Имя Прот — то есть, первый, главный, — вполне его устраивало. Он надеялся, что оно приведет его в Совет, а там, как знать, может, и на одну из самых почетных должностей, окружающих царя. Ведь, если уж на то пошло, думал он, то и самого Евна избрали не только благодаря его магическим трюкам, но и в немалой степени из-за имени, (Ев – значит, «благой»), веря, что оно является залогом их непобедимости и счастливой жизни.
И все - таки Прот скучал. Днем он обходил лавки со своими товарами, и вместе с нанятыми торговцами подсчитывал прибыль, вечерами пировал с кем-нибудь из Совета под музыку и танцы молодых эллинок, а по ночам просыпался и долго смотрел невидящими глазами в темноту, потому что ему снился Пергам и старые, возможно уже умершие, родители. Тогда весь этот дом, ковры и вазы казались ему золотой клеткой, которой его окружил Евн.
Выход был, и о нем напоминал Фемистокл…
Эллин убежденно говорил, что ему нужно немедленно расстаться со всем своим богатством, отдать его до последнего обола Евну, и тот незамедлительно даст ему римскую трирему, которая в считанные недели доставит Прота в Пергам,
- Ты должен предупредить свой народ и базилевса о грозящей опасности! — твердил Фемистокл, но Прот невозмутимо (он не боялся эллина, потому что проник и в его тайну – тот оказывается любил римлянку Домицию, отправленную в виде исключения с Сицилии в Рим) каждый раз отвечал:
— Ты просто завидуешь мне, моему богатству! А что у тебя? Ведь у тебя ничего нет, раб, и то только один, твой земляк Афиней-Клеобул, которого ты выкупил у Евна! А я? Что буду я делать в Пергаме совсем нищим? Или ты предлагаешь мне, чтобы я через месяц-другой продал там себя за долги в рабство и стал таким же, как мои Сарды и Фраки?
— Я предлагаю тебе остаться человеком! — также неизменно заканчивал разговор Фемистокл. — Чтобы ты не стал, в конце концов, таким же мерзавцем, как твой бывший хозяин, отравивший своего кредитора, согласившийся убить твоего царя, а тебя самого выбросивший на остров Эскулапа!
Шли дни, недели, месяцы, и опасения Фемистокла понемногу стали сбываться.
Прот, для которого не было других примеров в своей рабской жизни, кроме Луция, постепенно перенял многие его привычки и становился все более похожим на своего бывшего господина. Сначала робко, а потом все смелее он стал заниматься подлогами, лжесвидетельствами против своих конкурентов в продаже вина и хлеба, которого он закупил в неслыханном количество. С рабами он говорил, цедя слова сквозь зубы, и уже не стеснялся отвешивать тяжелые оплеухи за малейшие провинности.
Совесть уже не мучила его по ночам. Он стал понемногу забывать о той опасности, которая грозила Пергаму.
Евн, Серапион и Клеон одобряли образ его жизни. Фемистокл уехал вместе с Ахеем в Мессану, проверять, как восстанавливаются ее полуразрушенные стены, и Прот вовсе забыл о долге.
Дни по-прежнему текли в праздности и развлечениях. И вдруг однажды по городу пронеслась весть: сменивший нерешительного Флакка, новый консул Кальпурний Пизон неожиданным штурмом захватил Мессану и со всей консульской армией двинулся на Тавромений. Весь гарнизон Мессаны, во главе с военачальником Ахеем, погибли, оставшиеся в живых несколько тысяч человек были распяты на крестах.
Новость эту принес, чудом уцелевший Фемистокл, который теперь стал самым желанным гостем во всех знатных домах столицы.
Не смог побороть в себе искушения, чтобы не пригласить его и не узнать всех подробностей взятия Мессаны, а главное, разузнать, так ли уж велика опасность, и перепуганный Прот...
2. Беглец из Мессаны
Даже дома Прот застал Фемистокла в полном вооружении. Грудь его защищали дешевые, но надежные в бою против копий и стрел бронзовые бляхи. С пояса в ножнах, едва не доставая до пола, свисал длинный сарматский меч. Рука и шея его были перевязаны, но держался он твердо и, как всегда, увлеченно спорил со своим единственным рабом о проблемах рабства на земле. Со стороны это выглядело даже комично.
- Все люди делятся на тех, которые рождены для того, чтобы быть свободными, а другие – рабами! – наседая на своего господина, доказывал Клеобул, называвшийся так только в доме Фемистокла. – Вот ты, например, мог смириться внутренне с тем, что ты - раб?
- Нет! – подумав, уверенно, сказал Фемистокл. – Никогда!
- Вот видишь! Этим, а еще высокой культурой и образованностью, мы, эллины, и отличаемся от варваров!
- Не знаю… - с сомнением возразил Фемистокл. – Пока я был рабом и делил с ними эргастулы и общую постель, я видел, что многие из них в душе оставались свободными людьми… А некоторые были умнее и образованнее многих греков, которых я знал в Афинах…
Прот кашлянул, давая понять, что он здесь.
Увидев его, Фемистокл сразу же повел разговор о Мессане.
—Я никогда не видел римлян такими яростными и кровожадными! — сказал он, и лицо его исказилось недавними воспоминаниями. — Когда я крикнул их центуриону, зачем он добивает пленных, ведь из них еще могут получиться рабы, он сказил мне: "На наш век еще хватит провинций и новых рабов! А ваше царство мы вырвем с корнем, по цветочку, по травинке, и ни одна рабская душа не останется здесь в живых! "Я был крепко связан и не мог ответить ему достойным образом,— покачал головой Фемистокл.— Наутро меня должны были распять!
—Как же тебе удалось бежать? — прошептал смертельно побледневший Прот.
—К счастью, у одного из моих товарищей при обыске не нашли нож,— объявил грек. — И нам удалось развязать веревки. Но до Тавромения я добрался только один. По всем
окрестностям уже действуют отряды Кальпурния Пизона. Они вылавливают сторожевые посты и тут же либо распинают их, либо просто сжигают на кострах. Но все это мелочи по сравнению с тем, что было в Мессане! Кровь наших братьев текла там такими потоками, что невозможно было бежать по улицам, не поскользнувшись на ней. Настоящее подземное царство сделал из города этот Пизон, и по достоинству занял в нем трон самого Аида!
—Что же теперь с нами будет? — с мольбой уставился на Фемистокла Прот.
— То, что мы заслужили своей беспечностью и бездействием! — жестко ответил грек. — Смерть — кому на крестах, кому в огне. Но ты еще можешь спастись и спасти других.
—Я?— не веря в свое спасение, воскликнул Прот. — Но как?
—Сегодня же отдай все до последнего обола Евну! Сегодня, потому что завтра будет уже поздно!
3. Царское слово
Весь день Прот ходил мрачнее тучи по всем залам своего дворца. Два противоречивых чувства боролись в нем: страх снова стать нищим или расстаться с жизнью.
Он привык к окружавшей его роскоши, к тому, что он всесильный господин, которого уважают и боятся в Новосирийском царстве. И отказаться от своего нового положения и достатка он был уже не в состоянии.
Под вечер пришел хмурый Клеон.
- Римляне совсем близко! — осушив кубок вина, сообщил он.— Консул Пизон, оказывается, неплохой вояка, и если бы не милость Астарты к нашему базилевсу, то через месяц — другой Тавромений был бы в его руках.
- Чем же так опасен этот Пизон? — с трудом ворочая языком от страха, спросил Прот.
Ставший главнокомандующим вместо погибшего Ахея, Клеон отставил пустой кувшин и своим обычным резким голосом ответил:
- А тем, что за считанные недели сумел сделать то, что за целый год не удалось Фульвию Флакку! Он взял Мессану с одного удара, разбил в бою восемь тысяч наших воинов и еще больше взял в плен. Он обеспечил надежную связь между Италией и Сицилией! А главное, он так уверен в своей силе, что спокойно оставил наши города на восточном побережье и двинулся на Тавромений. Дисциплина и осторожность — вот чего перестало хватать нашей армии и чего с лихвой достает легионам этого Пизона!
- Говорят, — встрял в разговор, как всегда гостивший по субботам у Прота, Серапион, — когда в первые дни пребывания Пизона в Сицилии один из конных отрядов
был окружен нами и принужден сдать оружие и пройти под ярмом1, — Пизон очень необычно наказал его командира. Он заставил его ежедневно всякий раз, когда менялась стража, стоять перед палаткой главнокомандующего в обрезанной тоге, без пояса и с босыми ногами, что для римского офицера обозначает небывалый позор. Сверх того, он воспретил ему общение с другими и пользование баней. А у всего конного отряда были отняты лошади, и теперь они должны воевать простыми пращниками...
— Это похоже на Пизона,— мрачно кивнул Клеон.— И, как главнокомандующий армией, переставшей верить в себя и окончательно разложившейся, я завидую ему, потому что он может повелевать всеми своими тысячами, словно единым человеком! Но я верю в непобедимость Астарты и не завидую ему, потому что с нами человек, говорящий ее устами, — великий Антиох! Он укажет нам путь разбить непобедимую консульскую армию.
Последние слова главнокомандующего привели Прота в полное отчаяние.
Веру в сверхестественные способности Евна он потерял после того, как однажды в зале, где молился, с пеной на губах, Астарте Евн, нашел после ухода гостей кусочек корня какой-то травы.
Опасаясь отравы, он дал пожевать его рабу, и когда у того появилась на губах пена, точь- в- точь такая, как у Евна, понял, что это красящий корень растения струтия. Такую он жевал в детстве с мальчишками, пугая друг друга!
Поняв, что Тавромений и все Новосирийское царство обречено, раз даже главнокомандующий, не раз бивший наголову римлян, теперь уповает лишь на сомнительную поддержку Астарты, Прот решился немедленно последовать совету Фемистокла.
- Серапион! — окликнул он придремавшего начальника кинжала, и когда тот уставился на него своим обычным бегающим взглядом, торжественно сказал: — Слова Клеона о великой Астарте глубоко тронули меня. И в этот тяжелый час всего нашего царства я решил отдать ей в жертву все свое состояние — этот дом, эти ковры и статуи, все свои лавки, посуду и деньги до единого обола!
- Я могу прямо сейчас сообщить эту новость нашему базилевсу?— вскочил Серапион.
- Да!— кивнул ему Прот.— Передай мои слова и скажи, что я всегда свято чтил Астарту, тем более что Антиох поклялся её именем отпустить меня на родину, и, надеюсь, еще не забыл своего обещания!
Серапион выбежал. Клеон долго и с чувством тряс вспотевшую руку Прота.