ПОЧТИ ЧТО РОДСТВЕННИКИ…
Воскресную службу шестнадцатого сентября я почти не запомнила. Слова я всё равно мало понимаю, там по-старинному всё, но было красиво, и я с восторгом погрузилась в золотой энергетический поток.
Завтрак графский повар нам приготовил по праздничному разряду, как обычно выходил желать приятного аппетита и был встречен аплодисментами, краснел и раскланивался.
Далее всё время между завтраком и обедом в воскресенье было отведено под посещения. С некоторой точки зрения, это было даже неплохо. Я решила, что пока основная масса моих одногруппниц будет общаться с роднёй, я спокойно, вдумчиво посижу над магическими записями, не наводя усиленных мороков. Пять часов моих!
Однако, прежде всего, далеко не ко всем сразу к восьми часам пришли родственники. И хуже того, что в отличие от часов свободного времени, никто не имел права выйти в соседнее отделение или в библиотеку. Всем предписывалось находиться там, где горничные со стопроцентной вероятностью могли бы быстро их найти: либо в помещениях своего отделения, либо в одной из двух обширных гостиных на первом этаже — именно там под присмотром прогуливающихся классных дам, происходили встречи с посетителями. Цветочная гостиная предназначалась для старших отделений, плюшевая — для младших.
Большинство девочек, естественно, выбирали гостиные — это было приятным разнообразием в гимназическом существовании. В прочие дни гостиные для посещения были закрыты, а по воскресеньям можно было сидеть там под видом ожидания родных, даже если гимназистка доподлинно знала, что к ней никто не придёт. Эти комнаты были чрезвычайно просторны и обставлены куда более роскошно, чем наши жилые помещения. Тут было множество диванчиков, банкеток и столов, обставленных креслами. Здесь стоял рояль, и можно было даже помузицировать, если никому не мешаешь. А можно было прийти с книжкой и почитать или просто поглазеть в окно.
В гостиную мы сходили — Маруся провела мне обзорную экскурсию — а потом вернулись в отделение.
— Марусь, ты не обидишься, если я немного посижу над записями?
— Да нет, конечно! Ты что, решила дневник вести?
— И дневник, и воспоминания, — не вдаваясь в подробности, ответила я.
— Это наоборот прекрасно! Пиши, конечно. Я тоже кое-что своё почитаю.
Я удалилась в кабинет для уроков, и даже успела с час поработать. А потом ко мне пришли.
— Ко мне? — не очень веря услышанному, переспросила я горничную.
Я, видимо, так смотрела, что она усомнилась в верности адресата.
— Воспитанница Мария Мухина, семнадцати лет… — девушка подозрительно склонила голову.
— Это я.
— К вам пришли.
— Кто? — звучало, безусловно, тупо.
— Какой-то мужчина, — тут я удивилась ещё сильнее, и горничная поспешила меня уверить: — Солидный, в галстуке. Да вы, барышня, не бойтесь! Вы ежели сомневаетесь, мы с вами в окошечко посмотрим. Коли не захотите общаться — я выйду да и скажу, что вы недомогаете, к общению не расположены. А разговоры всё одно в гостиной, там сейчас сама завуч, Иллария Степановна дежурит. Вы, если что, сразу голос повышайте — и всё, она тут как тут.
Надо же, как у них тут…
— Ну, пойдёмте, посмотрим.
Солидный мужчина, продемонстрированный мне в окошко, оказался доктором, Павлом Валерьевичем! И вот зачем он пришёл?
— Ну что? Сказать, что занемогли? — предложила горничная.
— Да неудобно как-то. Он столько для меня сделал… Нет уж, зовите. Коротко с ним переговорю.
— Вы тогда проходите в цветочную гостиную, я приглашу.
Я прошла в гостиную и села за один из ближайших к двери столов. Стул, он, знаете ли, как-то лучше, чем диван, по-моему. В том случае, когда вы не очень рады видеть мужчину, а он хочет общаться. Мда.
Я на автомате перелистала тетрадь, в которой вела записи да с ней же и пришла. На стол выпала недавняя нарисованная мной открытка с георгинами. Ну, вот и пригодится.
Павел Валерьевич вошёл в приподнятом настроении, нарядный. Подозреваю, что для посещения он выбрал свой лучший галстук или даже купил новый. О, Господи… Пока он не бросился целовать мне руки, я схватила тетрадку и дружески предложила:
— Павел Валерьевич, присаживайтесь! Добрый день!
— Добрый, добрый! — видимо, он немного не так представлял себе начало встречи и несколько смешался, вытащил из красивого пакетика плоскую коробку, перевязанную бантом, положил на стол: — Это вам!
А я не очень хотела вести с ним длительные беседы, и поэтому сразу включила внушение:
— Павел Валерьевич! Я вам очень благодарна вам за всё! Я дарю вам открытку, нарисованную лично мной, исключительно как дружеский жест, — я раскрыла листок с георгинами, подписала: «Спасибо вам за участие, Мария» — и вложила ему в руки. — Мы с вами навсегда останемся добрыми друзьями. Мы с вами очень хорошо поговорили. А теперь вы пойдёте домой. И больше никогда не придёте сюда без особенного приглашения. Всего доброго.
— Всего доброго! — доктор живо подскочил, раскланялся, всё-таки поцеловал мне руку и ушёл — завуч успела «незаметно» придрейфовать с противоположного конца зала, когда дверь за ним уже закрылась. Посмотрела она на меня немного косо.
— Быстро ушёл ваш знакомый.
— Да. Это доктор из клиники. Я всего лишь обещала ему нарисовать открытку. Не думаю, что он ещё раз здесь появится.
Завучиха выдохнула нечто вроде скептического «мхф» и продолжила своё курсирование по гостиной.
Я вернулась в отделение, сунула коробку в шкаф, вызвав недоумевающий взгляд Маруси, и пошла дальше конспекты дописывать. Надеюсь, больше сегодня никто меня с мысли не собьёт.
РАЗМЫШЛЕНИЯ
К обеду пошёл дождь, небо сделалось низким и серым, и классные дамы напоминали включать дополнительные настенные лампы над кроватями, если кто соберётся читать или рукодельничать, чтобы воспитанницы не портили глаза. После прогулки в галерее мы с Марусей снова закрылись в своей «двухкомнатной» клетушке и решили почитать. Толстой мне сегодня вообще не пошёл. Мне нужен был кто-то, кто мог бы дешифровать все эти намёки и подкусы в диалогах, а Марусю я не хотела снова просить. Опять вспомнит о смерти отца и будет тоскливо целый час смотреть в одну страницу, не перелистывая.
Я подумала, достала «Новый Завет», нашла те особенно впечатлившие меня эпизоды, когда Бог ходил по воде и другой — когда на горе Он открыл ученикам Своё сияние… Сферы небесные! Если верить теории расслоения миров в точках бифуркации, за две тысячи лет должно было образоваться изрядное дерево миров, ответвляющихся начиная с финальной точки божественной истории, и первоначальная концентрация энергий, наполняющих мир — отражений божественных энергий — снизилась, должно быть, на несколько порядков.
Возможно, если исходить из того, что Бог изначально предполагал вернуться в этот мир и тут воплотиться, именно поэтому люди здесь менее склонны к восприятию маны? Иначе в момент Его прихода они бы просто захлебнулись. Или эта невосприимчивость — как раз следствие защитной реакции на переизбыток маны? Мать моя магия, я представляю, какая буря энергий бушевала здесь две тысячи лет назад!
Интересно, Баграр знал? И как он нашёл путь сюда? Случайно? На спор? Или, как это бывало с ним и дядькой Гроем, будучи изрядно, кхм… пьяным?
МУЗЫКАЛЬНОЕ ВОСПИТАНИЕ
Вечером третье и четвёртое отделение отправилось в оперу. Пятнашки ворчали, что будь они помладше, поехали бы со вторым отделением в кино. Я не очень припоминала, что такое кино, и поэтому не торопилась расстраиваться.
— А вы знаете, что сегодня высшее артиллерийское училище тоже в оперу идёт? — провокационно спросила Шурочка. — Мне брат говорил.
Мелкие сразу оживились и начали активно прихорашиваться.
Я, честно говоря, думала, что Шура так ехидно пошутила, но оказалось — нет. Артиллеристы-таки были. Более того, их ещё и посадили на третий ряд, а нас — на второй. Домна, когда увидела, что за креслами гимназисток сидит целый строй курсантов при полном параде, пришла в чрезвычайное волнение, захлопала крыльями и велела:
— Барышни! Никому пока не садиться! — и помчалась рысью куда-то по проходу.
Воспитанницы столпились кучкой, причём те самые пятнашки, которые хотели в кино, начали уморительно изображать из себя светских див, задирая носики и картинно отворачиваясь с видом «ах, нам всё равно, какие тут мальчики!» Парни в свою очередь изо всех сил изображали бравый вид.
Тут примчалась Домна, волоча на хвосте администраторшу, и испортила мне весь цирк.
— Это что такое? — гневным шёпотом вопросила наша воспитательница, на что администраторша всплеснула руками и ответила, что если уж благородные господа, будущие офицеры, «кажутся вам плохой компанией», то уж кого и садить-то рядом, непонятно. К тому же свободных мест больше нет, и как, дескать, госпожа воспитательница это себе представляет — поднимать зрителей с другого ряда, пересаживать? И где гарантия, что сидящие позади уже там, понравятся нам больше?
Домна немножко сдулась, потребовала, чтобы ей дали позвонить в гимназию и велела нам рассаживаться, а сама удалилась, преисполненная суровости. И пока её не было, отдельные господа курсанты не преминули представиться девушкам и даже завести светские беседы — вполне, на мой вкус, благопристойные. Их наставник, пожилой седоусый дядька, смотрел на это совершенно невозмутимо.
Мы с Марусей не торопились занимать места, и спокойно сели с краю, оставив Домне одно кресло у прохода. Дальше сидели Шура со своей подружкой Соней. Вокруг нашей небольшой компании тоже завязался разговор с интересными соседями с третьего ряда. Я, как и все, была представлена, слушала с любопытством, но в разговор особо не включалась — боялась, если честно, ляпнуть что-нибудь с точки зрения этого мира дикое. И вообще, я немного опасалась расхохотаться в голос — настолько церемонными были лица у барышень и галантных кавалеров.
Потом примчалась Домна, окинула ряд неистовым взглядом курицы, у которой коршун уносит цыплят — вот прям сразу всех — и спокойно села на своё место. Потому что ну хватит уже метаться и паниковать, достала, честное слово. А внушение через неделю без следа рассеется. Вот.
А опера была ничего такая, хоть и на итальянском языке. Всё равно красиво.
Я ХОЧУ УБЕДИТЬСЯ
Разговоров по приезде из оперы было выше крыши. И, как вы понимаете, обсуждали в основном не высокохудожественное исполнение. Маруся посмотрела на кучкующихся пятнашек, возбуждённо обменивающихся подробностями «а он…» — «а ты?» — «и что?» — покачала головой и пробормотала:
— Пойду-ка я в душ схожу, пока время позволяет…
Это, кстати мне нравилось — то, что банные процедуры не регламентируются определённым временем. В любые личные часы, пожалуйста. У меня, между прочим, тоже кое-какое дело есть, которое меня всё тревожит, а случая подходящего уж сколько дней не представляется. Далила-то так и не вернулась! И я серьёзно переживала, что накосячила с ней куда сильнее, чем думала раньше.
Я дождалась, пока Маруся удалится, задёрнула свою кабинку, накинула плотную тень и выскользнула в коридор. Нет, ходить по коридору вполне допускалось, девочки навещали сестёр в других отделениях, выходили в библиотеку или в малый храм. Но мне совсем не хотелось, чтобы кто-то видел, как я направляюсь в лазарет.
У двери в маленькую палату я замешкалась, прислушиваясь — вроде никого. Слышно было, как Далила мурлычет какую-то песенку. Я постучалась. Пение прекратилось и настороженный голос сказал:
— Войдите!
Я быстренько просочилась в палату, на ходу снимая «тень» и заперла дверь на задвижку:
— Привет! Что — опять⁈
Далила, укутанная, как тогда во время посещения малого храма, глуховато засмеялась из-под импровизированного капюшона и откинула с головы простыню.
— Нет. Это я нарочно.
— Ф-фух! А я уж думала, случилось что. А почему не вернулась в спальню?
Далила посмотрела в окно. Шторки сегодня были раздёрнуты. В сером вечернем свете глянцево блестел фонарь у левого крыла большого храма. Полуоблетевшие, мокрые от дождя клёны лаково отсвечивали красным.
— Да не хочу я. Уроки эти дурацкие. Латынь… Физика… Вот скажи, мне это зачем?
Я, в принципе, была где-то согласна с Далилой, и именно уроки физики и латыни (а также химии, иностранного и пары других) планировала отвести под собственные магические занятия. Поэтому честно сказала:
— Могу тебя понять.
— Вот и я об этом говорю. Зачем мне забивать голову, если через две недели я уеду? Агриппина вон книжек натаскала. Читаю сижу. Вяжу. Гуляю.
— Что-то я тебя не видела.
— Так я в другое время. Врачихе говорю, что я всё ещё… — Далила выразительно скривила лицо.
— М-гм. Верит?
— Верит пока, — Далила усмехнулась. — Смотреть боится. Таблеток мне выдала целую гору, мазей.
— Надеюсь, ты их не ешь?
— Нет, конечно! Кидаю в унитаз по графику.
— Ну, ладно. Пойду я тогда. Может, кому-нибудь из девчонок сказать, чтоб заглянули?
Она снова задумчиво посмотрела в окно:
— Нет, пожалуй. Начнутся опять эти разговоры… — она с досадой покачала головой, и я поняла, что Далила боится сорваться. — Ты не говори никому.
— Ладно. Пока.
Далила взяла вязание и чопорно кивнула:
— Доброй ночи.
При этом она стала так похожа на классическую матрону — добропорядочную хозяйку дома, что я даже не нашлась, что ещё сказать, и просто ушла.
В отделении моё отсутствие даже не заметили, девчонки всё ещё обсуждали поход в театр и строили планы о том, как хорошо бы, если бы этих парней как раз и пригласили на танцевальный вечер…
Маруся ещё не пришла. Я прошмыгнула к себе, включила свет и решительно взялась за томик Толстого. И не думайте, что я так легко сдалась. Кланы, роды… Ничё-ничё, я тоже почти что аристократка. Сейчас мы вас растеребим, будьте покойны…
НАКОНЕЦ-ТО ЛИНЕЙКА. ТАК СЕБЕ МЕРОПРИЯТИЕ
Понедельник, как и было обещано, начался с линейки. Все четыре отделения построились по сторонам большого гимнастического зала, вышло всё наше начальство, музыкантша включила проигрыватель, заигравший что-то очень торжественное (как оказалось, гимн Российской Империи).
Завуч Иллария Степановна ещё раз (чтоб ни у кого сомнений не возникало) объявила о некоторых новых порядках, утверждённых попечительским советом (это про танцевальные вечера, которые девочки меж собой с придыханием называли балами) и представила нам нового преподавателя по гимнастике. Точнее, преподавательницу. Видимо, изменения в порядках были весьма относительно глубинны, и пригласить мужчину вести столь деликатный предмет как гимнастика никакой возможности не представлялось.
Далее представили ещё одну преподавательницу — по танцевальным занятиям. Новую, потому что старая обиделась и ушла. Зачитали расписание. У третьего отделения дни танцевальных занятий — понедельник и четверг, с восемнадцати двадцати до девятнадцати двадцати. Посещение обязательно для всех. Это, понятное дело, чтоб никто больше не рыпался и никаких протестов не выдумывал.
Директриса Надежда Генриховна выступила масштабно, широкими мазками описывая, какие мы будем молодцы, если достойно покажем себя перед Её Величеством, и какие калоши дырявые, если нет. Нет, она-то, ясное дело, всё очень культурно разложила, только получилось у неё длинно и превыспренне, а я в одну строчку себе перевела.
В общем, слушали долго, потом разошлись по классам и с удовольствием уже сели.
— Ноги-то не казённые, — сурово сказала Анечка, и все, в общем-то, с ней согласились. И вообще, скукота сплошная слушать эти объявления, для разговоров и поинтереснее темы были. Вот вчера в театре…