Но тут же добавила:
- Конечно, после того, как я сочиню песенку!
И со злости съела две булочки сразу.
- Сочинила? - спросил Алоиз.
- У тебя нет морковки? - поинтересовалась Леокадия.
Алоиз быстро отыскал в кармане морковку, а Леокадия быстро ее съела.
- Сочинила? - снова спросил Алоиз.
- Может, эта морковь была некачественная? - засомневалась Леокадия.
А потом снова повела ушами и воскликнула:
- Карусель!
- Не хватает рифмы? - спросил Алоиз. - Рифму мы придумаем. Стелька, каруселька...
- Карусель! - повторила Леокадия.
И помчалась вглубь Горелого лесочка. Алоиз побежал за ней следом. И в самом деле, в глубине они увидели две карусели, чертово колесо и множество людей, которые смеялись и громко разговаривали. Но веселая музыка все равно заглушала их голоса.
- Два билета! - крикнул Алоиз кассирше.
И не успел он заплатить, как Леокадия взлетела вверх и заняла место в голубой лодке. Ее широко распростертые крылья напоминали два серебряных паруса.
- Но-о! Но-о, карусель! - кричала Леокадия. - НО-О, КАРУСЕЛЬ!
А потом они вместе катались на чертовом колесе и уж тут Леокадия была начеку, опасаясь, как бы не оказаться вверх ногами. Но, в конце концов, и у нее закружилась голова.
- Скажи, Алоиз, это на небе звезды зажглись или у меня искры из глаз сыплются? Если так, то мне уж незачем взлетать к звездам.
И они рванули в город, то едва касаясь булыжной мостовой, то так сильно ударяясь об нее копытами, что вспыхивали цветные огни. И хотя ни шоколадного мороженого со взбитыми сливками, ни булочек, ни даже самой захудалой морковки не было и в помине, Леокадия вдруг ни с того, ни с сего, а может потому что пошел дождь, запела песенку о себе:
Ты прекрасна под дождем, Леокадия,
В твоих смуглых ушах блестят сережки,
Ты сверкаешь в ночи, словно радуга,
И звенят твои железные застежки.
А когда по мостовой шагаешь.
Искорки ночные - зажигаешь!
- Тебе нравится, Алоиз?
- Ну, уж нет. Во-первых, у тебя давно никакой сбруи нет, нет железных застежек. А во-вторых, я бы постеснялся так хвастаться.
- Потому что у тебя нет таких смуглых ушей, - пренебрежительно фыркнула Леокадия. - И нет поющих подков. И ты не можешь говорить о себе, потому что ты не Поэт.
- И слава Богу! - пробормотал Алоиз. Но на самом деле он от души радовался тому что Леокадия снова может петь.
ЛЕОКАДИЯ И ПРИНУЖДЕНИЕ
- Я не поэтесса, - повторяла Леокадия.
Она повторяла это каждое утро перед первым завтраком и только так могла заставить себя сочинять Настоящие Песни, потому что больше не хотела перегрызать решетки: ей жаль было своих зубов. Алоиз записывал песенки на красивой голубой бумаге, которую они брали в долг в маленькой лавочке на Старом рынке, а потом бежали вдвоем в редакцию "Стихотворной газеты" и продавали новую песенку Главному Редактору.
- Новая песенка на красивой голубой бумаге? - радовался Главный Редактор. - Поздравляю вас, господин Алоиз. Я ведь знаю, что это вы ее написали.
- У Леокадии нет очков, - объяснял Алоиз. - Но песенки сочиняет она.
- Реклама, реклама, дорогой Алоиз, - говорил Главный Редактор. - Я в это не верю. Мне никогда не приходилось видеть, чтобы обыкновенный крылатый конь что-то сочинял.
Но каждый раз помещал новую песенку в специальной рубрике под названием "ИЗ ТАЙНИКА ЛЕОКАДИИ".
- Это не мой тайник, где спрятана РАДОСТЬ, - говорила Леокадия. Это тайник, в котором хранится ПРИНУЖДЕНИЕ: ведь я сочиняю из-под палки.
Но в один июльский день тайник Леокадии оказался хранилищем не только палки, а куда больших НЕПРИЯТНОСТЕЙ. Потому что о новой песенке Леокадии какой-то критик написал: "Не слишком ли много травы?"
В моем укромном тайнике
Всегда растет ромашка,
Там целый день цветет сирень,
И мята там и кашка...
Туда от всех я ухожу
И все гляжу, гляжу, гляжу...
- Он должен был просто написать, что не любит траву, - сказала Леокадия. - Ведь мне же нет дела до его бифштексов.
Шло лето. На Шестиконном сквере становилось все жарче, Алоиз и Леокадия целыми днями загорали. Алоиз совсем почернел, а Леокадия наоборот выгорела, но все равно казалась всем очень красивой, ведь стихи ее теперь печатали в "Стихотворной газете". Дети, жившие по соседству, разъехались куда-то, но Леокадию теперь навещали дети с других улиц и даже из других городов. Они приезжали, чтобы поглядеть на Леокадию.
- Я знаю, тебе очень хочется на мне прокатиться, - говорила она Алоизу. - Но я не для того печатаю мои песенки, чтобы на мне ездили верхом и держались за мои перья. Это просто НЕПРИЛИЧНО.
Она теперь частенько задумывалась над тем, что прилично, а что неприлично.
- Я должна научиться этому самому заграничному - как его? ОРЕВУАРУ, - сказала она, - чтобы знать как обстоит дело с этими приличиями.