Вернувшись домой, радостный Эвбулид обнаружил на пороге белую дощечку. Она извещала, что все мужчины в возрасте до тридцати лет должны явиться на смотр послезавтра, принеся с собой оружие, доспехи и запас пищи на три дня.
Через два дня, со многими знакомыми по эфебии юношами, в составе греческого отряда он отправился под Карфаген, который осаждала римская консульская армия...
8. ДОБРАЯ РУКА
Протянулась еще одна бесконечная неделя в эргастуле.
Вялость и тупое безразличие ко всему происходящему охватили Эвбулида. Изредка, придерживаясь от слабости за стены, он подходил к двери и подолгу вслушивался в долетавшие до него голоса идущих мимо рабов.
Старик-привратник и ставший опять водоносом Сир на все лады поносили сживавшую их со света ключницу, повара договаривались устроить маленький пир из утаенных продуктов. Полевые рабы проклинали жару, тяжелую работу, озверевших надсмотрщиков.
Эвбулид удивлялся, что за зргастулом по-прежнему бурлит жизнь с ее тревогами и обидами. Он не мог понять, зачем вообще родился, жил, любил, страдал… А потом и вовсе началось что-то непонятное — целыми днями ему мерещились знакомые голоса: Квинта, Гедиты, детей - Диокла, Клейсы, Филы, своего раба Армена, Фемистокла, даже тех людей, которых он видел считанные часы, — триерарха "Афродиты", на которой он попал в плен к пиратам… бросившегося вместе с дочерью в бушующее море, чтобы не стать их жертвами Дорофея с дочерью… главаря морских разбойников — Аспиона...
Они окликали его из-за стены, звали с крыши, из-под пола, со всех углов, жалели, угрожали, предупреждали, советовали...
Из последних сил он метался по сторонам, рвал ногтями дверь, царапал стены, в изнеможении падал на пол, затихал, а голоса не умолкали, грозя ему безумием.
- Эвбулид! Эвбулид! — стонала невидимая Гедита. — Диокл сбежал! ...Квинт требует возврата долга и мельницы. Клейса заболела... Что мне делать?!
- Гони мои двенадцать мин и мельницу! — хохотал Квинт.— С процентами, да поживее! Не хватало мне еще судиться со своими старыми друзьями!
- Но Квинт... — шептал Эвбулид. — Я отдам!
- Когда?! Я проиграл уже все сокровища Коринфа, и мне не хватает как раз этих денег, чтобы отыграться у консула Муммия! Гони немедленно, или я продам в рабство твою старшую дочь!
- Квинт, ты не посмеешь! Долговое рабство в Афинах давно отменено!
- Плевать я хотел на твои Афины и их законы! Выбирай — или долг, или твоя дочь Фила!
- Ты шутишь, Квинт!..
- Разве ты когда-нибудь видел, чтобы я шутил?..
- В волны, Эвбулид, скорее в волны!— советовал из-за двери Дорофей.— Смотри, как делаем мы с дочкой, — это совсем не страшно... Раз и — свобода!
- Отец, не забудь, когда вернешься, рассказать про триумф в Риме! — просил Диокл.
- Рабство есть результат не справедливости, а насилия! — доказывал Фемистокл.
Эвбулид затыкал уши, кричал, чтобы заглушить эти голоса, но они пробивались сквозь его слабые пальцы:
- Господин, ты свободен...
- Но ты убил моего человека, земляка моих людей. Значит, с тебя уже полтора таланта!
- А мой братик тоже будет из глины, как наш Гермес, что живет за дверью?
- Все, кто живы, ко мне!!
Через три дня голоса оставили Эвбулида. Никто больше не звал его, никого не было слышно за стенами эргастула. То ли забывшая о нем, то ли решившая, что наказанный раб умер от голода, ключница перестала носить воду.
Боясь расплескать ту дурно пахнущую жидкость, что оставалась на дне миски, Эвбулид время от времени подползал к ней и, низко наклонившись, по-собачьи лакал ее.
Вскоре одиночество стало тяготить его и мучать не меньше, чем раньше навязчивые голоса. Плача, Эвбулид то звал Гедиту с Диоклом, Армена и даже Аспиона, то колотил вялыми кулаками в дверь, окликая Сира, привратника, ключницу.
Но за эргастулом по-прежнему было тихо. Очевидно, напуганный Протасием Филагр отослал на поля всех рабов до единого.
Однажды, когда Эвбулид потерял уже всякую надежду на связь с внешним миром, снаружи послышался торопливый шепот:
- Афиней!..
Он недоверчиво приподнял голову, решив, что ослышался, но шепот явственно повторился:
- Афиней!
Это был не призрачный голос Гедиты или Филы, а живой, взволнованный женский голос, совершенно незнакомый ему:
- Афиней, ты жив? Откликнись, это я — Домиция!..
Опираясь о пол дрожащими руками, Эвбулид на коленях подполз к двери и, не в силах вымолвить слова, толкнул ее ладонью.
- Живой! — обрадовался голос.
Дверь осторожно скрипнула, приоткрылась. В ночном проеме, на фоне усеянного звездами неба, появилась женская фигура.
Бесшумно опустившись на колени, она поставила на пол кувшин и миску с едой и принялась гладить Эвбулида по лицу, волосам, шепча:
- Я знала, я верила, что мы еще встретимся! Родной мой!..
"То были голоса, теперь — видение, и совсем как живое… Но все же это лучше, чем быть одному!" — подумал Эвбулид и вслух спросил, не узнавая своего голоса:
- Кто ты?
- О, Минерва, это не он! — вскричала девушка, отшатываясь от Эвбулида.
Она произнесла эти слова по латински, и Эвбулид, как ни было затуманено его сознание голодом, понял, что это — та самая римлянка-рабыня, о которой Протасий сказал Филагру, что ни один волос не должен упасть с ее головы.
- Постой! — протянул он руку, содрогаясь от мысли, что девушка исчезнет так же внезапно, как появилась. — Только не уходи!..
Но римлянка оттолкнула его руку и, с криком: "Не он! Не он!", — выбежала из эргастула.
С упавшим сердцем Эвбулид слушал, как, скрипнув, захлопнулась дверь и как торопливо закрывался тяжелый засов. В клетушке эргастула снова стало темно и тихо.
"Опять один!— закрыл глаза Эвбулид. — Зачем она приходила сюда, и почему я — это не я? Кого она ожидала здесь увидеть? А может, ее вообще не было?.. Конечно же, не было! — принялся успокаивать себя он. — Как не было ни Гедиты, Квинта, триерарха с "Афродиты", как скоро не будет и меня..."
Он собрался было лечь прямо у двери, но пальцы неожиданно натолкнулись на какой-то предмет. Эвбулид ощупал его и вскрикнул от радости, узнав в нем кувшин, который принесла девушка.