжку, повалялся на травке, разомлел. Решил в холодке посидеть, перебрался в тенёк под крыло и от скуки начал щёлкать затвором, выбрасывать патроны. Выщелкну все, заново набиваю и так по кругу. После ужина пришел караул - какой-то узбек с разводящим - и я засобирался домой. Вот тут-то и выяснилось, что у меня в магазине не хватает одного патрона! Я, честно говоря, чуть не рехнулся от ужаса. Времена тогда были строгие. За один патрон и под трибунал можно было загреметь. Кинулись мы втроем с часовым и разводящим искать этот проклятый боеприпас. А тут уже темнеть начало. ДСП других эскадрилий давно ушли, а мы всё травку руками прочёсываем. Чего только я не придумывал: уж и босиком по ней топтался, и руками чуть не гектар прошарил. Нету патрона. Как в воду канул. А самое ужасное в том, что я не помню, под каким самолетом сидел, а их на стоянке полка под сотню стояло. В казарму вернешься, но ведь там прежде, чем автомат в "оружейку" сдать, магазин старшине предъявить нужно. Что я ему предъявлю? И как объясню недостачу? В общем, нечего тут думать - искать надо. Я уже зубами от страха клацать начал. Видел себя разжалованным, отчисленным и посаженным. Так патрон и не нашли. Тут узбек подумал и насоветовал, как "оружейку" обмануть. Говорит, щепку вместо патрона в середину магазина сунь - никто проверять не будет. Так и поступили. Пришел, поставил автомат, сдал магазин - он у нас, к слову говоря, "расхожий" был, специально для ДСП, прямо на сейфе лежал - а утром ни свет ни заря опять на стоянку побежал. Тот же самый часовой был хоть в этом мне повезло, узнал он меня, не застрелил. Опять ползаем, ищем. И нашли-таки! Под колесо основной стойки он, зараза такая, закатился. И не видно его, и не слышно, пока мордой на бетон не ляжешь. Назад я даже не бежал, а летел окрылённый. Патрон в карман "хабэшки" положил, поближе к сердцу, пуговицу застегнул и еще рукой придерживал для верности. Душа поёт! Вот вспомнишь это дело и подумаешь: как, в сущности, мало нужно курсанту для счастья... Попытка уговорить знаменитого рассказчика Громова выдать какую-нибудь байку из его "эзотерической" серии не увенчалась успехом. "Повода нет, - отвечал он на просьбы друзей. - Будет повод - будет история". В замен эзотерики опять же по многочисленным просьбам Константин как-то поведал офицерам подробности малоизвестной, но по-настоящему страшной катастрофы, в результате которой он лишился сразу четверых своих сослуживцев по пилотажной группе "Русские Витязи". Случилось это 12 декабря 1995 года. Группа из двух "спарок" и трёх "боевых" "Су-27" возвращались с авиационной выставки "ЛИМА-95", проводившейся на аэродроме Лангкави, что в Малайзии. В те времена на самолёты пилотажных групп ещё не устанавливалось аэронавигационное оборудование, соответствующее международным стандартам, а потому в качестве ведомого использовался транспортник-тяжеловес "Ил-76". Истребители, следовавшие за ним, были фактически слепы и глухи. Это и сыграло роковую роль. При подлёте к вьетнамской авиабазе Камрань, служившей перевалочным пунктом, группа попала в густую облачность. Командир экипажа "Ила" генерал-майор Гребенников растерялся и дал неверную наводку. Три истребителя из пяти, до последнего державшиеся ведомого, врезались в сопку. Погибла элита пилотажной группы - полковник Борис Григорьев, подполковники Николай Гречанов, Николай Кордюков и Александр Сыровой. Этот день стал самым чёрным в истории "Русских Витязей", и до сих пор память о страшной гибели товарищей бередила душу Громова сильнее, чем собственный горький опыт. - Эх, - вздохнул Сергей Золотарёв, когда Громов закончил рассказ, - жизнь наша... Даже помянуть ребят нечем. Помянуть погибших "витязей" действительно было нечем: на "Нитке" царил суровый сухой закон, о чём офицеры были заранее предупреждены. - А почему ты, подполковник, из "Витязей" ушёл? - спросил Золотарёв Громова. - Да так, - неохотно ответил Громов, - было одно дело...
(Стуколин потом в индивидуальном порядке рассказал Золотарёву, что это было за "дело": - Он в Ле-Бурже выступал. Вроде как с французом воздушный бой разыгрывали. Ну и врезались друг в друга. Костя катапультировался, а француз - всмятку. - Ишь ты, - Золотарёв присвистнул. - А почему? Их же натаскивают. - Натаскивают, - согласно кивнул Стуколин, - но там чего-то не сходится. Француз флаттер78 на крыло словил и выйти не успел. С другой стороны, "Мираж" - машина надёжная, и пилот был опытный. Потом в нашей прессе версия мелькала, будто бы с французом приступ случился - журналюги что-то про наследственную болезнь раскопали. А автоматическая система управления, сам понимаешь, не справилась. "Мираж", говорят, прямо в воздухе разваливаться начал. А крайним оказался Костя...)
Среди других развлечений имелась хорошая семиструнная гитара. Оказалось, что многие из пилотов владеют этим инструментом. Даже Громов не отказывал себе в удовольствии исполнить пару-другую песен из репертуара туристов-альпинистов-спелеологов. Пел и специфические песни лётчиков, лучшие из которых сочинены были, разумеется, не офицерами, а вполне гражданскими и приземлёнными людьми, умеющими не стесняться своих чувств.
"Пошёл на взлёт наш самолёт, Прижал к земле тоскливый вереск, Махнул рукой второй пилот На этот неуютный берег.
Ночной полёт - тяжелая работа, Ночной полёт - не видно ничего, Ночной полёт - не время для полётов, Ночной полёт - полночный разговор.
А на земле - не то чтоб лес, А просто редкие березы, Лежат на штурманском столе Ещё не пройденные грозы.
Летим всю ночь по курсу "ноль", Давным-давно нам надоело Смотреть на жизнь через окно И делать дело между делом.
А я не сплю, благодарю Свою судьбу за эту муку, За то, что жизнь я подарю Ночным полётам и разлукам.
Ночной полёт - тяжелая работа, Ночной полёт - не видно ничего, Ночной полёт - не время для полётов, Ночной полёт - полночный разговор"79.
Что касается "полночных разговоров", то они в основном были посвящены одной и главной теме - внезапной предновогодней отставке Бориса Ельцина и близящимся выборам Президента Российской Федерации. В этом вопросе между пилотами наметился очевидный раскол. Большинству нравился премьер-министр Путин, исполняющий обязанности президента до начала выборов. "Наш человек, - говорили они. - Нормальный, смелый, за свои слова отвечает делом. Не то что эти старые продажные пердуны. И полковник к тому же знает, почём солдатская лямка". Им импонировали его решительные заявления, очевидный патриотизм и простой, доходчивый юморок. Особенно сильное впечатление на офицеров произвёли перелёт премьера на спарке80 "Су-27УБ" и его похвала в адрес этой и без того выдающейся машины. "Наш Президент! - твердили сторонники. - Наконец-то по-человечески заговорил. Армия теперь поднимется, и авиация". Данную точку зрения на фаворита "президентской гонки" разделял и Алексей Стуколин. Поэтому он был сильно удивлён, когда двое его друзей - Алексей Лукашевич и Сергей Золотарёв - вдруг выступили против. Оппоненты аргументировали свою позицию так. - Ну ты подумай, Алексей, - говорил, к примеру, Лукашевич, - этих старых пердунов мы хотя бы знаем. Нам известно, кто они, чего каждый из них стоит и чего предложит, когда к власти придёт. А что мы знаем об этом полковнике? Только то, что он полковник КГБ, а КГБ - это далеко не армия и не флот. А то, что он на спарке летал, - так это чистой воды реклама. - Мы о нём многое знаем! - горячился Стуколин. - Он наконец-то чеченов прижал, а то замотали в конец. И это... задолженности погашает. - Ельцин четыре года назад тоже погашал, а толку? Тут уже встревал Золотарёв: - А ты в Чечне был?! - с яростью наседал он на Стуколина. - Видел, что там делается? Ах, не был? Ну тогда и не выступай! С чеченами он, блин, "разобрался", как же! Как в первую войну не знали толком, ради чего всё это, так и во вторую. - Вы что, за коммунистов голосовать собираетесь? - заходил с другого конца Стуколин. - Они вам построят коммунизм... лет через семьдесят. - Ты стрелку-то не переводи, - огрызался Золотарёв. - На твоём полковнике тоже свет клином не сошёлся. - В самом деле, - подтверждал Лукашевич. - Нашёл тоже кандидата. Я вот, например, за Говорухина голосовать собираюсь. Мне его "Пираты" до сих пор нравятся81. И мужик он стойкий. Громов по вопросу о выборах занял нейтральную позицию. "Поживём - увидим", - говаривал он, когда его "припирали к стенке", требуя конкретного ответа. Наверное, он знал больше остальных, но предпочитал не распространяться о своём знании. Остальные же спорили до хрипоты, как это всегда среди русских бывает, когда речь заходит о высокой политике. И, как это всегда бывает, не находили точек соприкосновения. Что, впрочем, не мешало им быть довольно крепким и слаженно работающим коллективом.
* * * На пятой неделе обучения начались полёты. Сначала со "шкрабами" на спарках, потом - индивидуальные. Каждый полёт подробнейшим образом разбирался, лётчикам указывали на их ошибки и давалось новое задание. Чтобы, по выражению старшего инструктора Барнавели, "совмещать приятное с полезным", задания, которые выдавались пилотам, всегда содержали в себе отработку того или иного боевого манёвра - в конце концов, на "Нитке" собрались не зелёные курсанты, и они умели уже побольше того, чтобы бесконечно выстраивать в воздухе простейшие "коробочки"82. Как известно, маневренные возможности "Су-33" просто фантастичны, но старший инструктор, отслуживший несколько лет в Центре боевого применения авиации, отлично понимал, что в большинстве случаев эти манёвры, производящие сильное впечатление на завсегдатаев авиационных шоу, в реальном бою неприменимы: у обыкновенного кадрового пилота, оказавшегося в сложной ситуации, нет времени на выработку хитрых тактических ходов - ему бы отстреляться и уйти от ответных ракет, вот и вся премудрость. Кроме того, Барнавели помнил, как трудно заставить даже опытного морского лётчика активно маневрировать над открытой водной поверхностью. Выработанная ещё в училище привычка ориентироваться по линейным размерам наземных объектов, помноженная на недоверие к радиовысотомеру, стала серьёзным препятствием при переподготовке пилотов для ВМФ. Естественное опасение не рассчитать дистанцию и зацепить воду накладывало отпечаток на психологические реакции лётчиков, исключая сложное маневрирование на низких высотах. Поэтому Тимур Мерабович настаивал на том, что в случае прямого военного столкновения между авиагруппами противнику нужно навязывать ближний высотный бой. В этом варианте высокие маневренные характеристики "Су-33" давали русским пилотам заметное преимущество. Чтобы закрепить соответствующие рефлексы, старший инструктор разделил обучающихся на два условных авиакрыла по четыре звена в каждом. По чётным дням за противника играло "первое авиакрыло", по нечётным - "второе". Несмотря на то, что самолёты потенциального противника были менее маневренны, чем "Су-33", Барнавели не стал вводить ограничения на возможности "противного авиакрыла" (так прозвали его лётчики), но настаивал, чтобы пилоты, играющие за врага, придерживались тактики воздушного боя, принятой в авиации ВМФ США. В частности, изучались наступательные манёвры "High-speed Yo-Yo" ("Быстрый двойной вираж"), "Lag pursuit roll" ("Бочка" с последующим отставанием от цели), "Low-speed Yo-Yo" ("Медленный двойной вираж") и главный оборонительный манёвр "управляемая бочка" на форсаже с большим радиусом вращения. Учащиеся должны были выработать ответную тактику, сводящую действия противника на нет. И хотя каждый понимал, что предсказать развитие реального воздушного боя невозможно, подобная практика весьма способствовала закреплению необходимых навыков. Бои шли с переменным успехом, что способствовало возникновению духа здорового соперничества между звеньями и вызывало горячее обсуждение постфактум. Лётчики хвастались своими успехами, словно мальчишки, переигравшие в "войнушку". Только Барнавели всегда был готов добавить свой фитиль в чужую бочку с мёдом, показывая на разборах, как много просчётов было допущено победившей стороной. Победители не спорили - им хватало самого факта победы. В холле общежития, где устраивались ежевечерние посиделки, появилась грифельная доска. На ней энтузиасты начертили мелом таблицу, в которой по вертикали были расположены звенья, а по горизонтали отмечалось количество побед и поражений каждого звена. На основании данных таблицы определялись победитель дня и звено-чемпион. Ещё через некоторое время, после того, как обозначились фавориты, заработал подпольный тотализатор. Ставки были в нём были невысоки, но всё искупал азарт. Примерно в то же самое время начались учебные взлёты и посадки на главное сооружение комплекса "Нитка" - объект "Палуба", один к одному имитирующий посадочную палубу тяжёлого крейсера типа "Адмирал Кузнецов". Инструкторы старались довести действия пилотов в этих случаях до автоматизма малейший просчёт здесь может привести к катастрофе. Палуба тяжёлого авианесущего крейсера по своей планировке мало отличается от американских аналогов, однако за счёт отсутствия катапульт и углового посадочного выступа она выглядит много изящнее. Лукашевич первую свою посадку совершил почти идеально, зацепив второй аэрофинишер. А вот Стуколину не повезло - как показала контрольная фотосъёмка, тормозной гак его самолёт проскочил в двух метрах над палубой, и Алексею пришлось делать второй заход. Помимо учебных боёв и отработки взлёта-посадки старший инструктор подкинул ещё одну тему, озаглавленную им как "Взлом системы противовоздушной обороны авианесущей ударной группировки". Эта задачка была посложнее, чем открытый воздушный бой. Помимо авиакрыла "Джон Ф.Кеннеди" имел на вооружении три восьмиконтейнерные пусковые установки зенитных ракетных комплексов "Си Спэрроу" с радиусом действия в 14 километров и три 20-миллиметровых артиллерийских комплекса "Вулкан-Фаланкс" с дальностью стрельбы до полутора километров. Если же к этому приплюсовать зенитные средства, находящиеся на кораблях боевого охранения, то задача вообще казалась невыполнимой. Разумеется, Барнавели не мог обеспечить своим подопечным "натурное испытание", поэтому атака на авианосец отрабатывалась на тренажёрах. - Сначала необходимо определиться с конечной целью атаки, - говорил Тимур Мерабович на очередной лекции. - Авианосец имеет несколько уязвимых точек. Во-первых, это катапульты - выведи их из строя, и авиакрыло не сможет взлететь. Во-вторых, это блоки аэрофинишеров - выведи их из строя, и авиакрыло не сможет взлететь, потому что потеряет возможность вернуться. В-третьих, это центр управления воздушным движением, который находится на верхнем ярусе "острова" - выведи его из строя, и авиакрыло лишится командования. Однако противник прекрасно знает о своих уязвимых местах, и на этих направлениях сосредоточены все его силы. А противокорабельных ракет "Москит" у нас не так много, чтобы расходовать их вхолостую. Поэтому главной нашей целью в случае необходимости станет сам авианосец, а точнее - его корпус в районе ватерлинии и в местах сварных швов. "Москиты" обладают достаточной мощностью, чтобы преодолеть защиту и взломать корпус, а любой американский авианосец имеет одну неприятную особенность - у них низкая остойчивость, то есть способность корабля, выведенного из положения равновесия внешними силами, вновь возвращаться в это положение. При заполнении части отсеков водой авианосец, конечно же, не затонет, но крен полётной палубы на величину, превышающую пять градусов, уже является для него серьёзной проблемой. Таким образом, товарищи офицеры, мы определились с целью и убедились, что можем вставить авианосцу фитиль по самые гланды. Теперь поговорим о вариантах достижения этой цели... К седьмой неделе пилоты изрядно устали и запросились в отпуска. - Тут же курорт, - волновались они. - Сакское озеро, Евпатория в двадцати километрах, лечебные воды, море в двух шагах. Увольнительная требуется... - Вы сюда не отдыхать приехали, - резонно возражал им начальник "Нитки" Шапиро. - Кому не нравится - попрошу. За обучающихся заступился Громов: - Андрей Андреич, нельзя же так в самом деле. Как закончится цикл, ребятам сразу на задание - когда они ещё в Крым попадут? Заступничество Громова не произвело на начальника "Нитки" сколько-нибудь заметного впечатления. Он имел строжайшие инструкции на этот счёт: те, кто планировал экспедицию на "Варяге", очевидно, опасались, что кто-нибудь из привлечённых к операции пилотов влипнет во время отпуска в "историю" или сболтнёт лишнего в постели с местной шлюхой. На уступки пилотам Шапиро пошёл только после чрезвычайного происшествия, когда один из учащихся заснул за штурвалом, совершая так называемый "патрульный облёт" по большому радиусу "Нитки". На КДП заподозрили неладное только на седьмой минуте "слепого" полёта, когда лётчик не выдал "квитанцию"83. Шапиро тут же велел очистить воздушное пространство и послал дежурный перехватчик посмотреть, что там случилось. Пилот перехватчика, облетев истребитель, доложил, что фонарь кабины закрыт, а следовательно, лётчик находится внутри. К счастью для всех, пролёт перехватчика вызвал сильный боковой вихрь, что привело к срыву потока на крыле учебного "Су-33" и потере поперечной устойчивости. Об этом лётчику доложил речевой информатор - причём, довольно визгливым голосом. Тот проснулся и взял управление на себя, что и спасло ситуацию. В результате провинившийся был отчислен, а остальные получили возможность брать краткосрочный отпуск и ездить в Евпаторию с сопровождающим из числа офицеров "Нитки". Воспользовались этим правом и Стуколин с Лукашевичем. Однако день, который выпал им в графике отпусков, выдался скверным - было ветрено и сыро, город словно вымер в ожидании более благоприятной погоды, и выход друзей "на волю" завершился в одном из кабаков, где они, обгоняя друг друга, принялись дегустировать местные вина. В этом почётном соревновании победителем стал сопровождающий офицер, который укушался настолько, что друзьям пришлось вести его до автобуса под руки. Казалось, что лекции, учебные взлёты и посадки, разборы полётов и "потешные" бои над "Ниткой" никогда не закончатся, но на исходе второго месяца - в точном соответствии с планом-графиком - Андрей Андреевич Шапиро построил лётчиков на плацу "Нитки" и сказал: - Достаточно, товарищи офицеры! Готовьтесь к выпускному экзамену...
(Авианесущий крейсер "Варяг", Атлантика, март 2000 года) - Палуба! Говорит Витязь. Мы в двадцатикилометровой зоне. - Видим вас, Витязь. Добро пожаловать. Сообщите ваши параметры. - На мне боевая подвеска. Противокорабельная ракета "Москит" и четыре "Р-27". Израсходовано две трети топлива. Общая масса - двадцать три семьсот. - Понял вас, Витязь, общая масса - двадцать три семьсот. Аэрофинишеры будут готовы через минуту. Перегрузили вас, я смотрю. Будьте внимательнее на посадке. - Спасибо, Палуба. Заместитель командира авиагруппы тяжёлого авианесущего крейсера "Варяг" подполковник Константин Громов летел первым. Так решил бывший старший инструктор, а теперь командир - Тимур Мерабович Барнавели. Сам он под позывным "Ас" пристроился в хвосте, чтобы, по его словам, проконтролировать сверху, как будет проходить посадка, а потом, если кто-то напортачит, "вставить всем фитиль по самые гланды". Внизу расстилался Атлантический океан в тропике Рака, слева тянулась изрезанная береговая полоса Сенегала - "Варяг" находился в семи морских милях западнее порта Дакар. Погода стояла отличная, ярко светило тропическое солнце, а настолько глубокой и насыщенной синевы, какой отличалось здешнее небо, Громов нигде и никогда прежде не видел. В такую погоду хотелось лететь, и лететь, и лететь, невзирая на высоту и расстояние, на то, сколько керосина осталось и где в конце концов придётся садиться. "Почему люди не летают, как птицы? - отстранённо подумал Громов, сидя в кабине истребителя, рассекающего воздух на высоте трёх километров и со скоростью восемьсот километров в час. - Почему люди привязаны к аэродромам?" - Аэрофинишеры готовы, Витязь, - сообщил диспетчер с "Варяга". - Волнение - два балла. Ветер - 4 метра в секунду, 75 градусов84. Покажите класс, Витязь. - Ещё не было случая, чтобы хоть один самолёт остался в воздухе, - ответил Громов сакраментальной фразой. - Попробую, Палуба. Константин сверился с табло отказов, убедился, что все системы "Су-33" работают нормально. Потом снизился и сделал несколько "пристрелочных" заходов. Когда ему показалось, что он уловил частоту движения палубы в такт волне, он снизил скорость и пошёл к корме. Находясь на четырёхградусной посадочной глиссаде и выдерживая при этом требуемый одиннадцатиградусный угол атаки, Громов выпустил закрылки, тормозной щиток, гак и шасси. Ему удалось захватить третий аэрофинишер, и, прокатившись по палубе чуть более ста метров, "Су-33" остановился. - Отлично, Витязь, - высказал свою оценку диспетчер. - Без сучка, без задоринки. Слушай, Витязь, а ты и вправду из Кубинки, как о тебе рассказывают? - Всё уже знают, - проворчал Громов. - Тоже мне "режим повышенной секретности". Да, это правда. Вырулив по сигналу палубного регулировщика к самолётоподъёмнику, он остановил машину и открыл фонарь. Первым, кого он увидел, спустившись по приставной лестнице на палубу, был капитан ФСБ Владимир Фокин. - Здравствуйте, Константин Кириллович, - приветствовал он Громова. Давненько не виделись. Громов снял шлем. - Есть новости? - поинтересовался он. - Масса новостей, - порадовал Фокин. - Американцы уже в пути, и в настоящий момент, - он зачем-то взглянул на часы, - пересекают экватор. - Что ещё? - Мы отправляемся сегодня вечером - после окончания заправки. - Какие у нас планы на ближайшее будущее? - Сейчас все сядут, - Фокин показал на новый истребитель с российскими опознавательными знаками, под рёв двигателей заходящий на посадку, - потом вас представят командиру крейсера - вице-адмиралу Долгопрудному. После представления - обед и, по требованию вашего командира, разбор полётов. Вечером всех пилотов ждут в офицерской кают-компании на торжественный ужин. - Кто ещё будет участвовать в ужине? - О, там будет масса интересных людей! Вам понравится, Константин Кириллович.
* * * По-видимому, распорядок первого дня на "Варяге" был утрясён заранее, поэтому всё получилось именно так, как описывал Фокин. Когда последний "Су-33" подкатил к самолётоподъёмнику и им занялись техники, вахтенный офицер в чине капитана второго ранга сопроводил пилотов авиагруппы к вице-адмиралу. Долгопрудный был очень рад познакомиться наконец с теми, кто олицетворяли собой подлинную мощь авианосца, и этой своей радости не скрывал. Он пожал каждому руку, отметил профессионализм лётчиков, проявленный при посадке, и выразил надежду, что авиагруппа в максимально короткий срок вольётся в "дружный коллектив" крейсера "Варяг". Потом вице-адмирал перешёл к менее формальной части и поинтересовался настроениями пилотов. - Вы хоть знаете, против кого мы выступаем? - Знаем, товарищ вице-адмирал, - ответил за всех подполковник Барнавели. - Не страшно? Силища-то громадная... - Я так думаю,- сказал Барнавели, - пусть они нас боятся, товарищ вице-адмирал. Долгопрудный засмеялся. - Молодец, подполковник, правильно излагаешь. Так мы и будем строить нашу, "варяжскую", политику. После того, как лётчики определились с каютами, приняли душ и отобедали, Барнавели устроил в штабе авиагруппы положенный разбор перелёта, оценивая качество пилотирования и посадки. На этот раз обошлось без "фитилей", поскольку авиагруппа действительно совершила первый настоящий перелёт на "пятёрочку", сдав таким образом свой второй выпускной экзамен. А вечером весь командный состав крейсера, за исключением вице-адмирала (старший помощник объяснил пилотам, что Долгопрудный в принципе не посещает застолий), чествовал офицеров авиагруппы за обильным столом. В меню застолья преобладали дары моря, закупленные на рыбном рынке Дакара, экзотические фрукты и украинская горилка, в достаточных количествах запасённая ещё дома. После того, как были произнесены первые тосты и опорожнены первые стопки, Фокин с хитрым выражением лица отозвал троицу друзей из Петербурга и подвёл их к компании, сидевшей особняком. - Ба! - вскричал Лукашевич. - Знакомые всё лица. Один из компании, широкий крепкий бородач, поднялся из своего кресла, и они с Алексеем обнялись. - Как там Зоя? - сразу спросил бородач. - Не обижаешь? - Её обидишь, - засмеялся Лукашевич. Перед пилотами сидела в полном составе троица мурманских "ветеранов", поставившая в своё время последнюю точку в операции "Снегопад", задуманной и осуществлённой в Заполярье военной разведкой Федеративной Республики Народов Кавказа. Именно эти ребята, когда-то искалеченные локальными войнами, ведущимися на окраинах России, но стоившие каждый десятерых, сумели в корне переломить безвыходную ситуацию, в которой оказалась воинская часть 461-13(бис(, один на один сражавшаяся с распоясавшимися исламистами. Оказалось, что Роман, Вадим и Захар (так звали троих ветеранов-спецназовцев) прибыли на "Варяг" по заданию генерала-майора Зартайского, и не одни, а в сопровождении целого отряда бывших офицеров ВДВ общим числом в два десятка человек. Выпив за встречу, бородач Роман рассказал, что Зартайский готов к самому неожиданному развитию событий вплоть до необходимости высадки десанта на побережье. - Короче, если америкосы вскроют тайник, - сказал он, - мы должны будем помешать им забрать то, что там лежит. - Как вы это себе представляете? - спросил Лукашевич. - Придём и заберём, - уверенно отозвался Роман. - В первый раз, что ли? Вы, соколы, главное, не подкачайте - прикройте сверху. - Но это же война, - намекнул Лукашевич. - С америкосами? - Роман зычно расхохотался. - Не смеши меня, капитан. Вот увидишь, америкосы твои наложат в штаны при первом же выстреле. Только сдаётся мне, поразмяться нам не удастся. - Это почему же? - поинтересовался подошедший к компании щуплый молодой человек в джинсовом костюме и дымчатых очках. Роман тут же отыскал свободную стопку, наполнил её до краёв горилкой, настоянной на перце, подал молодому человеку и ответил так: - А потому, мой дорогой Антон, что у америкосов не было и нет точных координат тайника. Как не было и нет их у нас. Знаешь, сколько лет в том районе "Новолазаревская"85 работала? А толку?.. Стуколин с Лукашевичем многозначительно переглянулись: осведомлённость Романа Прохорова в этом деле была заметно выше, чем у пилотов. Невозмутимым остался только Громов: наверное, его осведомлённость была ещё выше. - А Анатолий Викторович утверждает, что за последнее время могли появиться новые данные. - Мало ли что утверждает твой Анатолий Викторович, - небрежно заявил Роман. - Ты пей вон лучше - продукт выдыхается. Молодой человек опрокинул в себя рюмку и зажмурился - слёзы так и брызнули у него из глаз. - Крепка настойка, - сообщил он, отдышавшись и протирая очки. Офицеры, не откладывая, присоединились к процессу. - Эликсир бессмертия, - охарактеризовал напиток Роман, довольный произведённым эффектом. - Ты, главное, закусывать не забывай. Вот сало есть и рыбопродукты... Кстати, товарищи офицеры, - он повернулся к захмелевшим пилотам, - имею честь представить вам Антона Кадмана. Писатель, журналист, сотрудник НИИ Нематериальных Взаимодействий. Прошу любить и жаловать. - Утечки секретной информации не боитесь? - спросил журналист Кадман, закусывая перцовую горилку бутербродом с ломтиком настоящего украинского сала. Роман снова хохотнул. - Ну и будет утечка, - сказал он небрежно. - А она почти наверняка будет однако кто утечке поверит? Серьёзные газеты промолчат. Всякие там "Секретные папки" и прочие "Аномальные новости" - те ухватятся, конечно, но эту "желтизну" нормальные люди не читают - только полоумные типы, вроде твоего Анатолия Викторовича. - А кто такой Анатолий Викторович? - поинтересовался Стуколин. - Мы уже дважды слышали о нём... - О! Это Великий Посвящённый, - пояснил Роман, театрально понизив голос и подмигивая. - Маг и алхимик, масон и чернокнижник, конспиролог и конспиратор. Вон он сидит. Пилоты посмотрели на Великого Посвящённого. Тот действительно выглядел весьма импозантно. Совершенно голый череп, выпирающие скулы и глаза навыкате в совокупности придавали лицу "Великого Посвящённого" оттенок чего-то потустороннего. Одет он был в чёрный, наглухо застёгнутый френч, на груди красовался какой-то значок. Вокруг "Великого Посвящённого" собралось с десяток офицеров "Варяга". Анатолий Викторович вальяжно вещал, а моряки слушали его, раскрыв рты и позабыв про напитки. - Вечно вы всё перевираете, Роман Фёдорович, - с упрёком сказал Антон Кадман, наливая себе в стопку новую порцию горилки. - На самом деле Дугов никогда не называл себя ни Великим Посвящённым, ни магом, ни тем более алхимиком. Он конспиролог - это да, но все мы в чём-то конспирологи. Вот вы, товарищи офицеры, верите в Заговор Мирового Сионизма? - Как же не верить? - включился в игру Стуколин. - Когда этот заговор налицо. Точнее - на лицах. - Вот видите, - глубокомысленно изрёк Кадман. - За конспирологию! объявил он тост и, не дожидаясь, когда его поддержат, выпил. - Извините за любопытство, Антон, но если вы журналист и писатель, как вас угораздило попасть в эту экспедицию? - поинтересовался Лукашевич, который впервые в жизни беседовал с живым литератором. Раскрасневшийся от выпитого Кадман, тараща глаза, замахал на него рукой на некоторое время он выбыл из разговора, пытаясь справиться с собственным желудком, который отказывался принимать очередную порцию горилки. - Можно сказать, случайно, - ответил за литератора Роман. - Тиснул книжку "Оккультные тайны чего-то там", собрал в ней кипу дешёвых сенсаций, но сделал глупость - попытался весь этот бред анализировать. В результате, сам того не ведая, раскрыл несколько важных секретов, и наш "нематериальный" НИИ взял его в оборот. Теперь Антон у них типа хроникёра и летописца, ездит в экспедиции, потом отчёты строчит. - И о нас напишет? - И о вас напишу, - подтвердил Антон, которому удалось в конце концов унять желудочные спазмы. - Разумеется, всё было совсем не так, как рассказывает Роман Фёдорович. Но в оценке конечного итога он прав - моя задача действительно состоит в том, чтобы... э-э-э... регистрировать всё, что происходит вокруг меня в самом НИИ и в экспедициях, а потом внятно и литературно излагать свои впечатления на бумаге. Жаль только: на все эти записки сразу ставится гриф "Секретно", и тираж копий не превышает десяти экземпляров. Но когда-нибудь, - Кадман поднял палец и погрозил им слушателям, - придёт время, и о вас... о нас узнают все! - Лучше не надо, - заметил Роман. - А то всплывут неприглядные подробности - не отмоешься. - А не нужно совершать поступки, о которых потом придётся жалеть, - сказал Кадман нравоучительно. - Плесните-ка мне ещё этой горилки. Пробирает до костей, сволочь, но зато как хороша! - А не придётся потом жалеть? - со смехом спросил Роман. - Это моя работа! - заявил журналист, с пьяной суровостью глядя на Прохорова. - Вот и Анатолий Викторович тоже считает, что лучшему усвоению рассеянной в пространстве информации способствует употребление различных тонизирующих средств. А Анатолий Викторович, между прочим, - директор НИИ и крупнейший теоретик российского мартинизма! - Вам, Антон, на эту тему стоит с нашим замкомом поговорить, - посоветовал Лукашевич, кивая на расположившегося в сторонке Громова. - Он тоже любит заложить за воротник? - Нет, но он большой любитель разной эзотерики и всяких оккультных тайн. А если вы его очень попросите, то он расскажет пару историй из своей практики. Например, про геройский "Запорожец". Или про экспедицию на Ловозеро. Очень рекомендую. - Спасибо, - поблагодарил Кадман. - Сейчас наведу справки. Нетвёрдой походкой, с наполненной стопкой в руке, он двинулся по направлению к Громову. - Вот так и живём, - сказал Захар, провожая Антона взглядом. - А на самом деле - скука смертная. Мы уже с месяц как на борту, "Варяг" больше стоит, чем идёт, а на берег не отпускают. Я ребят, конечно, гоняю, чтобы форму не потеряли, но заняться больше нечем. У писателя хоть какое-то дело есть он с утра пару рюмок примет, чтобы "рассеянная информация" лучше усваивалась, запрётся в каюте и стучит весь день по клавишам ноутбука, а у нас... - Роман махнул рукой. - Ничего, - успокоил приятеля Лукашевич, - как придём в Антарктику, будет не до скуки... В полночь, когда большинство офицеров, участвовавших в застолье, разошлись по своим каютам, вице-адмирал Долгопрудный поднялся на капитанский мостик и скомандовал отправление. Тяжёлый авианесущий крейсер "Варяг" поднял якоря, четыре паровые турбины суммарной мощностью в двести тысяч лошадиных сил, уже более пяти часов крутившиеся на холостом ходу, наконец-то получили нагрузку, сдвинув громаду корабля с мёртвой точки, вода забурлила за кормой, и, оставляя за собой широкий пенистый след, "Варяг" на скорости в 25 узлов направился к экватору. "Ну вот, - подумал вице-адмирал, глядя на яркие южные звёзды, - теперь только дело".
* * * На следующее утро командир авиагруппы Тимур Барнавели собрал весь подчинённый ему личный состав в штабе (при нормальном положении вещей сюда приглашались только командиры эскадрилий) и объявил, что пора приступать к плановым полётам. - Во-первых, - говорил он мучающимся с похмелья офицерам, - мы продолжаем учения. Подполковник Громов принёс мне на утверждение план таких учений, и я его уже подписал. Особое внимание в плане уделяется отработке навыков ближнего воздушного боя на малых высотах и согласованию действий авиагруппы с корабельными боевыми постами. Ответственным за выполнение программы учений назначаю себя. Во-вторых, необходимо обеспечить круглосуточное патрулирование воздушного пространства в пределах двухсоткилометровой зоны от крейсера. Два самолёта должны постоянно находиться в воздухе... - Но зачем, товарищ подполковник? - спросил Золотарёв. - Топливо только зря пожжём. - Топлива у нас достаточно, - успокоил Барнавели. - Нам недостаёт главного - разведданных. Самолёта ДРЛО у нас нет и не будет, и это наша самая главная ахиллесова пята... - Можно подумать, - шепнул Лукашевич Стуколину, - будто бы у Ахиллеса было несколько пяток: главные, неглавные и самая главная. Тот хмыкнул, выражая своё одобрение удачной шутке. - Ничего смешного в этом, товарищи офицеры, я лично не вижу, - строго сказал Барнавели, чуткое ухо которого уловило смешок. - Как вы все прекрасно знаете, радиус действия корабельного поста радиолокационной разведки ограничен горизонтом. Высота главного локатора "Витязя" над уровнем моря при сегодняшней осадке составляет 90 метров. Элементарный расчёт показывает, что радиус контролируемой постом зоны не превышает сорока километров. Таким образом, любая сволочь имеет возможность подкрасться на сверхмалой и вставить нам фитиль по самые гланды. Теперь, надеюсь, всё понято? - Понятно... понятно... - Кроме нас радиолокационный дозор на ближнем радиусе будет осуществлять специальный вертолёт, но раннего предупреждения никакой вертолёт обеспечить не сможет. Поэтому с сегодняшнего дня мы начинаем боевое патрулирование по составленному мною графику. Смена - четыре часа. Первыми в дозор пойдут подполковник Громов и старший лейтенант Рашидов. Громов начинает с северного направления, Рашидов - с южного. Движение по часовой стрелке. Высота - десять тысяч. Главная задача - глядеть и бдеть. - Разрешите сделать замечание, товарищ подполковник, - поднял руку Стуколин. Барнавели нахмурился, но высказаться позволил: - Делайте ваше замечание, товарищ капитан. - Я считаю, что старшего лейтенанта Рашидова нельзя отпускать в индивидуальный полёт. По рядам прокатился шепоток, а Барнавели опешил. Он, разумеется, знал об инциденте, произошедшем между Стуколином и Рашидовым в первый же день приезда лётчиков в Крым, но, не имея точного представления о побудительных мотивах, не придавал этому инциденту особого значения. Рашидов был в тройке лучших пилотов авиагруппы, заметно обгоняя по результатам тестов и экзаменов того же Стуколина, имел богатый боевой опыт, хорошо знал "Су-27К" (от которого до "Су-33" даже не шаг, а так - мелкий шажок) и вообще производил впечатление ответственного и требовательного к себе офицера. Не доверять ему у Барнавели не было никаких оснований, а Фокин не счёл нужным Тимура Мерабовича предупредить - полагал, видимо, что бумаги, подписанной Рашидовым на Литейном-4, вполне достаточно, чтобы старший лейтенант не наделал глупостей. - Почему вы считаете, что Рашидова нельзя отпускать в индивидуальный полёт? - глупо спросил Барнавели. - Потому что он сбежит. Загрузки ему вполне хватит, чтобы добраться до любой из стран северо-западного побережья Африки. Все присутствующие в штабе офицеры, выворачивая шеи, посмотрели на Рашидова, который с безучастным видом сидел на "галёрке". За два с лишним месяца службы с ним пилоты привыкли к его нелюдимости и спокойной уверенности, в приятели к нему никто не набивался, а потому с какого-то момента Руслана просто перестали замечать. А тут вдруг такой финт! - Вы собираетесь сбежать, товарищ старший лейтенант? - обратился Барнавели непосредственно к обвиняемому. Рашидов встал. - Нет, товарищ подполковник. У меня и в мыслях ничего подобного не было. - Он врёт! - безапелляционно заявил Стуколин. - Он с самого начала так и рассчитывал: когда представится возможность - сбежать. - Но почему он не сбежал во время учений над "Ниткой"? - задал резонный вопрос Барнавели. - Потому что сбили бы его на хрен, - ответил Алексей. - Да и топлива ему до Турции не хватило бы - вы же нам выдавали в обрез. - Ну хорошо, допустим, - на лице Барнавели появилась улыбка: он что-то там про себя понял и теперь воспринимал ситуацию с юмором. - А почему тогда он не сбежал во время перелёта? - Потому что я держал его на прицеле, и он это знал. Кто-то из офицеров присвистнул, кто-то в наступившей тишине сказал отчётливо: "Мать!" - Пользуясь случаем и в присутствии всех, - нарушил молчание Рашидов, - я хотел бы принести капитанам Алексею Стуколину и Алексею Лукашевичу свои извинения. Более года назад я участвовал в войне против армии Российской Федерации, но и вы, ребята, воевали и воюете с людьми, которые ещё совсем недавно были вашими соотечественниками. Здесь, в составе нашей авиагруппы, есть и русские, и грузины, и украинцы - любой из вас мог бы оказаться на моём месте, если бы правительство его страны приказало пойти и убить... - Не любой, - сказал со своего места Золотарёв, который за свою карьеру военным лётчиком сумел повоевать и в Приднестровье, и в Чечне, и ещё кое-где вне границ бывшего Советского Союза. - Говори только за себя. - Но я в любом случае, - возвысил голос Руслан, понимая, что затянул и сейчас его начнут перебивать, - прошу прощения у моих новых сослуживцев за то, что воевал против них. Простите меня, ребята, за прошлое и давайте думать о будущем. Снова воцарилась тишина. Стуколин, хмурясь и потирая кулак, сел в кресло. - Я так понимаю, - сказал Барнавели, - извинения принимаются? Стуколин промолчал. Он извинений не принял, но, судя по всему, здесь это никого не интересовало. Потому что никто из них не горел в сбитом Рашидовым самолёте, и не тонул в ледяном море без надежды на спасение, и не дрался с Рашидовым на ножах. Впрочем, Громов, который как раз дрался, кажется, тоже поверил и простил. "Идиоты, - думал Стуколин. - И Костя - тоже кретин. Ничего, вы меня попомните, когда эта сука чернозадая сбежит". Стуколин ошибался. Рашидов действительно не собирался сбегать - он хотел в очередной раз испытать судьбу, чтобы проверить, прав ли он в своём выборе...
* * * По вечерам офицеры встречались в кают-компании. Снова звучали песни под гитару, снова тасовалась замусоленная колода, снова рассказывались байки и снова велись разговоры о будущем. Как-то раз, во второй половине дня, в кают-компании собрались семеро троица друзей из Питера, Сергей Золотарёв, бородатый спецназовец Роман, журналист Кадман и старший офицер по воспитательной работе Мстислав Губанов, только что отстоявший вахту на боевом информационном посту и заглянувший на огонёк. Громов в задумчивости перебирал струны, Губанов и Роман Прохоров разложили шахматную доску, Золотарёв размышлял, какую бы историю ему сегодня выдать на потребу публике, остальные - маялись от безделья. - Кстати, а что у нас с выборами? - спросил Стуколин старшего офицера по воспитательной работе. - Когда и как? - Двадцать шестого, как и положено, - отозвался Губанов; он играл белыми, а потому сделал первый ход: е2-е4. - А счётная комиссия? А бюллетени? - Всё путём. Председателем комиссии будет Долгопрудный. Старший помощник Ткач и ваш Барнавели - типа заместители. Бюллетени отпечатаем на принтере, а результаты уйдут через спутник по шифрованной связи. - Нарушение на нарушении и нарушением погоняет, - проворчал Кадман; он вчера вечером перебрал со спиртным и теперь отпаивался минералкой. - Экий ты, брат Антон, зануда, - сказал Роман, он сделал ответный ход: с7-с5. - Главное в выборах что? - А что главное в выборах? - встрепенулся Кадман. - В выборах главное - ощущение собственной значимости, - нравоучительно заявил Роман. - Ты, такой маленький и серый, выбираешь такого большого и разноцветного! - Это ещё что за намёки? - возмутился Губанов, двигая пешку на d3. - Кого это ты называешь маленьким и серым? - Себя, разумеется, - с улыбкой сказал Роман, отвечая ходом на d5. - А я съем, - объявил Губанов и действительно съел пешку пешкой. - Приятного аппетита, - Роман двинул на d5 ферзя, и две пешки, чёрная и белая, отправились в коробку. - Ты смотри, какой простор для оперативного манёвра образовался! Губанов, схватившись за голову, задумался. - Вот я и говорю, - продолжал Кадман, - нет в нашем народе осознания важности процесса, называемого выборами. Все почему-то думают, что в их жизни ничего после выборов не изменится, а потому голосуют, прислушиваясь к голосу собственных комплексов, а не разума. Вот будут голосовать двадцать шестого за этого полковника, и ведь не за человека будут голосовать и даже не за политического деятеля, а за символ утраченного величия. - А что вас не устраивает? - зашевелился Стуколин. - Конкретно. - Меня конкретно не устраивает, что мы всегда идём на выборы, думая при этом о чём угодно - о "великом" прошлом, о "мерзком" настоящем - но никогда о будущем, за которое на самом деле голосуем. - Силён, писатель, - Роман рассмеялся. - Уважаю! - А что мы можем знать о будущем? - начал потихоньку закипать импульсивный Стуколин. - Когда ГКЧП сажали и Белый дом расстреливали, тоже ведь думали, что при Ельцине будет лучше, чем при них, а в результате что получилось? Армия развалена, на окраинах - война за войной, безработица растёт, смертность растёт, рождаемость падает. Если так дальше пойдёт, скоро русских вообще не останется. - Вот именно! - Кадман воздел указательный палец. - Чтобы сделать выбор, необходимо прежде всего сесть и подумать, какое будущее ты хотел бы видеть для себя и для своих детей. Вот вы, Алексей, каким вы хотели бы видеть будущее нашей страны? - Нормальным, - отозвался Стуколин. - Чтобы без кризисов, и зарплату вовремя платили. Чтобы всех этих уродов пересажали по нарам, а людям дали спокойно работать и зарабатывать. - Видите? У вас уже имеется некая позитивная программа. Остаётся только ознакомиться с программами кандидатов в президенты и проголосовать за ту, которая наиболее соответствует... - А толку? - вмешался в беседу Лукашевич. - Они все одно и то же обещают, и все обманут. Сегодня скажут одно, завтра сделают другое. - Ну и не нужно голосовать за тех, кто обманывает. - Вот мы и голосуем за полковника, - сказал Стуколин, - потому что он до сих пор не обманывал. - Так он ничего и не обещал! - А вообще мысль интересная, - заметил Громов, и все посмотрели на него. О будущем. Мы действительно об этом мало думаем и говорим, но я уверен, что у каждого есть своё видение будущего. Причём, вполне определённое мир, в котором ему хотелось бы жить. Есть, наверное, и мрачные миры, хотя те, кто мечтает об этих мирах, вряд ли считают их мрачными. - Не знаю, - сказал Лукашевич, - может быть, это я один такой тупой, но, честно говоря, я себе никакого мира будущего не представляю. - Но ведь вам наверняка чего-нибудь хочется? - попробовал направить его Кадман. - Чего-то вам не хватает? Лукашевич пожал плечами: - Всего мне хватает. Любимая жена, приличный заработок... - "Что ещё нужно, чтобы встретить старость?" - процитировал, хохотнув, Роман. - Тогда объясните мне, - попросил Антон вкрадчиво, - почему вы оставили любимую жену, забыли про свой приличный заработок и оказались здесь? Чего вы ищете в этой сомнительной экспедиции? - Уж сразу и "сомнительная", - буркнул Губанов, но на него никто не обратил внимания. - Не знаю, - Лукашевич задумчиво улыбнулся. - Наверное, я просто хочу, чтобы нас уважали. - Кого это "нас"? - Нас! Русских. И чтобы уважали мою страну. - Ага, - кивнул Антон. - Мне всё ясно. Типичные имперские амбиции. - Эй, писатель, - решил вставить своё грозное словечко Золотарёв. - Ты говори, да не заговаривайся. Кадман не испугался. - Ну как вы понять не можете?! - воскликнул он. - Никто нас уважать не будет до тех пор, пока мы сами себя уважать не научимся. И никакие секретные экспедиции, никакие вооружённые силы, никакие ядерные и прочие дубинки этого положения не изменят! - А мы, значит, себя не уважаем? - Если голосуем не головой, а другими частями тела, то да - не уважаем. - Слушай, Кадман, а ты вообще русский? - осведомился Золотарёв с подозрением. - Фамилия у тебя какая-то странная. - Нормальная у меня фамилия, - Антон поправил очки. - И намёки ваши в данном контексте совершенно неуместны. Хотя и многое объясняют. - Что, например? - Что вы из тех людей, кому нужна империя ради империи, а не ради людей, которые её населяют. - Много ты понимаешь, сопляк! - Ты тоже за языком последи, - урезонил капитана Роман. - А то не посмотрю, что ты весь из себя боевой пилот. - Ладно вам, - Золотарёв, кажется, и сам понял, что погорячился. Писатель сам хорош. Не понимает, блин, простых вещей. - Я не блин, - тут же сказал Антон. - я Кадман. Все заулыбались. Накал дискуссии сразу снизился, и Золотарёв смог продолжить: - Вот ты говоришь: империя для людей. А я говорю: не может быть империи для людей. Если при строительстве империи ориентироваться на волю отдельных человеков, получится не империя, а цыганский табор - вроде того, что сейчас всякие там "реформаторы" построили у нас. Я вообще не понимаю, что это такое - демократия? Все равны? Почему меня уравнивают с каким-то бомжом подзаборным? Или с дебилом-переростком, у которого все мозги давно отшиблены в пьяных драках? Им, понятно, империя не нужна, но почему они имеют точно такое же право решать этот вопрос, как и я? - Потому что это основное правило игры, - смиренно объяснил Кадман. - Да не хочу я играть ни в какие игры! - заявил Золотарёв. - Не мальчик я уже, да и какие игры тут могут быть, когда речь идёт о нашем с вами будущем? - Кстати, возвращаясь к тому, с чего мы собственно начали, - сказал Громов, - каким ты, Сергей, видишь наше будущее? Точнее, каким ты хотел бы его видеть? - Уж, конечно, без этой вашей хвалёной демократии. Каким я вижу будущее? он на несколько секунд задумался. - В первую очередь я отменил бы эту идиотскую избирательную систему. Равенства захотели? Чтоб, значит, каждый дебил и алкоголик мог в президенты выбираться? Не будет вам равенства. Ввёл бы шкалу. То, что ты родился, вырос и закончил среднюю школу, ещё ничего о тебе не говорит. О твоих родителях говорит, но не о тебе! Потом сдаёшь экзамены в институт или идёшь в армию. Ага, выбрал себе путь и доказал, что справляешься - получи своё избирательное право величиной в один голос. Закончил институт и пошёл в аспирантуру, отслужил два года срочной и пошёл в военное училище - получи ещё голос. Защитил диссертацию, дослужился до лейтенанта - ещё один голос. Сделал открытие, повоевал в "горячей точке" - ещё голос. И так далее. А в политику можешь идти, только набрав определённое количество голосов. Сотня есть - имеешь право выдвигаться в депутаты Государственной Думы, ещё больше - в президенты. - Но при такой системе голоса будут элементарно продаваться и покупаться, - намекнул Кадман. - А вот и нет! - торжествующе объявил Золотарёв. - Во-первых, голоса нельзя будет продавать или покупать. Во-вторых, периодически будет проводиться переаттестация, невзирая на чины и заслуги. Если окажется, что человек не соответствует своей должности, значит, нужно провести расследование, кто ему голосов прибавил и на эту должность поднял. Если факт коррупции удастся доказать - смертная казнь и для взяточника, и для взяткодателя. И потом, не забывайте, что все ключевые должности остаются выборными, и победить вы сможете только в том случае, если привлечёте на свою сторону как можно больше грамотных и опытных людей, а не бомжей, голоса которых можно сегодня за рубль купить. - Ну а как быть с остальными? - поинтересовался Роман. - Не все, наверное, смогут в институт или в армию пойти. Кто-то ведь должен и у станка стоять, и улицы подметать, и канализацию чистить... - Я же говорю, равенства не будет. Но по большому-то счёту, этим людям, что улицы метут, да дерьмо разгребают, избирательное право и не нужно. Они всё равно им не пользуются. Во время выборов посмотри: кто-то на дачу умотал - в грядке ковыряться, кто-то с утра за пивом сбегал и до вечера похмеляется, кто-то вообще забил болт, будто его это не касается - зачем им голоса? Зачем нам их голоса? На самом-то деле им не избирательное право нужно, а чтобы зарплату вовремя платили, да в магазинах жратвы и шмотья было вволю по доступным ценам. - Технократия какая-то получается, - подытожил Роман. - Ничего подобного! - немедленно встрял Кадман. - Технократия - это власть специалистов, а то, что нам нарисовал товарищ капитан, - это кастовая система. В этом его "будущем" человек, однажды оступившись или не добрав баллов на аттестации, попадает в парии и уже никакими силами из клоаки не выберется. Система эта на самом деле душит любую инициативу, любое новшество. Возьмём, к примеру, Королёва. Сергея Павловича. Знаете ли вы, сколько у него ракет на стартовом столе взорвалось, прежде чем первый спутник в космос отправился? А по предлагаемой нам системе его после первого взрыва в дворники услали бы, и не было бы никакого спутника! - Вот за что я вас, демократов, особенно ненавижу, - Золотарёв снова начал злиться, - так это за то, что вы слова сказать не можете, не передёрнув. Лживость ваша и критиканство - вот уже где! - он чиркнул себя большим пальцем по горлу. - Задело? - Кадман выглядел удовлетворённым. - Правильно, должно задевать... - Ты просто подумать не хочешь! - огрызнулся Золотарёв. - Зашорен, блин, как коммуняка! Королёв бы при такой системе в "шарашке" бы не сидел, а был бы он лауреатом и депутатом. Потому что любой грамотный и опытный специалист знает: без сбоев не бывает эксперимента, а особенно - в передовых областях. - А зависть? - вопросил Антон. - А амбиции? Вы что же, думаете, ваша система их отменит? - Хватит! - остановил разгорающуюся перепалку Громов. - Вы хотели услышать историю? Хорошо, я расскажу вам историю. - Говорите помедленнее, пожалуйста, - Кадман ухватился за блокнот. - Я записываю!..
АЭРОНЕФ "25 ЛЕТ ВАШИНГТОНСКОЙ КОММУНЫ" История, рассказанная подполковником Константином Громовым в кают-компании авианесущего крейсера "Варяг" (Запись и литературная обработка - Антона Кадмана) ...Это случилось одним ненастным осенним днём на побережье Финского залива. Пограничный наряд, патрулировавший берег в непосредственной близости от Ленинградской атомной электростанции, наткнулся на пустом пляже на сильно избитого мужчину в разорванной пилотской куртке, пребывающего в бессознательном состоянии. Неизвестный пришёл в себя только через час - когда был доставлен в расположение местного военного госпиталя и передан медикам. Очнувшись, он повёл себя более чем странно: попытался вырваться из палаты, крича, что он является "подданным суверенного гражданина Туполева" и требует немедленного освобождения из-под стражи. Он остановился только после того, как дежурная медсестра вызвала подкрепление в виде двух рядовых срочной службы из наряда по госпиталю. При их появлении неизвестный сразу же успокоился и, сказав: "Ну слава Богу, я, кажется, дома", вернулся на койку. Ещё через час в госпиталь прибыл следователь военной прокуратуры, который и допросил неизвестного. Оказалось, что пограничникам повезло найти человека, которого вот уже третьи сутки безуспешно разыскивали все спасательные службы Ленинградского военного округа. Был это лётчик первого класса, майор Андрей Тимофеев, вылетевший на перехват подозрительного объекта, идущего на малой высоте со стороны Финляндии, и исчезнувший вместе с истребителем. Следователь краем уха слышал об этом инциденте и проявил большой интерес к его подробностям. Тимофеев рассказал ему всё, без утайки, и в течение последующего месяца повторил свою историю неоднократно самым разным чинам и представителям всевозможных ведомств и служб. Самое интересное заключается в том, что все, выслушавшие его рассказ, приходили к тому же самому выводу, который с первого раза сделал следователь. Не стала исключением и специальная комиссия от Военно-медицинской академии, вердикт которой звучал примерно так: майор Андрей Тимофеев перенёс тяжелейшее психическое расстройство в результате авиакатастрофы и длительного пребывания в холодной воде. Этот диагноз поставил жирный крест на дальнейшей военной карьере Тимофеева, и комиссию тут понять можно: никто не доверит дорогостоящий боевой самолёт человеку с пошатнувшимся душевным здоровьем. Его наградили медалью "За отвагу" и с почётом отправили в запас. Андрей очень переживал раннюю отставку, много пил поначалу, но не спился, пристроившись инструктором в аэроклубе. Там в лице студентов и школьников, интересующихся современной авиацией, он нашёл своих первых благодарных слушателей, которые, конечно же, не верили в историю Тимофеева, но никогда не говорили ему об этом, полагая, видимо, что Андрей рассказывает им очередную байку из авиационного фольклора. Как-то и мне довелось услышать её из первых уст на банкете, посвящённом Дню авиации, куда Андрея пригласили по инициативе командования округом, вспомнившего о его заслугах. Возможно, за десять лет, что минули к тому времени с момента загадочного происшествия, его история обросла вымышленными подробностями, которые майор Тимофеев додумал уже сам в процессе многочисленных пересказов, но в основе, я уверен, лежит подлинное событие, хоть и несколько приукрашенное. Итак, поздней осенью Андрей Тимофеев на своём "МиГе-23", получив команду из штаба ПВО округа, вылетел на перехват неопознанного объекта, нарушившего границу Советского Союза. Объект двигался сравнительно медленно, и в штабе решили, что, скорее всего, это метеозонд на большом аэростате, а потому повышенной боевой готовности объявлено не было, и майор действовал один, а не в паре, как обычно принято. Цель он увидел издалека и был шокирован её внешним видом и размерами. Версия об аэростате, занесённом попутным ветром, отпадала сама собой. Более всего цель напоминала дирижабль типа "цеппелин", только без признаков рулевых поверхностей, двигателей или гондолы. Но не бывает дирижаблей в три километра в поперечнике, выкрашенных в ярко-красный цвет, с изображением серпа и молота в носовой части и надписью огромными буквами вдоль всего корпуса: "25 ЛЕТ ВАШИНГТОНСКОЙ КОММУНЫ". - Перехватчик, вы видите цель? - спросил штурман наведения. Тимофеев промычал что-то невнятное, и на этом связь оборвалась. Истребитель словно вошёл в мёртвую и чётко ограниченную зону - в наушниках затрещало, "МиГ" чуть тряхнуло, будто он попал в воздушную яму, и наступила тишина. - База, приём, - запросил Тимофеев, - База, вы слышите меня? Я вижу цель, База. Это что-то невероятное! База, приём? Но штурман наведения молчал. Майор попытался менять частоту, но на всех диапазонах был различим лишь шорох помех. Тимофеев понял, что это неслучайно. Он разом вспомнил все разговорчики о "летающих тарелках", которые можно вдоволь наслушаться в "курилке" любого авиационного подразделения. Кто-то видел их на самом деле, кто-то только хвастался, что видел, кто-то своими ушами слышал, что кто-то видел, но все сходились в одном - явление существует, и разумного объяснения ему пока не найдено. Впрочем, объект, наблюдаемый Тимофеевым, мало походил на "тарелку". К тому же, эта надпись на чистейшем русском языке. И родная символика... Может быть, этот "дирижабль" - наше новое секретное оружие? Но тогда почему штаб ПВО округа оказался не в курсе? И что это значит "Вашингтонская Коммуна"? Коммуна, насколько известно, была Парижская... Истребитель тем временем продолжал лететь по направлению к неопознанному объекту. Вскоре стали различимы детали. Оболочка "дирижабля" оказалась сварной и состояла из цельных металлических листов - будто корпус морского судна. По "экватору" её опоясывала площадка шириной метров в десять - о назначении этой стальной ленты приходилось только догадываться. Согласно действующим международным нормам, самолёты-нарушители принято опрашивать на частоте 121 с половиной мегагерца. Поскольку ничего другого не оставалось, Тимофеев так и поступил. К его удивлению, те, кто находился на "дирижабле", отозвались на его запрос. - Вы находитесь в суверенной зоне гражданина Калашникова! - зазвучал в наушниках твёрдый голос. - Назовите пароль или немедленно покиньте суверенную зону! Вы находитесь в суверенной зоне гражданина Калашникова! Назовите пароль или... Ага, подумал майор, значит, всё-таки свои - земные и советские. Это облегчало задачу. - Слушайте вы! - грубо сказал Тимофеев. - С вами говорит пилот-перехватчик. Вы нарушили границу Советского Союза. Назовите вашу государственную принадлежность и регистрационный номер. В противном случае вы будете уничтожены. Истребитель майора приблизился к объекту настолько, что Андрею пришлось делать разворот. На удалении в километр неопознанный объект выглядел ещё более внушительно, заслоняя собой полнеба. Оставалось загадкой, какая сила приводит эту тушу в движение, но Тимофеев решил не задумываться об этом он всё узнает в свой срок. - Перехватчик, вы находитесь в суверенной зоне Максима Калашникова! снова забубнил голос. - Если вы не покинете зону в течение минуты, мы будем вынуждены уничтожить вас. - Эй, вы, на дирижабле, - озлился Тимофеев, - полегче на поворотах! У меня на подвеске две ракеты "воздух-воздух", и если вы не будете подчиняться, я пущу их в ход. Ответ последовал незамедлительно. В туше "дирижабля" вдруг открылась узкая щель, похожая на бойницу, и тонкий ярко-голубой луч ударил в фюзеляж "МиГа", разрезав истребитель пополам. Майор даже не успел ничего понять, как оказался в воздухе, выброшенный из кабины системой аварийного катапультирования. Он опускался на парашюте в покрытые барашками волны Финского залива и думал отрешённо, словно это его не касалось, сколько часов (или минут?) может продержаться человек в холодной осенней воде. Берег отсюда не казался очень далёким, но Тимофеев знал, что расстояние порядочное и без посторонней помощи ему туда не добраться. Однако до воды майор не долетел. Сверху совершенно бесшумно опустился летающий аппарат, по форме напоминающий двухместный скутер. В нём сидела весьма примечательная парочка. Один был худ и высок до нескладности, другой - толст и мал ростом. Оба были одеты в обтягивающие тело чёрные комбинезоны без воротников и карманов - такими в книжках шестидесятых годов изображали космонавтов далёкого будущего, а теперь изображают инопланетных пришельцев. Судя по всему, летающий скутер, как и тот огромный объект, использовал какой-то новый тип двигательной установки, неизвестный Тимофееву - по крайней мере, эта установка позволяла "скутеру" двигаться вертикально вниз со скоростью парашюта, и двое его пилотов могли спокойно разглядывать висящего на стропах майора. - Ну что, перехватчик, отлетался? - спросил высокий с улыбкой. - А ведь предупреждали тебя. - Суки вы! - огрызнулся Тимофеев. - Своих же сбиваете. - Да ты блаженный! - сказал толстый. - Какие мы тебе свои? Мы подданные суверенного гражданина Калашникова, а тебя видим в первый раз. - Издеваетесь? - агрессивно осведомился Тимофеев. - Думаете, раз секретный эксперимент, так и управы на вас не найдётся? Вы сбили перехватчик ПВО округа, понятно? Не думаю, что Главкому это понравится. Пилоты "скутера" переглянулись. Толстый выразительно пожал плечами. - Чей же ты подданный, мил человек? - с дурашливой интонацией спросил высокий. - Я - гражданин Советского Союза! - заявил майор. - Звучит, как в старом фильме, - усмехнулся высокий. - Это ты, судя по всему, над нами издеваешься, - сказал толстый. - А ну колись, гнида, чьё подданство имеешь? Мишина? Кошкина? Граве? Лавочкина? Или, может быть, Туполева? А не то здесь оставим, слышишь? - Пошли вы... - Тимофеев отвернулся и стал смотреть вниз, на волны. - Ладно, - сказал высокий. - Берём его. Хозяин приказал разобраться значит, будем разбираться. "Скутер" опустился ниже, и эти двое подхватили Тимофеева. Толстый умело отстегнул карабины, и парашют сразу унесло в сторону. - Благодари нашего гражданина, - сказал высокий. - Если бы не он, отправился бы ты на корм рыбам. - Я ни его, ни вас о помощи не просил, - буркнул майор. - Тоже мне спасители. - Гордый? - словно бы удивился высокий. - Ну поехали, гордый. Сидя в "скутере", Тимофеев заметил, что его полёт всё-таки не был совершенно бесшумным. Постоянно слышалось тихое жужжание, словно под резиновым настилом внутри этого удивительного летательного аппарата прятался целый рой пчёл. Кроме того, воздух вокруг казался наэлектризованным, и сильно пахло озоном. "Скутер" направился прямо к туше "дирижабля". Когда он приблизился к носовой части этого летающего монстра на расстояние двадцати метров, в "оболочке" появилось квадратное отверстие, и "скутер" вошёл в тёмный тоннель. Ещё несколько секунд полёта по тоннелю, и глазам майора открылся обширный ангар, сплошь уставленный механизмами непонятного назначения. Здесь работали люди - целый полк! - одетые в обтягивающие комбинезоны с символами серпа-молота и надписью "МК" на спинах. На новоприбывших они не обратили никакого внимания, продолжая заниматься своими делами. Высокий, управляя "скутером" с помощью свободно двигающейся в любом направлении рукоятки, поставил его в ряд точно таких же аппаратов и с нехорошей ухмылкой посмотрел на Тимофеева: - Добро пожаловать на борт аэронефа "25 лет Вашингтонской Коммуны"! объявил он. Майор промолчал, оглядываясь по сторонам. Его разбирало любопытство (когда ещё увидишь изнутри сверхсекретный "дирижабль"?), но в то же время он чувствовал какую-то нестыковку, словно все, кто его окружал (и высокий с толстым - прежде всего), не жили, а играли каждый свою роль в странном спектакле, поставленном неведомым режиссёром. - Пошли, - сказал толстый. Он довольно грубо ухватил Тимофеева за локоть и выволок его из "скутера". - Только без рук! - тут же воспротивился насилию майор. - Я сам пойду. "Спасители" повели его из ангара. В конце концов они оказались в небольшом и совершенно пустом помещении с полом, покрытым красным линолеумом. В сердце майора закралось подозрение. - Это что? - спросил он. - Камера? - Молчи, - сказал высокий и резко двинул Тимофеева по зубам. Били его минут десять - ответственно, со знанием дела. В первый момент Андрей пытался оказывать сопротивление и даже раскровил толстому губы, но эти двое умели драться намного лучше него, и вскоре Тимофеев очутился на полу и только прикрывал наиболее уязвимые места, надеясь, что до смерти его не забьют. Наконец "спасители" запыхались и прекратили избиение. - Уф! - толстый утёр кровь и пот со своего лица. - Как мне всё это надоело! - Придержи язык, - посоветовал высокий. - Хозяин не любит тех, кто поздно встаёт и рано устаёт. - Да я что? - тут же засуетился толстый. - Я ничего. Я всегда пожалуйста... - Посмотри метку, - приказал высокий. Толстый склонился над избитым Тимофеевым и принялся расстёгивать многочисленные пуговицы и молнии на его лётной куртке, потом перешёл к комбинезону. Оказалось, что он подбирался к правому плечу. - Что я говорил?! - самодовольно воскликнул толстый, когда плечо обнажилось - Посмотри! Высокий посмотрел. - В самом деле, - пробормотал он, разглядев татуировку на плече майора. "АТ", Александр Туполев, и звезда с крылышками - его символ... ("Пойми меня правильно, - говорил мне Тимофеев, прервав в этом месте свой рассказ. - Я же с Лиговки. Среди пацанов не в последних ходил. Вот и сделал татуировку - для укрепления престижа". "Ну, "АТ" - это понятно, но крылышки-то зачем?" - спросил я. "А я уже тогда авиацией бредил. Даже кличку заработал - Мересьев"). Так или иначе, но татуировка вызвала среди "спасителей" майора оживлённый диалог. Правда, Тимофеев не понял его смысла, хотя и пытался. - Я же говорил, что это Туполев, - сказал высокий. - Больше некому. - Хозяин будет в ярости. - А что поделать? В любом случае, я не завидую "филадельфийцам" - рыбам их, конечно, не скормят, но... Толстый зябко передёрнул плечами. - Да уж, не хотел бы я оказаться сегодня на их месте, - сказал он. Значит, Мэлс был прав, и у Туполева есть комплексы с метровым диапазоном. Толстый повернулся к Тимофееву и пнул его ногой: - А ну говори, подонок, как вы нас вычислили? - Оставь его, - сказал высокий. - Он ничего не знает. Туполев не считает нужным посвящать своих солдат в подробности операции - получил задание, и лети. - Что будем делать? - спросил толстый. - Доложим Хозяину - пусть он сам решает. Беседуя, они вышли, и Тимофеев остался один. Несмотря на сильную боль от побоев, он встал и убедился, что дверь комнаты заперта снаружи. Тогда, забравшись в угол, он сел на пол и приготовился ждать. Майор уже начал догадываться, что ни к секретным экспериментом, проводимым Министерством обороны, ни к инопланетным пришельцам происходящее с ним, скорее всего, отношения не имеет. А никакой другой осмысленной гипотезы, объясняющей появление над Финским заливом странного "дирижабля" под управлением этих странных людей, ему придумать не удалось. Если бы Тимофеев в молодости читал фантастику, то, наверное, сумел бы выдать на гора не меньше десятка версий, но он в те годы отдавал предпочтение книгам о кладоискателях и пиратах, о шпионах и лётчиках. Ответа на возникшие у него вопросы эти книги не давали. Боль утихала, майор задремал и проспал в результате три часа. Разбудил его толчок - "дирижабль" явно тормозил. Потом пол чуть наклонился, но почти сразу выровнялся. Через несколько минут распахнулась дверь, и в комнату шагнул высокий. В руке он держал большой пистолет, похожий на "маузер" - Встать! - приказал высокий грубо. - Вы мне ответите, - пообещал Тимофеев, но встал: с такой пушкой "маузер" это или нет - особо не поспоришь. - Пошёл. И не дури. Они снова потопали по длинным и запутанным коридорам "дирижабля", не встретив по пути ни одного человека. Всё это время высокий держал Тимофеева под прицелом, но майор и не собирался "дурить" - даже если удастся захватить высокого заложником, на какой исход можно рассчитывать потом, с учётом того, что майор ничего не знает о "дирижабле", его назначении и его команде? Наконец они оказались в довольно тесном помещении, похожем на тамбур пассажирского вагона. Массивная дверь с большим количеством затворов была открыта, и в проём дул резкий осенний ветер. Тимофеев остановился на пороге, и высокий подтолкнул его стволом пистолета между лопаток. Майор вздрогнул и ступил на рифлёную поверхность стальной ленты, опоясывающей "дирижабль". В своей оценке он оказался прав - шириной эта площадка была не более десяти метров, но сейчас на ней стало тесно от народа. Справа и слева в три шеренги стояли члены экипажа "дирижабля" - в чёрных комбинезонах с серебряными нашивками, в прозрачных шлемах, с автоматами - на плече. Они застыли по стойке "смирно" и казались изваяниями, а не живыми людьми. Но привлекало внимание не это торжественное построение, а клёпаный бок второго "дирижабля", висящего в воздухе на одном уровне с "аэронефом" и заслонившего собой и небо, и горизонт. На "оболочке" этого нового летающего монстра тоже имелась какая-то надпись, но прочитать её Тимофееву не удалось - он видел перед собой только большую букву "Ю". У второго "дирижабля" была и своя опоясывающая стальная лента. И на ней тоже стояли люди. Эти не стремились выдерживать ровного строя, а вместо обтягивающих комбинезонов и шлемов были одеты в камуфляжные костюмы воздушных десантников, перепоясанные широкими ремнями. "Десантники" тоже были вооружены, но держали свои автоматы не на плече, а перекинув ремень через шею, - вид при этом у них был совершенно зверский. Ещё майор увидел двух типов, которые заметно отличались от всех присутствующих и внешностью, и поведением. Они стояли друг против друга на краях площадок, и их разделяла только узкая щель свободного пространства. Тот, который находился со стороны "аэронефа", был одет в куртку полярного лётчика, камуфляжные штаны и высокие шнурованные ботинки. Руки он прятал в карманах куртки и стоял, набычившись, словно мёрз или сильно злился. Второй предпочитал стиль "Аль-Капоне", а именно - расстёгнутое на груди строгое и длинное полупальто, фетровую шляпу с изогнутыми волной полями, свободно свисающее белое кашне и галстук-бабочку. Этот тоже держал руки в карманах, но, при взгляде на него, можно было подумать, что делает он это не потому что мёрзнет или злится, а из соображений личной безопасности - в каждом кармане у него по автоматическому пистолету, и он готов открыть стрельбу в любой момент. Длинный подвёл Тимофеева к краю, и у майора перехватило дыхание. Он, разумеется, не боялся высоты, но даже его на какую-то секунду проняло от вида ничем не огороженной пропасти и разгулявшихся волн далеко внизу. Двое типов прекратили разговор, и тот, который был в лётной куртке, повернулся к Андрею. - А вот и ваш пилот, - сказал он тому, который держал себя за Аль-Капоне. - Признаёте, суверенный гражданин Туполев, своего солдата? Туполев окинул майора безразличным взглядом. - Бросьте, Калашников, к чему этот спектакль? Я не посылал разведчиков. В этом нет никакого смысла - вас видно за две сотни километров. Я ещё пять лет назад на совете у Генерального докладывал, что все эти эксперименты с многополюсными магнитами, полями высокой напряжённости и прочими торсионными генераторами - бредовая и антинаучная затея. Вас там, помнится, не было, но ведь вы наверняка читали протокол... - Тогда объясните мне, тёмному, - не сдался Калашников, - каким образом на плече у этого пилота появилась метка подчинённости - ваша метка? - В самом деле? - Туполев снова взглянул на Тимофеева, теперь уже с гораздо большим интересом. - А вы, оказывается, мастак на провокации, Калашников. От вас, честно говоря, не ожидал. - Это не провокация, - с достоинством отвечал Калашников. - Это правда. Вы можете сколько угодно открещиваться от этого пилота, а он может сколько угодно открещиваться от вас, но Генеральный не поверит в случайное совпадение, когда я покажу ему метку! Туполев тихо рассмеялся. - Как вы всё-таки наивны, Калашников, - ответил он, вынув одну руку из кармана и проведя пальцем по полям своей безупречной шляпы. - Генеральный, разумеется, не поверит в "случайное совпадение", но зато он поверит в фальсификацию, которой вы пытаетесь покрыть свои просчёты. - Умно... - Калашников сплюнул. - Наловчились вы тут, я посмотрю, всё наизнанку выворачивать. Только на этот раз - фиг вам! - он тоже вынул одну руку из кармана, но лишь для того, чтобы продемонстрировать собеседнику внушительную дулю. - Я встречусь с Генеральным и расскажу ему, в какие игры вы у него за спиной играете. Бредовая и антинаучная, говоришь? Да я с этой "антинаучной" Канзас-Сити брал - без единого, между прочим, выстрела. - Вот и замечательно, - сказал Туполев. - Возвращайтесь к себе, на фронт, и продолжайте в том же духе. А то, я слышал, Тихоокеанская конфедерация опять контрреволюционеров собирает и науськивает... Калашников набычился ещё больше: - Я хочу видеть Генерального! - А вот этого, извините, мы вам не позволим. Незачем вам с Генеральным видеться. И я так считаю, и другие. Калашников засопел, а потом вдруг крикнул так, чтобы все слышали: - Вы - убийцы! Вы убили Генерального! И теперь распоряжаетесь вместо него! Майор Тимофеев кожей почувствовал, как напряглись все вокруг, хватаясь за автоматы и опуская ладони на предохранительные скобы, но Туполев лишь снова рассмеялся. - Остроумно, - оценил он. - Гораздо остроумнее, чем выдумка с приблудным пилотом. Только выстрел этот вхолостую. Генеральный жив и здравствует. И вы это знаете, и все это знают. Калашников хлопнул себя по бедру: - Это ж надо! Вот ведь твари вы какие - окопались тут, разжирели. А мы там кровь проливаем, землю зубами грызём... - Поздно жаловаться, Калашников, - сказал Туполев. - Вы сами предложили проект освобождения "угнетённых индейских племён". Неужели вы думали, что этим будет заниматься кто-то другой? - Я не жалуюсь, - проворчал Калашников. - Я просто опасаюсь, что вы ударите мне в спину. В самый критический момент. - И с этим вы собирались пойти к Генеральному? Со своими подозрениями и прожектами? - Слушай, ты, расфуфыренный ублюдок, - в голосе Калашникова зазвучала сталь, - ты за кого меня держишь? Я - суверенный гражданин, и я сам буду решать, с чем мне идти к Генеральному. - Я уже сказал, Калашников, к Генеральному вы попадёте только через мой труп. - Да будет так, - Калашников резко развернулся на каблуках и зашагал к тамбуру. - Что вы стоите?! - прикрикнул он на своих солдат. - Огонь! И стоило ему произнести эти слова, как началась такая стрельба, что хоть святых выноси. Тимофеев, не будь дурак, сразу же упал на брюхо, стараясь, насколько это возможно, слиться с покрытием площадки. Рядом тяжело, будто куль с мукой, рухнул высокий. Глаза у него были стеклянные, а из аккуратного отверстия в центре лба толчком выплеснулась кровь. Обидчик Тимофеева ещё немного подёргался и затих. Автоматные пули рвали воздух над головой, и майор понял, что какая-нибудь самая шальная из них обязательно его заденет, а значит, пора уносить ноги. Однако Тимофеев не был самоубийцей, и по доброй воле вряд ли решился бы прыгнуть с площадки вниз. Но тут он увидел, как по рифлёной стальной поверхности катится к нему пехотная осколочная граната с выдернутой чекой, и тело само рванулось прочь, перевалившись через край, за которым открывалась бездна. Наверное, высота была не столь значительной, как показалось Андрею сверху. Так или иначе, от удара о воду он не погиб, а когда вынырнул, то не обнаружил над головой ни аэронефа "25 лет Вашингтонской Коммуны", ни второго "дирижабля", название которого он так и не узнал. Они сгинули, словно наваждение или мираж, не оставив в небе следа... Как Тимофееву удалось добрался до берега, он и сам не помнит. Очнулся уже в госпитале, а потом завертелась карусель следствия, и впечатления от загадочного происшествия, необычайно яркие поначалу, успели притупиться. С тех пор минуло много лет, но Андрей Тимофеев не забыл о том, что случилось с ним над Финским заливом, во время боевого вылета. И по сей день он рассказывает эту историю любому желающему (достаточно только попросить и сдобрить рассказ напитками) и каждый раз, закончив, с надеждой спрашивает, нет ли у слушателей какой-нибудь версии, объясняющей это странное происшествие. У слушателей обычно - одна-единственная версия, в точности совпадающая с вердиктом медицинской комиссии, но они предпочитают держать её при себе, чтобы не обидеть хорошего человека. Если вы когда-нибудь заглянете в город Сосновый Бор, что в Ленинградской области, и решите прогуляться по побережью Финского залива, то, возможно, встретите его там - рано поседевшего пилота, с полупустой бутылкой водки в руках. Он, скорее всего, будет сидеть на одном из гранитных валунов, принесённых ледником с далёкого севера, и, прихлёбывая, смотреть на горизонт, словно пытаясь разглядеть за этой мнимой линией миражи жестокой, но в чём-то безумно привлекательной инореальности, с которой ему довелось столкнуться лицом к лицу...
ГЛАВА ПЯТАЯ
БЕЛАЯ МГЛА
(Вена, Австро-Венгрия, сентябрь 1909 года)
Смотритель Музея заприметил этого молодого человека с того самого момента( как тот впервые переступил порог зала Сокровищницы Габсбургов. Молодой человек не производил впечатление обеспеченного австрийца: непокрытая голова, осунувшееся лицо, глубоко запавшие глаза, поношенный и грязноватый плащ, стоптанные башмаки - очевидно, студент или просто безработный, перебивающийся случайными подачками сердобольных сограждан. Его явно не интересовали ни сам Музей, ни Сокровищница - он пришёл сюда, укрываясь от дождя, и был охвачен какими-то своими очень мрачными мыслями, а потому не замечал ничего вокруг. "Тяжёлые времена, - подумал Смотритель. - Тяжела доля тех, кто не имеет денег или связей в высшем обществе". Но нужно было работать, и Смотритель пригласил экскурсантов к следующему экспонату Сокровищницы. - Взгляните сюда, - обратился он к любопытствующей публике. - Перед вами одна из самых дорогих реликвий Сокровищницы Габсбургов. На вид она неказиста, но при этом совершенно бесценна. Перед вами знаменитое Копьё Лонгина... Копьё - точнее, его тупой, почерневший от времени наконечник - покоилось под стеклом на ложе из красного бархата, поддерживаемое металлическими подпорками. В центре наконечника имелось отверстие, проделанное, видимо, для того, чтобы его можно было носить на груди, как амулет. Внешне реликвия действительно не производила впечатления, поэтому каждый раз требовалось объяснять её значение для мировой истории, посвящая этому отдельную лекцию. - Это очень древнее Копьё, - рассказывал Смотритель. - Им пользовались многие иудейские первосвященники, но силу подлинной реликвии оно обрело только в ту минуту, когда им было пронзено тело Христа. Удар нанёс центурион, охранявший место распятия. Впоследствии он окрестился и был почитаем среди первых христиан Иерусалима под именем Лонгин. Существует легенда, согласно которой тот, кто владеет Копьём Лонгина и знает его тайну, держит в руках судьбы всего мира и имеет право вершить историю во имя Добра или Зла... Смотритель заметил, что продрогший молодой человек, скучавший в центральном проходе, вдруг встрепенулся и подошёл ближе, фактически присоединившись к экскурсии. Смотрителю это понравилось: значит, молодого человека интересуют не только проблемы желудка, но и нечто большее. Смотритель улыбнулся молодому человеку и продолжил: - ...Многие императоры и монархи прошлого верили в эту легенду и пытались использовать Копьё для укрепления своей власти или в военных походах. Кому-то оно приносило удачу, кому-то нет. Константин Великий, Генрих Птицелов, Карл Великий, Фридрих Барбаросса - все они прикасались к этому Копью и черпали в нём силу для своих свершений... Молодой человек протолкался вперёд и теперь буквально пожирал экспонат глазами. На лбу его выступила испарина. Смотритель мельком подумал, что, наверное, этот "студент" простужен - вряд ли возможно так волноваться даже при виде древнейшей реликвии. - ...Однако последние пять столетий никто уже не верит в мистическую силу Копья Лонгина. Единственным, кто придавал особое значение Копью, был Наполеон Бонапарт. Он потребовал, чтобы ему передали реликвию, сразу после победы при Аустерлице. Но Копьё не досталось узурпатору, потому что по приказу императора Франца Первого было тайно вывезено из Нюрнберга, где до того хранилось, и спрятано в одном из частных домов в Вене. И сегодня вы можете увидеть эту реликвию здесь - в Музее Хофбург! На этой высокой ноте Смотритель заканчивал каждое своё выступление. Экскурсанты с должным интересом осмотрели наконечник, и Смотритель повёл их дальше - к императорской короне династии Габсбургов. Он не думал, что, вернувшись по окончании экскурсии в зал Сокровищницы, ещё застанет давешнего молодого человека, и был приятно удивлён, увидев его на том же месте - у Копья Лонгина. "Студент" стоял в напряжённой позе, наклонившись к самому стеклу стенда, и, казалось, находился очень далеко от окружающей его реальности - глаза молодого человека были пусты, губы шевелились в бессвязном бормотании, прямые чёрные волосы растрепались. Где он был в этот момент, по каким мирам или временам странствовал? Смотритель негромко кашлянул. Молодой человек вздрогнул и очнулся. - Извините, - сказал он стеснительно. - Я задумался. - Вы впервые в нашем Музее? - поинтересовался Смотритель с поощряющей улыбкой. - Нет, но я... наверное, впервые осознал, что за каждым предметом, хранящимся здесь, стоит История. И не только история известная, но и тайная - та, что укрылась от взглядов летописцев. - Почему вас так привлекло именно Копьё Лонгина? Молодой человек потупился, но ответил: - Но вы же сами сказали, что это не просто наконечник копья. Его держали в своих руках великие императоры... и в нём сосредоточена сила, которая способна изменить мир. "Как это было бы славно, - с лёгкой грустью подумал Смотритель, - если бы мир можно было изменить одним только пожеланием того, чтобы он изменился". - К сожалению, я должен разочаровать вас, мой друг, - сказал Смотритель мягко. - Нет никаких доказательств того, что перед вами подлинное Копьё Лонгина. - Как же так?.. Но вы же говорили... - Да, я не раскрываю всех секретов Музея перед экскурсантами. Музеи существуют для того, чтобы в них ходили, а если нам нечего будет показать... - Значит, всё это обман, дешёвая подделка? На лице "студента" читалось столь глубокое разочарование, что Смотритель сжалился над ним: - Не огорчайтесь, дорогой друг, вполне может статься, что это подлинное Копьё. Я лишь говорю, что нет никаких документов, удостоверяющих его подлинность. С другой стороны, Наполеон хотел заполучить именно этот наконечник - наверняка, узурпатор знал гораздо больше нашего и не разбрасывался словами понапрасну. Молодой человек оживился. - Это просто великолепно! - сказал он и снова уставился на Копьё. - Простите меня за излишнее любопытство, - продолжил Смотритель, - но о чём вы думаете, глядя на Копьё Лонгина? Лицо "студента" просветлело. - Я думаю о будущем... - он снова смутился, но потом всё-таки сказал: Вот взгляните на меня, господин Смотритель. Кто я такой? В Академию изобразительных искусств меня не приняли, в Архитектурную школу - тоже. Говорят, у меня нет способностей, хотя я люблю и умею рисовать. Я живу на пенсию матери и часто голодаю. Мне не на кого надеяться, и у меня нет будущего... А вот тут лежит предмет, который может дать будущее даже такому ничтожному человеку как я. Можно попытаться раскрыть его тайну, и тогда он поделится своей силой и изменит мою судьбу... Вы ведь позволите мне часто приходить сюда? - спросил молодой человек( искательно заглядывая Смотрителю в глаза. - Похвальное желание( - оценил Смотритель. - Пожалуйста, приходите( и я расскажу вам всё, что мне известно о прошлом Копья. - Спасибо( - "студент" порывисто схватил Смотрителя за руку. - Я очень вам благодарен. Смотритель осторожно высвободился. - Извините( - сказал он( - но я не знаю вашего имени. Как мне вас называть? - Адольф( - представился молодой человек. - Адольф Шикльгрубер...
(Авианесущий крейсер "Варяг", Южная Атлантика, март 2000 года) Офицеры авиагруппы не напрашивались на лекцию. У них и без этого хватало дел и забот. На её проведении настоял сам инициатор - Анатолий Викторович Дугов, магистр и директор НИИ Нематериальных Взаимодействий. Он полагал, что пилоты должны знать, сколь важный и принципиальный вопрос решается в ходе этой экспедиции, а потому договорился с подполковником Барнавели о выделении двух часов из распорядка авиагруппы. Тимур Мерабович, недолго думая, урезал личное время пилотов, заявив при этом, что они всё равно в эти часы бесцельно слоняются по "Варягу" или "трендят" в кают-компании. Пилоты пробовали было возмущаться, но подполковник напомнил им, что совсем недавно он заставил бы их готовить сообщения о политическом положении, и пусть радуются, что те времена кончились и им прочитают интересную и познавательную лекцию, а не тоскливый бессодержательный доклад. В итоге тем же вечером офицеры авиагруппы собрались в лектории крейсера, чтобы послушать, что найдёт им сказать магистр от эзотерики. Утешались они только тем, что моряки "Варяга" посетили уже не одну такую лекцию и, вроде бы, остались довольны. "Скучно не будет, - пообещал старший офицер по воспитательной работе Мстислав Губанов. - Старикан излагать умеет". Помимо офицеров авиагруппы на лекции присутствовали спецназовцы из отряда Романа Прохорова, капитан Фокин и литератор Кадман. Дугов в своём неизменном френче под неуверенные аплодисменты вошёл в зал и занял кресло на подиуме. - Принято считать, - заговорил он в интонациях Эдварда Радзинского, будто бы история человеческой цивилизации начинается с Древнего Египта. Современные исследования показали, что это ошибочное мнение. Постоянно приходят сообщения о том, что в малоизученных районах земного шара обнаружены сооружения, построенные задолго до первых пирамид. В самом деле, с учётом хроник Древнего Египта, вся история цивилизации имеет продолжительность не более семи тысяч лет. И за этот чрезвычайно короткий во вселенских масштабах период времени мы сумели создать высокоразвитое общество, слетать на Луну и покорить атом. Но вот что любопытно: история цивилизации коротка, но история человечества насчитывает десятки тысяч, сотни тысяч, а по некоторым данным - миллионы лет! Только кроманьонцы наши прямые предки - по утверждению научных кругов, полностью заселили Землю около 40 тысяч лет назад. А останки самого древнего человека кроманьонского типа, обнаруженные в Кении, датированы полутора миллионами лет до нашей эры. Возникает резонный вопрос: почему за столь продолжительную эпоху люди, мало от нас отличающиеся, не сумели создать цивилизацию, равную нашей по знаниям и мощи? И вот теперь можно с уверенностью сказать: такие цивилизации существовали! - Атлантида, Лемурия, Гиперборея - вот имена этих цивилизаций, - шепнул Антон Кадман сидевшему рядом Лукашевичу, очень точно пародируя особенности речи лектора. - Атлантида! Лемурия! Гиперборея! Вот имена этих цивилизаций! торжествующе провозгласил Дугов, слово в слово повторив сказанное Кадманом. Лукашевич с улыбкой подмигнул Антону. - В который раз слушаешь? - поинтересовался Алексей. - Сам со счёта сбился, - признался Кадман. - А зачем ходишь? - Нравится... Убеждённый человек сегодня - такая редкость. - Эти имена, - продолжал Дугов, - придуманы много позже. Подлинных имён цивилизаций древности мы не знаем. Мы вообще мало что знаем об их языке, социальном устройстве, укладе жизни. После глобальной катастрофы, вызванной, по-видимому, падением гигантского метеорита, от цивилизаций древности остались только отдельные циклопические сооружения, разбросанные по земному шару, да крупицы высшего знания, рассыпанные по сакральным текстам и зашифрованные в мифах. И только сегодня, когда умнейшие из нас сумели проникнуть в тайны этих текстов и мифов, мы начинаем понимать, сколь величественная культура погибла... - "Умнейшие" - это, конечно же, он сам? - спросил Лукашевич у Антона. - Нет. Анатолий Викторович отличается скромностью. Он, скорее всего, всяких эзотериков имеет в виду: Блаватскую там, Гурджиева, Рудольфа Штайнера, или Лазарчука с Успенским. - ...Для нас, русских, - рассказывал между тем Дугов, - особый интерес и особую ценность представляет цивилизация, породившая нашу собственную. Только познав историю нашего с вами происхождения, прикоснувшись к святому источнику древней традиции русских, мы сможем понять, кто мы такие на самом деле, что нами движет, откуда и куда мы идём. Я говорю о Цивилизации Севера, которую современные авторы называют Гипербореей, или цивилизацией тех, кто живёт за северным ветром. - Ага, - шепнул Лукашевич, - сейчас про Ловозеро вещать начнёт. Старая песня... Антон отрицательно покачал головой: - Ошибаетесь. - Давным-давно, миллионы лет тому назад, - говорил Дугов, не обращая внимания на шепотки, несущиеся с "галёрки", - на Северном полюсе планеты существовал континент Арктогея86. В те времена климат на Земле был много мягче, но только не в Арктогее. Здесь не было весны и осени в сегодняшнем понимании: полгода длился полярный день, превращая просторы Арктогеи в выжженную пустыню; полгода длилась полярная ночь, вымораживая землю Арктогеи на несколько метров вглубь. В Арктогее как нигде в другом месте человек имел возможность увидеть, по каким законам существует вселенная арктическая природа обнажает гармонию космоса, его суть и ритм. Благодаря климатическим особенностям в Арктогее сформировалась уникальная культура, выраженная в Изначальной Традиции, следы которой мы находим во многих религиях мира. Эта Традиция представляет собой сплав из космологического дуализма и метафизического монотеизма. Согласно её канонам, Творец всего сущего, Бог-отец, проявляет себя на физическом плане посредством космических метаморфоз своего Сына - Бога-сына. Метаморфозы происходят в пределах двух полюсов - полюса Света и полюса Тьмы. Бог-сын циклически перемещается от полюса Света, где Он предстает в своей славе и очевидности - до полюса Тьмы, где Он выступает тайно и скрыто, находясь под вуалью черноты. Любой физический или метафизический процесс во Вселенной является отражением этого перемещения. А сам арктический человек выступает как знак Сына божьего или Его замещение на Земле. Фактически, житель Арктогеи и есть Сын божий, потому что в его облике, и в его жизни, от рождения до смерти и следующего перерождения, запечатлён весь космос - от полюса Света до Полюса Тьмы... - Я так и знал! - с хитрой улыбкой сообщил Лукашевич Кадману. - Я всегда был уверен в божественности собственного происхождения. А Дарвин пусть отправляется к своим обезьянам! - У вас какая группа крови? - вроде бы невпопад спросил Кадман. - Третья, а что? - Ничего не светит, - "порадовал" Антон. - Обезьяны вас ждут вместе с Дарвином. - Это ещё почему? - наигранно обиделся Лукашевич. - Слушайте дальше. -...Человек отличается от животного только одним, - говорил Дугов, умением говорить и записывать высказанное. Таким образом, он выступает как проводник Слова Божьего. Истинная речь, которой пользовались люди Полюса, и была Словом Божьим. Позднее её исказили, и она потеряла свою силу и способность влиять на процессы, протекающие в мире. После утраты слов Истинной речи люди Полюса были вынуждены покинуть Арктогею и расселились по Евразии. Их кровь смешалась с кровью других народов европеоидного типа и ныне лишена чистоты. Ближе всех по происхождению к людям Полюса находятся те из нас, у кого первая группа крови... - М-да, - огорчился Лукашевич. - Облом. - То ли ещё будет, - пообещал Кадман. - ...Разумеется, так же как и сейчас, в те далёкие времена мир был дуален. У Арктогеи существовал материк-антипод. Его мы условно назовём Гондваной87. Гондвана - это страна Ночи. Там царствовали законы, обратные северным. Климат Гондваны, находившейся в тропическом поясе, отличался отсутствием сезонов, а потому существа, живущие там, были лишены возможности наблюдать космический цикл в его первозданной чистоте. Их мышление находилось на зачаточном уровне. По большому счёту, жителей Гондваны нельзя назвать людьми - звериное начало, инстинкты и эмоции у них преобладали над разумом. Говорить о цивилизации в данном случае не совсем уместно, но некоторые исследователи называют это сообщество "недолюдей" Лемурией. Ближайшие потомки жителей Гондваны отмечены третьей группой крови... - Облом за обломом, - шепнул Лукашевич. - А вообще всё это звучит очень оскорбительно. Хорошо, что я милый и душевный человек, иначе начистил бы рыло вашему Дугову. - Он не мой Дугов, - отозвался Антон. - Он свой собственный Дугов. А взгляды его действительно отдают расизмом, хотя и совсем с другой стороны, чем вы думаете. - ...Как я уже говорил, люди Севера, продвигаясь на юг, неизбежно смешались с другими народами, в том числе, с выходцами из Гондваны. Изначальная Традиция всё более извращалась, местами превращаясь в свою полную противоположность. В наиболее чистом виде она была представлена в культуре народов, населявших материк в Атлантическом океане, названный Платоном Атлантидой. Атлантический период - это поздний палеолит, продлившийся до десятого тысячелетия до Рождества Христова. Направление всемирного противостояния изменилось: теперь не Север противостоял Югу, а Северо-запад - Юго-востоку. Период атлантической цивилизации закончился после всемирной катастрофы. Падение огромного метеорита полностью изменило облик Земли, а потому нашло отражение в мифах всех без исключения народов мира. Великий Потоп - в Библии. Сошествие демона Ахримана - в "Авесте". Гибель Фаэтона - в древнегреческих источниках. Падение "древнего неба" - в сказаниях аборигенов Самоа. И так далее и тому подобное. В горниле катастрофы Атлантида погибла, целые города и страны были смыты гигантскими волнами, тучи пыли и пепла надолго закрыли солнце, Северный и Южный полюса поменялись местами. Человечество было обречено на голод, войны и многолетнее прозябание. Однако уцелевшие атланты - хотя их оставалось совсем немного - сумели создать новые центры цивилизации... - Чего-то тут не сходится, - озадачился Лукашевич. - Это как посмотреть, - отозвался Кадман. - С одной стороны - не сходится, с другой - очень даже. Вот вы, например, верите в Заговор Мирового Сионизма? -...Сегодня Изначальная Традиция и слова Истинной речи забыты окончательно, - продолжал Дугов, - кровь Северного континента растворена в крови Гондваны, история завершилась. Великая цивилизация древности умерла. Это было бы приговором всему человечеству, если бы мы забыли о цикличности любых процессов, происходящих во вселенной по воле Творца. А конец отдельно взятого цикла - это не то же самое, чем является всеобщий конец. Он означает начало следующего цикла! Полюс Тьмы в истории достигнут. И мы находимся в преддверии нового этапа, который будет проходить под сенью Полюса Света... - Ну наконец-то зарплаты начнут платить вовремя, - Лукашевич снова заговорщически подмигнул. - И это... цены снизятся. - Угу, - Кадман одобрительно хмыкнул. - А рубль из деревянного превратится в золотой. - ...Члены тайных эзотерических организаций всего мира знают об этом. Но тут есть одна особенность. Главной стратегической доктриной большинства этих организаций является способствование скорейшему установлению Господства Света во всём мире, без учёта национальностей и рас. Однако, как мы уже знаем, мир дуален по своей природе, а, следовательно, где-то всё равно останутся страны с преобладанием крови и энергетики Гондваны. На словах оставаясь космополитами, практикующие оккультисты изо всех сил стараются угодить прежде всего своему государству. Именно свою страну они видят прямым наследником Арктогеи, и изыскивают способы дать ей очевидное преимущество в борьбе за право быть приемниками Изначальной Традиции... - Ну что ж, - заметил Лукашевич, - тут я их вполне понимаю. - ...Эта борьба длится уже более тысячелетия, и отголоском её является, например, давний спор о том, кто имеет право называться Третьим Римом. Другой пример - нацистская Германия, провозгласившая себя Третьим Рейхом. В обоих случаях речь идёт вовсе не о наследии латинского Рима или германского Рейха, созданного Оттоном Великим - проблема много глубже и гораздо шире. Сегодня борьба обострилась до предела. Это связано прежде всего с концом тысячелетия, когда все люди христианского мира ждут перемен и морально готовы к установлению нового мирового порядка. И очень важна поэтому наша экспедиция, цель которой - помешать оккультным обществам Северной Америки дать этой стране решающее преимущество в борьбе за наследие Арктогеи!.. - Ого-го-го, - оценил Лукашевич. - Да он покруче любого политрука загибает. - Оккультрук, - тут же породил Кадман неуклюжий неологизм. - Смешно. - ...Это нужно сделать по двум причинам. Первая причина - в рамках нового мирового порядка, при котором США становятся наследниками Изначальной Традиции, нет места для русских и для России. Вторая причина - наша страна, значительная часть территории которой находится в арктической и предарктической зонах, имеет больше оснований претендовать на это наследие. К этому можно добавить, что население России, довольно долго существовавшей изолированно, по своей крови ближе к жителям Арктогеи, чем население Америки, где велик процент выходцев из Гондваны - негроидов и монголоидов. Америка сегодня сильнее, но Россия имеет больше прав. Противостояние может разрешиться только с приобретением одной из сторон Предмета Силы, помещённого нацистами среди льдов Антарктиды... - Вот он к чему клонит, - догадался Лукашевич. - Копьё Судьбы! - ...Первоначально вожди Третьего Рейха полагали, что Арктогея находится на севере. Они потратили колоссальные усилия на то, чтобы обнаружить следы этого континента, но их усилия в этом направлении не увенчались успехом. Но вот Отто Келер, штандартенфюрер и сотрудник оккультного отдела СС "Аненербе", опираясь на собственные расшифровки древних текстов, доказал, что полюса поменялись местами, а значит, Арктогею следует искать в Антарктиде. На территории Земли Королевы Мод была построена база, и когда Третий рейх рушился под ударами союзников, туда были переправлены все реликвии, так или иначе имеющие отношение к Изначальной Традиции. Предмет Силы, который находится там, имеет значение ключа, открывающего доступ к власти над будущим мира. Но о нём мы поговорим в следующий раз. - Позвольте вопрос? - раздался голос из аудитории. Дугов поискал спрашивающего глазами, а потом благосклонно кивнул: - Я с удовольствием отвечу. Во втором от подиума ряду поднялся Константин Громов. - Вы говорили о том, что полюса поменялись местами. То есть Арктогея находится теперь на Южном полюсе, правильно? - Совершенно верно. - Но в таком случае то, что вы называете Гондваной, располагалось не в Африке и в Южной Америке, а как раз в Евразии и в Северной Америке. Следовательно, негроидные и монголоидные расы имеют больше прав называться людьми Северного Полюса, нежели европеоиды, к которым относимся мы и большинство современных американцев. Как вы увязываете одно с другим? Задав вопрос, Громов сел на своё место. Дугов выглядел озадаченным, а по лекторию прокатилась волна смешков. - Ловко он его поддел, - сказал Кадман. - В самое уязвимое место. - Да, Костя в этих делах разбирается, - подтвердил Лукашевич, испытав прилив гордости за начитанного друга. - Если говорить о физическом плане, - отвечал Дугов, осторожно подбирая слова, - то противоречие действительно бросается в глаза. Но не всё в этом мире подчинено материалистическим законам. Арктогея и Антарктида едины в метафизическом смысле. Когда я утверждал, что Север и Юг в результате катастрофы поменялись местами, то имел в виду, что изменилось сакральное значение этих полюсов. Если же перевести обсуждение в сферу географии, то произошло следующее: северная Арктогея, к тому времени обезлюдевшая, погрузилась в пучину вместе с Атлантидой, а на Южном полюсе образовался новый континент, быстро покрывшийся льдом. Мы не можем, разумеется, утверждать, что рельеф их идентичен, но это не имеет принципиального значения. Вас удовлетворил мой ответ? Громов кивнул. - Чего он про каменный уголь не спросит? - удивился Кадман. - В Антарктиде давно уже каменный уголь обнаружили. Так что она существовала задолго до описываемой катастрофы. - Костя у нас - гуманист, - сообщил Лукашевич весело. - Не добивает лежащих...
* * * Лукашевич и Стуколин жили в двухместной каюте и ночевать приходили примерно в одно и то же время. Накануне выборов Президента они выполняли вечерний патрульный облёт по внешнему радиусу и сильно вымотались. Лукашевич сразу же завалился и захрапел, а Стуколин, который с недавних пор не мог уснуть без книги, полчасика почитал очередной боевик из серии "Держись, братишка!". Эту серию в количестве десятка томов он закупил, поддавшись на уговоры книжного торговца в Евпатории, который уверял, что "более крутых военных приключений" (!) Алексей нигде не найдёт. Редкий случай, но серия Стуколина не разочаровала. Однако в общем ряду попадались и довольно странные авторы. Например, некто Влад Рокотов описывал с претензией на документализм недавнюю Югославскую кампанию. При этом он отпускал направо и налево такие эпитеты в адрес противоборствующих сторон, наклеивал такие ярлыки, что становилась непонятно, кто прав, а кто виноват - все выглядели одинаковыми уродцами. Впрочем, один положительный персонаж в тексте всё же имелся - собственно, сам главный герой, русский по национальности и биолог по специальности, по ходу сюжета превратившийся в натурального "отморозка", покрошившего чуть ли не всю албанскую Освободительную армию Косова в полном составе, а потом, по возвращении в родные палестины, принявшегося и за соотечественников. Стуколина смущал этот персонаж (до сих пор все научные сотрудники, с которыми ему приходилось иметь дело, не отличались бесстрашием и вряд ли могли составить конкуренцию волкам Хашима Тачи88), но с другой стороны, Алексей искренне верил, что плох тот роман, где нет Героя с большой буквы, способного сокрушить всех, кто встаёт у него на пути, а потому прощал автору эту очевидную "натяжку". В большей степени Стуколина задевало то, что Рокотов, мягко говоря, мало разбирался в военной технике, которую описывал. Если поначалу Алексей старался не замечать мелких ляпов, допускаемых тут и там, то с какого-то момента они начали его раздражать, потому что вступали в противоречие с сюжетом. Стуколин вообще был любитель выискивать ляпы у зарвавшихся авторов, но никогда не делал трагедии из наличия их в тексте или в фильме - в конце концов, автор может быть сколь угодно выдающимся специалистом в какой-нибудь области, но при этом всегда допустит промашку в другой. Однако когда большинство побед главного героя и других персонажей напрямую зависят от плохого знания автором существующих реалий, при чтении или просмотре возникает инстинктивный протест. Уговаривая самого себя не придавать особого значения нагромождению ляпов, Алексей за три дня одолел первую книгу Рокотова, но на второй сломался, когда к огромному своему удивлению узнал, что мобильный зенитный комплекс С-125, оказывается, вооружён ракетами на жидком топливе89. После этого он с негодованием захлопнул роман и более к нему не прикасался. Сегодня он читал другого автора, отрекомендованного издателями в качестве действующего майора ПВО. Этот товарищ своё дело знал, и, несмотря на некоторую шероховатость стиля, поймать его на неточностях технического плана было нереально. Прочитав страниц десять и убедившись, что персонажам пока ничего страшного не грозит, Алексей спрятал книгу под подушку и погасил свет. Ему снилось, будто он летит на спарке "Су-27УБ", а сзади возится премьер-министр Путин, которого пророчат в Президенты России и который всё никак не может подбросить дров в топку. "Эй ты, живее там! - прикрикнул Стуколин, поправляя сползающую на глаза ушанку. - Скорость падает". "Сейчас, сейчас, - ответил премьер-министр и с грохотом уронил на пол промёрзшее полено. - Тише ты, дурак!" От удивления Стуколин проснулся, и тут же понял, что услышанные им во сне слова были произнесены на самом деле, в реальности. В каюте, кроме него с Лукашевичем, находились ещё двое. Они стояли над Стуколиным, один из них светил фонариком, а другой - возился с мешком из парусины. - Я вам не мешаю? - с юмором поинтересовался Алексей. Двое замерли. А потом фонарик погас, и ночные визитёры разом набросились на Стуколина. Сопротивлялся тот отчаянно: вырывался, брыкался, матерился но все его усилия пропали втуне, нападавшие оказались сильнее, и вскоре Алексей был связан по рукам и ногам крепкой верёвкой, рот его был заклеен скотчем, на голову накинут мешок, и Стуколину оставалось только мычать. Зашевелился разбуженный вознёй Лукашевич. Не отрывая голову от подушки, он взглянул на фосфоресцирующий циферблат своих наручных часов и пробормотал сонно: - Господи, шесть часов! Вы там все обалдели, что ли? - Молчи, сухопутный! - оборвал его грубый голос, и ночные визитёры навалились теперь уже на Лукашевича. Через минуту всё было кончено, и двое неизвестных остановились, тяжело дыша и утирая трудовой пот. - И чего это я согласился участвовать в этой идиотской затее? - спросил сам себя один из них. - Ладно тебе, - откликнулся другой. - Раньше надо было думать. А если б отказался, Василий искупал бы тебя вместе с остальными. Стуколин, слушавший всё это, внутренне похолодел. "На "Варяге" заговор! - мелькнула паническая мыслишка. - Перетопят нас в мешках, как котят, захватят крейсер и дёрнут на нём в Америку. Блин, получается, я проспал собственную смерть!" Он снова замычал и заворочался, но верёвки держали крепко. - Смотри, вырваться пытается. - Ха, а ты не пытался бы? - Страшно ему, наверное... - Аж жуть. Ладно, кончай трепаться - берём первого и понесли. Под совместное мычание пленённых пилотов, ночные визитёры подхватили Лукашевича на руки и, покряхтывая, выволокли из каюты. Когда за ними закрылась дверь, Стуколин попытался собраться с мыслями. Алексею уже не поможешь, но нужно хотя бы попытаться спасти себя и корабль. Он принялся интенсивно изгибаться, но добился только того, что свалился на пол, при этом больно ударившись головой. В этом неудобном положении он пролежал не меньше четверти часа - время Алексей всегда определял довольно точно, и ни стресс, ни чрезвычайные обстоятельства не могли его сбить. Потом дверь снова открылась, и в каюту вошли давешние визитёры. - Ты посмотри, - услышал Алексей. - Наш Монте-Кристо пытался сбежать. Второй из визитёров хихикнул: - Не очень-то у него получилось. - Ладно, хватит издеваться над человеком - понесли. Стуколина подхватили на руки и довольно небрежно, прикладывая к углам и косякам, поволокли по коридорам крейсера. "Ну вот и всё, - подумал Алексей. - Отлетался. Господи, и почему я неверующий и даже помолиться не умею?" Через некоторое время он понял, что его тащат наверх - на полётную палубу. Это породило надежду. Если заговорщики хотят без шума покончить с личным составом авиагруппы, то им следовало бы воспользоваться каким-нибудь другим путём - полётная палуба просматривается насквозь и контролируется ночной вахтой. Но похитители, сопя от напряжения и, видимо, не догадываясь о соображениях Алексея, продолжали волочить его наверх. По тому, как разом стало свежо, Стуколин понял, что они на палубе. К своему удивлению, он услышал громкие голоса и жизнерадостный смех. "Ёрш твою медь, - подумал он. - А ведь поживём ещё!" Его пронесли шагов двадцать, бросили на палубу, сорвали мешок и скотч. От яркого света, ударившего в глаза, - солнце в этих местах встаёт рано Алексей на секунду зажмурился. А когда открыл, то обнаружил, что палуба переполнена народом - казалось, сюда собрались все члены команды "Варяга" от старших офицеров до рядовых моряков. На самой палубе из брезента была сооружена огромная ванна, заполненная океанской водой. И в этой ванной уже пребывали пилоты авиагруппы в полном составе. Нельзя сказать, чтобы у них был особо жизнерадостный вид, но и явного протеста они не выказывали. "Да это же Праздник Нептуна! - догадался Стуколин. - Экватор! Как же мы проморгали?" К Стуколину подошли два моряка, одетые довольно причудливо - в намотанные на голое тело зелёные тряпки, с ластами на ногах. Моряки споро развязали Стуколина и под всеобщий свист и улюлюканье забросили в ванну к остальным. Алексей погрузился с головой, но сразу вынырнул, отплёвываясь. - С добрым утром, - сказал Лукашевич, оказавшийся рядом. - Вот сволочи, - охарактеризовал происходящее Стуколин. - А я уж решил, что на "Варяге" мятеж. - Не один ты, - усмехнулся Лукашевич. - Серёга своих "тритонов" знаешь как отделал. К друзьям подгрёб Золотарёв. Лицо его слева украшала свежая ссадина, губы распухли, но вид он имел самодовольный. - Эх вы, доходяги! - сказал он. - С какими-то субтильными мореманами справиться не сумели. - Но результат-то один,- заметил уязвлённый Стуколин. - Я сюда по доброй воле влез! Не то что вы. Почувствуй, блин, разницу! - Так, - Стуколин огляделся вокруг. - Костю вижу... Барнавели тоже тут... и писатель... А где наши спецназовцы? - К ним просто так не войдёшь, - пояснил Золотарёв. - У них круглосуточный пост и оружия полный рундук. Если захотят участвовать, сами выползут. Тут моряки, одетые тритонами, расступились, и к ванне приблизилось "чудо гороховое" - Нептун. Из нормальной одежды на нём были только тельняшка и трусы до колен, остальное - распущенные и выдержанные в зелёной краске бинты, изображающие водоросли, борода из мочалки, корона из латуни - были заготовлены специально к празднику. Узнать его под этим нарядом было довольно затруднительно. - Что за шум? - спросил Нептун густым басом. - Что за переполох в царстве моём? - Поймали нарушителей, ваше величество, - доложил один из "тритонов", в котором Стуколин опознал Мстислава Губанова. - Экватор пересекают, а даров не преподносят. - Как так? - Нептун нахмурил брови. - Непорядок. - Вот и мы думаем, что непорядок. - Что же вы, путешественники? - Нептун снова повернулся к сидящим в ванне пилотам авиагруппы. - Законы морские не цените? Меня, царя всех морей и океанов, водоёмов больших и малых, не уважаете? А как утоплю? - Рэкетир, блин, - тут же обозвался Золотарёв. - Кто это сказал?! "Тритоны" засуетились, выволокли Сергея из воды и бросили его на колени перед Нептуном. - Кто таков? - грозно осведомился морской царь. - Почему непочтителен? - Капитан Золотарёв, - представился Сергей. - Сроду был непочтителен к дутым авторитетам. - Ах ты, охламон! - рассердился Нептун. - Кого ты "дутым" назвал? - и под одобрительные возгласы "тритонов" начал охаживать Золотарёва палкой, играющей роль трезубца. - Ай, ай! - запричитал Сергей визгливым голосом. - Больше не буду, ваше величество! - То-то же, - удовлетворился Нептун. - Ну сказывай, капитан, на каких кораблях ходил, по каким морям или океанам? - По воздушному океану, ваше величество! - Золотарёв в карман за словом не полез. - Это где такой? Почему не знаю? - Знаете, ваше величество. У вас над головой. Нептун, задрав голову, посмотрел в небо. - А, так ты подданный моего японского кореша Камикадзе? - обрадовался Нептун. - У вас, мне утопленники рассказывали, какая-то заварушка с Дядюшкой Сэмом была - чем дело-то кончилось? - Без бородатого анекдота шагу ступить не могут, - булькнул сидящий в ванне Кадман. Его тоже вытащили из постели, и был он совсем голый и синий от холода. Без одежды "акула пера" производила довольно непрезентабельное впечатление, отличаясь от остальных худосочностью и слаборазвитой мускулатурой. Но самоуверенности у него при этом не убавлялось. - Проиграли мы, ваше величество, - отвечал Золотарёв. - Вчистую. - Что ж вы, соколы? Посрамили, получается, кореша моего? - Так ведь слуги Дядюшки Сэма тоже под ним ходят, ваше величество... Закончить импровизированный спектакль Нептуну и Золотарёву не удалось. На палубе появился вице-адмирал Долгопрудный. В своём парадном мундире, резким контрастом выделяющемся на фоне тельняшек и зелёных тряпок, в кои были наряжены "тритоны", он выглядел белой вороной - очень внушительной белой вороной, надо сказать! Подойдя к Нептуну, Георгий Семёнович окинул его юмористическим взглядом. "Тритоны" притихли, но морской царь ничуть не испугался. - А это ещё что за франт? - осведомился он. - Вырядился, как на параде. Слушай, франт, я тебя знаю? Долгопрудный широко улыбнулся и вдруг легко, словно не убелённый сединами адмирал, а юноша с первого курса мореходки, встал на одно колено. Снял фуражку и сказал: - Здравия желаю, царь-батюшка. Прости нас, окаянных, что нарушили твой покой. Не гневись и не шторми. Нептун удовлетворённо кивнул: - Вот как говорить с морским царём надо! - сказал он, обращаясь к сидящей в брезентовой ванне компании. - Учитесь, молодёжь! - Корабль наш называется "Варяг", - докладывал Георгий Семёнович. - Идём под флагом старинным "андреевским", курсом в Антарктиду. На борту много пушек имеем, чтобы врага устрашить и честь флота своего отстоять. - Шиза какая-то, - пробормотал Кадман. - Они хоть сами слышат, чего несут? Стилизовать под старину, господа, тоже надо уметь! - Тише ты, - шикнули на него. - Я - капитан "Варяга", - говорил Долгопрудный, - и под моим началом находится полторы тысячи разбойников. Пропусти нас с миром, царь-батюшка, дай попутного ветра и низкой волны... - Дары будут? - деловито поинтересовался Нептун. - Конечно же, царь-батюшка. И вино, и сдоба для тебя приготовлены. А это лично от меня. К огромному удивлению присутствующих, Долгопрудный снял с запястья часы и протянул их Нептуну. Морской царь, по всему, растерялся пуще других, и тогда вице-адмирал, привстав, наклонился к нему и шепнул: - Бери, Василий, не смущайся. Не забудь только потом в кильватер бросить. - Достойный подарок, - заявил Василий Рушников (а это был именно он скорый на всякие выдумки командир ЗРК "Кинжал"), взял часы и надел их на руку. - Принимается! Окружающие зааплодировали. - Продолжайте, ребятушки, - сказал Долгопрудный, надел фуражку и с достоинством удалился. ...В тот же день состоялись выборы Президента. В кают-компании соорудили избирательный пункт с урной и кабинками, и к обеду все члены команды по очереди побывали там, поставив галочки на бюллетенях. Исключения не делалось ни для кого, даже для тех, кто считал себя гражданином Украины Долгопрудный по-прежнему проводил политику многонационального единства, словно "Варяг" действительно был частью территории исчезнувшего государства под названием СССР. На вечернем банкете, посвящённом экватору и Празднику Нептуна, старший помощник Ткач озвучил результаты выборов. Как и ожидалось, подавляющее большинство проголосовало за премьер-министра Путина. Три десятка голосов досталось лидеру коммунистов Зюганову. Примерно такое же количество получил популярный в "глубинке" губернатор Кемеровской области Тулеев. Два голоса были отданы режиссёру Говорухину, и один - демократу Явлинскому. - Теперь начнётся, - зловеще пообещал писатель Кадман. - Будет вам небо в клеточку! - Кончай злопыхать, - посоветовал командир спецназовцев Роман Прохоров, наливая литератору первую за сегодня стопку горилки. - Давай лучше выпьем. За экватор. И за будущее!..
* * * Первый айсберг члены команды "Варяга" увидели на сороковой параллели. Многие высыпали на палубу - посмотреть на это чудо природы. Крейсер шёл на скорости в двадцать узлов, оставляя айсберг по правому борту, и все любопытствующие имели возможность рассмотреть подробности в бинокли. Айсберги южного полушария отличаются от айсбергов северного. Если от арктической полярной шапки отламываются довольно бесформенные глыбы, напоминающие куски льда в бокале с коктейлем, только сильно увеличенные в размерах, то айсберги Антарктики - это целые плавучие острова со своей экосистемой, способные бороздить океан годами, пока течение не вынесет их к экватору. За характерную форму антарктические айсберги называются столообразными, и именно такой повстречался "Варягу". - Настоящий кусочек Антарктиды, - мечтательно сказал писатель Кадман, отнимая от глаз бинокль. - Всё-таки удивительное дело: мы стремимся в космос, всё выше, и выше, и выше, а тут рядом, на нашей собственной планете, целая terra incognita! - Ну, не такая уж incognita, - заметил Роман Прохоров, стоявший рядом. Кто там только со времён Беллинсгаузена с Лазаревым не высаживался90. Станций опять же навалом. - Но кто читает отчёты этих экспедиций и станций? - резонно возразил Антон. - Кому это нужно? А ведь Антарктида будет поинтереснее иных планет, даже поинтереснее Марса, вокруг которого сейчас столько разговоров. Ведь Марс, по большому счёту, - просто безжизненная пустыня, а в Антарктиде когда-то существовала жизнь, и, наверняка, её фауна отличалась от фауны других континентов в той же степени, что и фауна Австралии. - Вся проблема в том, что за два века тема утратила новизну, - предположил Роман. - К Антарктиде привыкли. Сюда уже экскурсантов возят. Вот будут лет через двести на Марс экскурсантов возить, тоже всем неинтересно станет. - Смотрите, дельфины! - воскликнул Кадман, вытягивая руку. При этом он стал похож на мальчишку, которого впервые привели в зоопарк. Действительно, между "Варягом" и айсбергом, высоко выныривая из воды, продвигалась стая голов эдак в сотню. Роман посмотрел в бинокль: - Нет, не дельфины, - сообщил он через некоторое время - Похоже, это пингвины. - Вот и ещё одна примета Антарктики, - подытожил Кадман. Приметы южного континента множились на глазах. Участились встречи с айсбергами, и пилотам прибавилось хлопот: поскольку системой международной спутниковой навигации "Варягу" было пользоваться запрещено, на них возложили обязанности обеспечения штурманской группы крейсера свежими океанографическими данными. Сам командир крейсера, вице-адмирал Долгопрудный, всё чаще появлялся на мостике, чтобы взять управление на себя. И хотя современный тяжёлый крейсер считается непотопляемым кораблём, айсберги об этом не знают, чему подтверждением - судьба "Титаника", которого тоже когда-то называли "непотопляемым". Время от времени над "Варягом" появлялись буревестники и альбатросы, однако рёв двигателей их отпугивал, и надолго они не задерживались. Ещё любопытствующие могли наблюдать китов и тюленей, мигрирующих с наступлением антарктической осени. Погода, правда, заметно ухудшилась: с юга дул резкий холодный ветер, волнение усилилось настолько, что порой приходилось отменять плановые вылеты. А однажды Антон Кадман, выйдя на "крышу", стал свидетелем странного явления. Солнце скрывалось за плотными низкими облаками, а всё вокруг было словно подёрнуто белесой дымкой. Линия горизонта была неразличима, и создавалось впечатление, будто бы "Варяг" находится внутри огромной замкнутой сферы. Опустив глаза, Антон к страху своему не увидел поверхности палубы, на которой стоял. Ему сразу вспомнились многочисленные истории о Бермудском треугольнике и пропавших бесследно кораблях. - Что это? - с ужасом спросил писатель пробегавшего мимо Рушникова. Василий приостановился. - Это "белая мгла", - ответил он, улыбаясь. - А значит, мы в Антарктике...
(Авианосец "Джон Ф. Кеннеди", Антарктика, апрель 2000 года) Сообщение о том, что в трёхстах морских милях северо-восточнее движется параллельным курсом авианесущий крейсер "Варяг", пришло в боевой информационный центр ударной группировки по системе спутниковой связи SAT-COM незадолго до того, как передовые корабли боевого охранения пересекли пятидесятую параллель. Случилось это ранним утром, и большая часть личного состава авианосца "Кеннеди" ещё отдыхала в своих каютах. Командир авианосца кэптен Уильям Перкинс объявил "тревогу" и распорядился разбудить всех, кто, согласно "тревожному" расписанию, должен был занять свои посты. Ещё через четверть часа в боевом информационном центре флагмана собрались офицеры в должности не ниже командира части. Среди присутствующих был и командир авиакрыла Майкл Санчес. Он ещё не знал, в чём дело, но нехорошее предчувствие уже овладело им. Экстренный сбор походного штаба группировки мог означать только одно - "прогулка" (как охарактеризовал экспедицию Дик Митчем) не получилась. Враг, поначалу - виртуальный, а потому совсем не страшный - вдруг приобрёл зримые черты в виде засветки на главном тактическом дисплее автоматизированной системы раннего предупреждения "Аутло Шарк". А если вспомнить о том, что обычно стоит за подобными засветками... Санчесу очень хотелось оказаться подальше и от боевого информационного центра, и от авианосца, и от всей этой Антарктиды, будь она навеки проклята. Однако, несмотря на дурные предчувствия, Майкл держался в рамках должность командира авиакрыла ко многому обязывает; к тому же, степень опасности потенциального противника ещё предстояло оценить. Зайдя в штаб и поприветствовав собравшихся офицеров, Санчес прямиком направился к оператору центра, отвечающему за управление воздушным движением: - Доложите обстановку! - "Хаммер"91 в контакте с противником, - сообщил оператор. - Два дежурных "томкэта" заняли эшелон на "угрожаемом направлении". Ещё два - в пятиминутной готовности. Сейчас взлетает "гувер"92. - Отлично, - сказал Санчес. - Вы сделали за меня всю работу. Он повернулся к контр-адмиралу Эллисону: - Необходим ваш приказ, сэр. Я прошу объявить "боевое расписание". - Подождите, - остановил Эллисон нетерпеливого кэптена. - Они видят нас? спросил он у оператора. - Да, сэр, - отозвался тот. - Мы только что получили данные с "хаммера". Корабль противника соблюдает режим радиомолчания, РЛС выключены, но в воздухе постоянно находятся два самолёта. По характеристикам это "флэнкеры", палубная модификация93. В настоящий момент один из них находится на удалении в двести миль от нас и на высоте в тридцать тысяч футов - он нас видит, сэр. - Плохо, - сказал контр-адмирал. - Это очень плохо. Он взглянул на главный тактический дисплей. - Кто может что-нибудь сказать об этом корабле? - Если позволите, сэр, - поднял руку присутствовавший здесь же "независимый эксперт" Риан. - "Варяг" - это систер-шип флагмана российского Северного флота "Адмирала Кузнецова". Он считается недостроенным и не так давно был продан частной компании по цене металлолома. Государственная принадлежность его не определена. Но, судя по тому, что он появился в этих водах и на его борту находятся "флэнкеры", данные разведки устарели. - Устарели? - Эллисон даже не пытался скрыть раздражение. - Чем вы вообще занимаетесь в своём Управлении, если о появлении на океанских линиях нового тяжёлого авианосца мы узнаём в тот момент, когда он наводит на нас свои пушки? - Никто не предполагал, что русские рискнут использовать недостроенный крейсер и противопоставить его нашей группировке. - А откуда известно, что это русские? Вы же говорили, что государственная принадлежность авианосца не определена. Риан повернулся к стоящему в сторонке Фоули. - Может быть, вы ответите на вопрос адмирала? - Да, сэр, - Фоули выступил вперёд. - Произошла утечка секретной информации, сэр. Русские знают о нашей экспедиции и её задачах. Они заинтересованы в том, чтобы помешать нам, сэр. - Теперь мне понятно, зачем вам понадобились личные дела экипажа, Эллисон нахмурился ещё больше. - И вы скрывали это от меня? Вели своё расследование, а я ничего об этом не знал? - Прошу прощения, адмирал, - вмешался Риан, - но сейчас нет времени на разбирательство. Мы должны принять решение... - А я не могу принять решение на основании тех данных, которыми располагаю! - в довольно резкой форме заявил Эллисон. - Хорошо, допустим, что это русские. Что они могут реально предпринять? И снова отвечать за всех пришлось Джеку Риану. - Очевидно, - сказал он, - в данном случае русские действуют тайно, без официальной санкции своих властей. Если бы такая санкция имелась, они отправили бы нам вдогонку свою собственную авианесущую группировку. А здесь мы имеем дело с одним-единственным крейсером, вышедшим без боевого охранения и без поддержки. - Вы в этом уверены? - Да, сэр! - Что ж, - задумчиво произнёс контр-адмирал, - разведка своё слово сказала. Теперь наша очередь, кэптен, - он повернулся к ожидающему приказа Санчесу: - Поднимите в воздух ещё два "томкэта". Кроме того, пошлите пару из "жука"94 и "кота"95 к русскому авианосцу - нужно им продемонстрировать, что мы готовы к ответным действиям при любом развитии ситуации. Майкл подумал, что при ином раскладе он с лёгким сердцем послал бы к вражескому крейсеру пару своих подчинённых, но только не теперь - после длительного перехода и в момент первого контакта с противником. Его просто неправильно поймут офицеры авиакрыла, возникнет слушок, что кэптен Санчес сыграл труса, и это раньше или позже дойдёт до старшего брата и отца. Страшно даже представить, что навоображают себе эти вояки!.. - Сэр! - обратился Майкл к контр-адмиралу. - Вы позволите мне лично навестить русский авианосец? Эллисон окинул бравого кэптена одобрительным взглядом. - Разрешаю. - Ещё один вопрос, сэр. Цвет ракет? - Повесьте белые. Пусть русские увидят, что мы не шутим96. - Слушаюсь, сэр! Отдав честь, Санчес покинул боевой информационный центр и по галерейной палубе прошёл в штаб авиакрыла. Там его дожидались командиры эскадрилий. Майкл посмотрел на их хмурые озабоченные лица и понял, что колебаний они ему не простят. Он прокашлялся в кулак и в нескольких словах изложил офицерам имеющиеся у него сведения по оперативной обстановке. Те приняли новости молча и внешне спокойно, один только Фрэд Кинг по прозвищу Небесный Король широко улыбнулся, продемонстрировав белоснежные блестящие зубы. - Приказ командира группировки, - Майкл возвысил голос. - Необходимо нанести нашим русским друзьям визит вежливости. Ведущим буду я. Кто хочет составить мне компанию? Хотели, разумеется, все, но раньше остальных успел высказать своё желание Фрэд Кинг: - Если позволите, сэр! Отказать ему Санчес не имел оснований. Но и радости не выказал. - Жду вас на палубе через пятнадцать минут, - буркнул он, выходя из помещения штаба. В указанное время он сам, одетый в высотный компенсирующий костюм, вышагивал по резиновому покрытию "крыши" авианосца, направляясь к своему "хорнету", выставленному дивизионом буксировки у самолётоподъёмника номер 3. Заняв своё место в кабине и проверив работоспособность бортовых систем, Санчес захлопнул фонарь и повёл штурмовик к носовой катапульте правого борта. Рассвет уже окрасил горизонт в ярко-алые тона, по светлеющему небу быстро бежали облака, а слева по курсу виднелся одинокий айсберг. Чтобы обеспечить лучшие условия для взлёта и посадки, "Джон Ф.Кеннеди" увеличил скорость до 32 узлов и пошёл против ветра. На кормовых углах барражировал вертолёт SH-3 "Си Кинг" с группой спасателей, готовых оказать помощь экипажам самолётов в случае аварии или другого бедствия. Аккуратно подведя штурмовик к катапульте и по толчку почувствовав, что носовая стойка шасси встала в гнездо ведущего захвата, кэптен связался с командиром авиационной боевой части: - Крыша! Здесь Пустынник. К взлёту готов. - Взлёт разрешаю, Пустынник, - отозвался Дик Митчем. - Удачно слетать, Майкл! - Спасибо, Дик. В это время техники в зелёных куртках, обозначающих их принадлежность к дивизиону обслуживания взлётно-посадочного оборудования, закончили взвешивание штурмовика, чтобы точно определить необходимое давление пара, и оператор катапульты высветил на специальном табло номер самолёта и его взлётную массу. За хвостовым оперением "хорнета" поднялся отражатель газовой струи. Майкл движением РУД вывел двигатели на максимальную тягу, отпустил тормоза и мигнул аэронавигационными огнями, в очередной раз сигнализируя палубной команде о своей готовности. Руководитель группы обслуживания катапульты, внимательно наблюдавший за процессом подготовки, махнул зелёным фонарём, и оператор нажал кнопку "Пуск". С задержкой в две секунды катапульта сработала, калиброванное кольцо страховочного штока оборвалось, и "хорнет" с огромным ускорением помчался по катапультному треку, развив в момент отрыва от палубы скорость в сто шестьдесят узлов. Оказавшись в воздухе, штурмовик чуть провалился, но, управляемый опытной рукой, начал быстро набирать высоту. Через полминуты к нему в хвост пристроился "томкэт", за штурвалом которого сидел лейтенант Кинг. - Сегодня без баловства, Фрэд, - предупредил Санчес своего ведомого по ближней связи. - Мы должны лишь провести разведку и показать русским, что знаем об их присутствии. - Слушаюсь, кэптен, - подтвердил получение приказа лейтенант. - Сегодня "без баловства". Голос Кинга в наушниках шлемофона звучал бесстрастно и, казалось, не должен был вызывать подозрений, но Майкл Санчес почему-то ему не поверил...
(Антарктика, апрель 2000 года) Первым корабли американской ударной группировки заметил Руслан Рашидов. Случилось это через три минуты после того, как "хорнет" Майкла Санчеса взлетел с палубы "Джона Ф. Кеннеди". Тонко пискнул сигнал захвата цели, и на панели многофункционального индикатора появилась условная карта местности с отмеченными на ней объектами противника. Один, два, три, четыре... семнадцать объектов! С высоты они казались сбившимися в кучу, зоны действия радиолокационных станций накладывались друг на друга, что, по идее, снижало боеспособность, но старший лейтенант знал, что это обманчивое впечатление - просто принципы организации противовоздушной обороны на суше и на море довольно сильно разнятся. Кто другой на месте Рашидова при виде такого количества целей мог растеряться и запаниковать, но только не Руслан. Быстро проанализировав воздушную обстановку, он по каналу шифрованной связи соединился с оператором боевого информационного поста: - Сфера, как слышно меня, приём? На связи Сибиряк. Наблюдаю группу из семнадцати объектов. Удаление - триста семьдесят. Направление - двести. Семь объектов идентифицировал как военные корабли и один - как корабль снабжения. В воздухе находятся девять птичек: самолёт дальней локации, один "противолодочник", один вертолёт, четыре истребителя кружат над группой, и два идут к нам. - Принято, Сибиряк. Мы уже видим их на дисплее. После довольно продолжительной паузы в эфире появился Барнавели. - Сибиряк, на связи Ас. Немедленно возвращайтесь на палубу. Как поняли меня, приём? - Понял вас, Ас. Возвращаюсь на палубу. Рашидов развернул истребитель и лёг на обратный курс. Лишних вопросов он задавать не привык. По истечении десяти минут полёта в горизонте, "Су-33" Рашидова появился на траверзе "Варяга". Облетев крейсер, Руслан не обнаружил на полётной палубе ни одного истребителя. Поскольку воздух над "Варягом" был чист, выходило, что все машины были опущены вниз, на ангарную палубу. Предположение старшего лейтенанта оказалось верным. Когда на БИП крейсера поступила информация о появлении американской группировки, вице-адмирал Долгопрудный созвал на капитанский мостик офицеров, возглавляющих подразделения "Варяга". - Так-то вот, ребятушки, - сказал он, и владевшее им лихорадочное возбуждение заметили все присутствующие, - начинается самое интересное. - Я предлагаю отогнать наглецов, - тут же выступил подполковник Барнавели. - Мы с Костей Громовым слетаем и... - А вот этого не надо, - с ходу отверг Георгий Семёнович идею командира авиагруппы. - Незачем нам провоцировать конфликт раньше времени. А средств для того, чтобы отогнать пару истребителей, у нас и на корабле хватит. Какие ещё будут предложения? - Запустить одну "триста тридцатую"97, - помедлив, сказал капитан первого ранга Мстислав Губанов, исполнявший обязанности командира боевого информационного поста и старшего офицера по воспитательной работе. - И взорвать на подлёте. Полные штаны пилотам обеспечены. - Какие вы все, ребятушки, воинственные, - огорчился Долгопрудный. - Они ведь нам не враги пока, а наоборот даже - геополитические союзники. Но лишнего им знать не следует. Поэтому я предлагаю всю авиацию с палубы убрать и начать радиоигру. - Это как же? - немедленно воспротивился Барнавели. - Вот так взять и убрать? - Взять и убрать, - подтвердил вице-адмирал. - Пусть помучаются, посчитают, сколько мы единиц авиации на себе нести можем. Приказ командира "Варяга" был выполнен в точности, и Руслан Рашидов сел на совершенно пустую палубу. Буксировочная команда тут же отволокла его истребитель к самолётоподъёмнику, торопливо, под окрики офицера, сложила консоли крыльев, и "Су-33" опустился вниз, в чрево крейсера. Ещё через три минуты американские самолёты, шедшие на высоте двух километров, появились в зоне прямой радиолокационной видимости. - Всем постам, внимание! - разнёсся по крейсеру усиленный динамиками громкоговорителей голос Губанова.
* * * Командир экипажа самолёта ДРЛО Е-2С "Хоукай", под прикрытием "томкэтов" барражирующего на высоте в двадцать пять тысяч футов от поверхности океана, внимательно следил за продвижением пары "жук-кот" в направлении к русскому авианосцу. Радар APS-125 производства компании "Дженерал электрик", находящийся в дискообразном надфюзеляжном обтекателе, позволял "высвечивать" район радиусом от ста пятидесяти до четырёхсот морских миль, контролируя 250 воздушных объектов одновременно и выдавая целеуказание тридцати своим перехватчикам. Сейчас воздушная обстановка была намного "прозрачнее", но командир экипажа не расслаблялся. На своём контрольном дисплее он видел, как корабли боевого охранения меняют своё местоположение относительно ядра группировки. Они выстраивались в классический ордер98 противовоздушной обороны, а это наставляло ход мыслей на вполне определённый лад. - Пустынник, здесь Ястреб-один, - обратился он к Санчесу по каналу спецсвязи. - Слушаю, Ястреб-один, - откликнулся кэптен. - Вы входите в зону радиолокационной видимости. - О'кей, Ястреб-один! Спасибо за информацию. - Парни, подбросьте им перчика в борщ! - со смехом посоветовал второй пилот "хоукая". - Постараемся, Ястреб-один.
* * * Когда до русского авианосца оставалось чуть больше восьмидесяти миль, станция предупреждения о радиолокационном облучении "Магнавокс AN/ALR-50" передала в бортовой компьютер "хорнета" информацию о мощном источнике радиолокационного излучения, появившемся прямо по курсу. 16-разрядный процессор обработал информацию и отправил её дальше - на многофункциональный индикатор и в систему звукового оповещения. Заслышав сигнал, Санчес внутренне напрягся. Когда-то на него подобные спецэффекты не производили заметного впечатления, но с тех пор много воды утекло, а главное - он слишком хорошо помнил, что такое ночь посреди иракской пустыни. - База, здесь Пустынник, - вызвал кэптен боевой информационный центр группировки. - Мы вступили в радиолокационный контакт с противником. - Принято, Пустынник. Продолжайте выполнение задания. Стало уже совсем светло, видимость была отличная, и, чуть наклонив нос штурмовика, Санчес получил возможность полюбоваться на русский авианосец, кажущийся отсюда маленькой утлой лодочкой на фоне безбрежного океана. - Пустынник, здесь База. Противник вызывает вас на частоте два-один-восемь-два. Побеседуйте с ним. Но, ради Бога, не выдавайте наших секретов! "Веселятся, - подумал кэптен с каким-то тёмным ожесточением. - Сидят у себя там, под кондиционерами, кофе попивают - отчего же не веселиться?" Разумом Майкл, конечно, понимал, что несправедлив: в БИЦе сейчас не до веселья, а что касается отдельных шуточек, то это нормальная разрядка, попытка хоть на немного ослабить прессинг огромной ответственности, возложенной на офицеров штаба в этой нетривиальной ситуации. Помедлив, Санчес всё же протянул руку и настроил радиоприёмное устройство самолёта на частоту 2182 килогерца, используемую на флотах всех стран для передачи голосовых сообщений особой важности или информации, связанной с вопросами безопасности. Кроме того, согласно международным соглашениям, на этой волне каждые полчаса выделялось по три минуты под сигналы бедствия, однако Майклу ни разу не довелось услышать в эфире ни "мэйдэй", ни "дэлта эко" - он считал, что ему повезло. Стоило Санчесу выйти на "особо важную" частоту, как он услышал хрипловатый мужской голос, говоривший по-английски с сильным акцентом: - Истребитель, вас вызывает пост связи авианесущего крейсера "Варяг". Сообщите вашу принадлежность, ваш номер и выполняемые задачи. Ответьте, истребитель. - Я слышу вас, "Варяг", - сказал Майкл, и ларингофоны, закреплённые у него на гортани, преобразовав слова в электрические импульсы, отослали их радиопереговорному устройству, которое в свою очередь передало ответ в эфир. - Немедленно сообщите вашу принадлежность, ваш бортовой номер и выполняемые задачи. Санчес переключился на канал специальной связи: - База, здесь Пустынник. Они запрашивают принадлежность, бортовой номер и выполняемые задачи. Что мне нужно отвечать? - Отвечайте правду, - разрешил контр-адмирал Эллисон. - Слушаюсь, сэр, - Майкл вернулся на аварийную волну. - "Варяг", на связи с вами находится кэптен Майкл Санчес, мой бортовой номер - один-ноль-ноль. Я командир третьего авиакрыла Атлантического флота США, приписанного к авианосцу "Джон Ф.Кеннеди". Совершаю разведывательный полёт в районе дислокации авианосного ударного соединения Атлантического флота. Прошу не мешать мне в выполнении задания. На "Варяге" посовещались. - Бортовой номер один-ноль-ноль, - вновь послышался хрипловатый голос, мы не будем препятствовать вашей миссии, если вы немедленно покинете зону в пределах пятидесяти миль от крейсера. Санчес прищурился. Эти русские явно зарываются. В Майкле вдруг пробудилось некое чувство, похожее на боевой задор, но он тут же подавил его, вспомнив, кто он и где он. - Вы забываете, "Варяг", что здесь нейтральные воды. Мы имеем право летать, куда захотим и когда захотим. Советую не вмешиваться, если вы не хотите неприятностей. - В таком случае, борт один-ноль-ноль, мы будем вынуждены открыть предупредительный огонь. Русский авианосец был уже совсем рядом. Майкл хорошо различал надстройку и даже антенны радиолокаторов, однако длинная вытянутая палуба "Варяга" казалась совершенно пустой. Санчес снова поменял частоту: - База, здесь Пустынник. Русские требуют, чтобы я покинул пятидесятимильную зону. В ином случае грозятся применить оружие. - Выполняйте их требование, Пустынник, - распорядился Эллисон. - Свою задачу вы уже выполнили. Так это и было в действительности. С одной стороны, командование группировки показало русским, что оно заметило их присутствие и готово к отражению внезапной атаки. С другой - пролёт пары "хорнет"-"томкэт" спровоцировал инициацию систем противовоздушной обороны русского авианосца, и теперь пост радиоэлектронной разведки "Джона Ф.Кеннеди" располагал самой подробной информацией о диапазонах частот, на которых работают локаторы "Варяга", о мощности станций, частоте повторения импульсов и других параметрах, характеризующих корабельные РЛС. В качестве эталона полученные данные можно было заложить в память головок самонаведения противорадиолокационных ракет HARM AGM-88. Кроме того, специалисты из дивизиона радиоэлектронной борьбы получили уникальный материал для анализа и выработки соответствующих инструкций для операторов средств РЭБ, имеющихся на кораблях группировки и самолётах авиакрыла. Со стороны русских это был настоящий подарок, и боевые части американской ударной группировки собирались использовать его на полную катушку. - Слушаюсь, сэр, выполняю требование противника, - сказал Санчес, подтверждая, что понял приказ контр-адмирала. - Ведомый, ты всё слышал? обратился он к Кингу, летевшему в тысяче футов выше и левее. Небесный Король не ответил, и тогда Майкл забеспокоился. - Джокер, - обратился кэптен к ведомому по позывному, - здесь Пустынник, как слышишь меня? Русский авианосец был всё ближе, и Майкл прямо-таки кожей чувствовал, как на его штурмовике сходятся перекрестия оптических, телевизионных и радиолокационных прицелов. А Кинг продолжал изображать глухонемого. - Джокер! Здесь База! - вмешался со своей стороны командир боевой оперативной части. - Немедленно покиньте опасную зону! Это приказ! Но Кинг молчал. Нервы у Санчеса не выдержали, и он бросил "хорнет" на крыло, уходя в разворот. "Томкэт" Кинга остался на глиссаде, ведущей к русскому авианосцу, до которого было не больше двадцати миль. - База, здесь Пустынник. Я возвращаюсь. - Пустынник, что случилось с Джокером? - Я не знаю, База. Он идёт к русскому авианосцу. - Пустынник, догоните его и загляните в кабину. Возможно, Джокер находится в беспомощном состоянии. Санчес едва сдержал готовое сорваться проклятие. Ему не хотелось возвращаться туда! И ведь ясно же, что этот ублюдок, незнакомый с понятием дисциплины, пребывает в полном здравии, а просто задумал очередную пакость. Из-за его ублюдочных фантазий рисковать головой? Но приказ исходил из штаба группировки, и кэптен не мог ослушаться его. - Будет исполнено, сэр! - сказал Майкл.
* * * Лейтенант Василий Рушников сидел в кресле командира боевого расчёта зенитного ракетного комплекса "Кинжал" и внимательно наблюдал за работой своих "апостолов". Расчёт был выдрессирован ещё в Николаеве, но Василий и в походе подчинённым спуску не давал, устраивая учебные тревоги и задавая сложные задачки по два раза на день. "Апостолы" стонали и жаловались, но Рушников был неумолим. "Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю, - говаривал он. - Трудитесь, братья, и воздастся вам!" Но сегодня тревога была не учебная, а самая что ни на есть боевая. Рушников, конечно, понимал, что два истребителя погоды не сделают, но ему очень не хотелось стать вдруг тем крайним, на которого всё спишут, если американцы поведут себя "неадекватно" - пусть лучше с краю кто-нибудь другой постоит. - Внимание! - доложил оператор пульта телевизионно-оптического наведения. - Вижу воздушную цель. Нет, две воздушные цели. Удаление - сорок, направление - двести. Скорость - восемьсот километров в час. - Глубоко они забрались, - прокомментировал Рушников. - Добрый у нас всё-таки командир. Но и ползут при этом... - он покачал головой. - Готов поспорить, у кого-то из америкосов "противокарабелки" под фюзеляжем подвешены, а, может, и у обоих - вот и боятся растрясти. - Расчётное время подлёта по глиссаде - три минуты. - Ага, - Рушников быстро прикинул в уме, сведя удаление и скорость, - Это, значит, если они запустят "гарпун", лететь до нас железяке будет самое большее - две минуты. Время у нас ещё есть. Хорошо. Вообще-то зенитный ракетный комплекс "Кинжал" создавался как полностью автономная система. Присутствия человека на посту управления она не требовала. Достаточно было подать команду с пульта БИП, как компьютер комплекса тут же брал всю работу на себя, отслеживая воздушные цели и при необходимости уничтожая их. Однако Долгопрудный был из моряков старой закалки и с недоверием относился к всевозможным "искусственным интеллектам", полагая, что даже плохо подготовленный и недисциплинированный расчёт всегда даст сто очков вперёд самому совершенному роботу, а потому требовал, чтобы в любой ситуации, критической или нет, все находились на своих местах и выполняли свои непосредственные обязанности. Рушников разделял его взгляды, но с одним принципиальным отличием - он считал, что грамотному расчёту для принятия того или иного решения не нужно ждать команд свыше (на команды свыше пусть реагирует процессор), с поста зона ответственности "виднее", чем из БИПа, и право на выстрел должно всегда оставаться за теми, кто может этот выстрел сделать. В другие времена и в другой стране это назвали бы "инициативой снизу", и хотя во все времена и в любой армии подобная самодеятельность, помноженная на самоуверенность, всегда строго наказывалась, и Василий не раз уже "нарывался", он всё равно продолжал свято исповедовать этот принцип, будучи уверенным, что победителей не судят. А в том, что он выйдет победителем из любой переделки, Рушников не сомневался. - Ишь ты! - воскликнул оператор. - Взгляните, товарищ лейтенант. Ведущий меняет курс. Да, делает вираж и уходит. Рушников посмотрел на экран. Всё верно. Но ведомый продолжал идти прежним курсом. - Вот чёрт! - Василий покинул кресло. - Расчёт, к бою товьсь! - Всем постам! - донеслось из громкоговорителя. - Без приказа огонь не открывать! Повторяю: без приказа огонь не открывать!
* * * Развернувшись и увеличив скорость, Санчес за двадцать секунд, показавшихся ему вечностью, нагнал истребитель Кинга. Ещё какое-то время ушло на то, чтобы уровнять машины и заглянуть в кабину "томкэта". Небесный Король находился на своём месте. Более того, он помахал Майклу рукой. - Что ж ты делаешь, чёртов недоносок?! - крикнул Санчес. - Был приказ штаба, чтобы мы... - Не надо так суетиться, кэптен, - раздался в наушниках насмешливый голос. - Совсем чуть-чуть осталось. Ставлю сотню, что они не выстрелят. - Джокер, немедленно покиньте опасную зону! - снова попытался увещевать наглеца командир боевой оперативной части. - Вы выполнили свою задачу. - Я всего лишь хочу пройти над палубой, - отозвался лейтенант таким тоном, словно разговаривал с дебилами. - Всего лишь пройти над палубой. - Пустынник, уходите! - разрешил командир БИЦ, и Санчес с огромным облегчением вдавил педали, меняя курс. Перед тем, как оставить и русский авианосец, и "томкэт" Кинга в задней полусфере, он успел заметить, что лейтенант, вроде бы, тоже уходит с глиссады. "Неужели одумался?" - мелькнула мысль.
* * * - Что они за карусель устроили? - озадачился Рушников, глядя на экран телевизионно-оптической системы наведения. - Кто-то из америкосов явно сошёл с ума. Два истребителя, направляющиеся к "Варягу", действительно вели себя очень странно. Сначала ведущий засобирался было назад, потом снова нагнал ведомого, теперь опять отвернул, а ведомый в свою очередь пошёл в пикирование, быстро теряя высоту. Только по истечении ещё десяти секунд, Василий разгадал замысел ведомого. Он шагнул к пульту управления артиллерийской установкой АК-630М, напрямую подключённой к ЗРК "Кинжал". - Товарищ старшина, встать! - приказал он оператору. - Смирно! Кру-гом! Обойти кресло. Теперь два шага вперёд. Вот и стой до следующего приказа. - Нельзя же так, товарищ лейтенант, - воззвал старшина к рассудку своего командира. - Можно, - отвечал Рушников. - Пока я здесь, всё можно.
* * * "Томкэт" Фрэда Кинга лёг на встречный курс относительно русского авианосца, снизившись до высоты сорока футов от поверхности океана. Никто из авиакрыла, приписанного к авианосцу "Джон Ф. Кеннеди", не рискнул бы лететь так низко - конструкторами самолёта F-14A в подготовленных ими инструкциях это вообще категорически запрещалось, однако для пилота, удостоенного в среде лучших "пилотажников" Америки уважительного прозвища "Небесный Король", не существовало ограничений или запретов. Находясь ниже палубы русского авианосца, "томкэт" в течение минуты преодолел одиннадцать миль, уйдя далеко за корму "Варяга". Посторонний наблюдатель мог бы заметить, как под фюзеляжем истребителя вскипает и взлетает фонтаном океанская вода - результат воздействия головного скачка уплотнения, образующегося при мгновенном торможении сверхзвукового потока.
* * * Василий Рушников не видел ни "томкэта", ни тем более буруна, образуемого ударной волной от скачка уплотнения. Но он уже знал, как поступит неведомый ему пилот. И был готов помешать этому. - Перехожу на ручное управление, - сообщил он своим "апостолам". - Приказа стрелять не было, товарищ лейтенант, - напомнил оператор пульта телевизионно-оптического наведения. - Плевать, - откликнулся Рушников. - Вы хотите стать героями? Я сделаю вас героями. - А если не хотим? - Тогда заставлю...
* * * Фрэд Кинг всё рассчитал правильно. Пока военные действия не объявлены, русские вряд ли решатся обстрелять одиночный самолёт. В конце концов, им противостоит целая армада, а в такой ситуации вести себя нужно очень аккуратно. Открыть предупредительный огонь они тоже не смогут. Сверхмалая высота, на которой Фрэд шёл, не давала русским возможности использовать "Гонтлит"99 или "Грайсон"100, а когда он окажется над палубой, его уже никто не успеет остановить. Зайдя в корму "Варяга", лейтенант развернул "томкэт", да столь лихо, что едва не чиркнул крылом по гребню волны. Выровняв машину и полагаясь только на собственный глазомер, Кинг погнался за идущим в южном направлении крейсером. Удаление в начале траектории догона составляло двенадцать миль, и поскольку Фрэд снизил скорость до 400 узлов, то на этот раз у него ушло две минуты, чтобы оказаться в непосредственной близости от авианосца. В кабельтове от среза кормы Кинг потянул ручку управления на себя, намереваясь сделать "горку" и пройти над палубой. Элероны отклонились, два двигателя TF30-414A производства канадской компании "Пратт-Уитни" басовито взвыли, и самолёт рванул вперёд и вверх. ...И был встречен очередью из двадцати пяти 30-миллиметровых снарядов, с визгом разорвавших воздух над кормой. Два из этих снарядов попали в фюзеляж "томкэта" в районе хвостового оперения, выхватив изрядный кусок алюминиево-титановой обшивки. Истребитель тряхнуло и повело в сторону. Фрэд Кинг резко вдавил педаль, не давая своему самолёту потерять устойчивость по углу крена. К чести лейтенанта надо сказать, что он отказался от своей авантюры в тот же самый момент, как почувствовал удар. Кинг остался на восходящей траектории, и это его спасло. Ревущие двигатели, развив тягу в 50 тысяч лошадиных сил, в течение нескольких секунд вынесли его на высоту в десять тысяч футов - за радиус действия артиллерийской установки.
* * * - Есть попадание! - крикнул Василий Рушников. - Вы видели? Есть! Над постом управления зенитным ракетным комплексом "Кинжал" разнеслось дружное "Ур-р-ра!"
* * * Когда отметки, обозначающие на главном тактическом дисплее пару "хорнет"-"томкэт", стали наконец удаляться от стилизованного изображения русского авианосца, командир оперативной боевой части с шумом перевёл дыхание и промокнул платочком выступивший на лбу пот. - Кто был в паре с кэптеном? - спросил контр-адмирал Эллисон. - Чей это позывной - Джокер? - Лейтенант Кинг, сэр, - подсказал старший офицер101. - Он возглавляет первую эскадрилью "котов". - Он летал один? Без штурмана? - Да, сэр, он всегда летает без штурмана. - Когда вернётся, арестуйте его, - приказал Эллисон. - И в карцер. На трое суток!.. В то же самое время вице-адмирал Долгопрудный допрашивал командира БИП: - Кто посмел стрелять без приказа? - Лейтенант Рушников, товарищ вице-адмирал, - доложил Губанов, чувствуя, как намокает рубашка под кителем. - Командир расчёта кормовой ЗРУ "Кинжал". - Арестуйте его, - распорядился Георгий Семёнович. - Пусть посидит на гауптвахте. Трое суток!..
ГЛАВА ШЕСТАЯ
СМЕРТЬ СРЕДИ АЙСБЕРГОВ
(Экватор, Атлантика, июль 1945 года)