Члены комиссии живо обсуждают уход В.С.Крутова.
Ольга Михайловна. Очень мягко вы с ним, Ирина Тимофеевна.
Зульфия. Он же компенсацию получил. И этот же дом обратно за гроши выкупил.
И.Козырева. Относительно компенсации имеется постановление правительства, так что этот вопрос мы не обсуждаем. Владимир Семенович ветеран войны, на этот счет также ясность полная. А дома предназначаются на слом. Если Крутов поставит свой дом на участке, вреда не будет.
В.Крутов (просовывает голову в дверь). До двадцать пятого мая, в случае если сын приедет.
Дверь захлопывается.
Ольга Михайловна. Подумать только, он еще нами командует.
И.Козырева (терпеливо). Мы не можем иначе. Он ветеран.
Я слушал милых женщин и только головой качал. Я тоже ветеран, и тоже, бывает, обращаюсь с просьбой в те или иные инстанции...
Вместе с тем я понимаю, что нельзя проявлять такую мягкотелость, как это делает уважаемая Ирина Тимофеевна, это же самый гнилой либерализм. Ну и что же, что ветеран? Все равно никакого послабления. Нам только дай волю...
Где же найти ту золотую середину, чтобы всем было хорошо?
Ирина Тимофеевна и тут нашла мгновенный ответ:
- Гласность, только гласность. Если он будет знать, что его хамство может быть выставлено для всеобщего обозрения, он десять раз прежде подумает.
И автор полностью с этим согласен.
Другого пути нет
Снова сижу в стеклянной конторке на 57-й оси. Обеденный перерыв. В гости к мастеру Наилю Исмаилову пришли молодые инженеры с соседних участков, среди них мой давний знакомый по КамАЗу Сергей и его товарищ Александр.
Мы говорим о том же, о чем говорят сейчас по всей стране - и не только в обеденный перерыв. Мы говорим о техническом прогрессе.
Николай Дмитриевич Мальнев в который раз рассказывает о своих похождениях в отделе труда и зарплаты. Но, кажется, теперь зашевелилось. Всем понятно, сразу по-другому не заработаешь - но придется, другого пути нет.
- Подумаешь, пять человек высвободится, - с вызовом заявил Александр. - Нашего цеха скоро вообще не будет, когда пойдет настоящий технический прогресс.
- Как так?
- Очень просто. Автомобиль вообще машина консервативная, за истекшие девяносто лет в его конструкции практически ничего не появилось нового. А я недавно был в Москве на заводе имени Ленинского комсомола. Готовят новую модель "Москвича" без карданного вала. Автомобиль с передним приводом.
- Понимаю, - подхватил Наиль. - Раз в машине нет карданного вала, то и цех карданных валов не нужен. Будем ставить новое оборудование.
- Грузовиков с передним приводом еще никто не делал, это не привьется.
- Один научно-технический прогресс нам ничего не даст, - объявил Сергей со свойственной ему категоричностью. - Необходим поворот в умах. Научно-технический прогресс начинается с нравственного прогресса.
- Как вот наши деды раньше работали, - снова заговорил Наиль.
Я насторожился: кого он имеет в виду под дедами? Наиль продолжал:
- Как в сорок первом году, когда война началась, ставили заводы на востоке страны? Три месяца - и цех дает продукцию. И продукция-то какая танки!
Раздались громкие голоса:
- Во загнул! Три месяца под открытым небом. Так если фундамента нет, то и станок не заработает.
- А энергию откуда брали? Надо же подключиться к энергетической единой системе. На одном энтузиазме далеко не уедешь.
- Легенды все это, не было этого.
- Как так не было? Работали же...
- А вы что думаете? - спросил Сергей, и все головы повернулись ко мне.
Я смотрел в их молодые ждущие глаза и невольно думал о том, как мы сами утратили многое из того, что имели. Но как им объяснить это? Я вспомнил одну старую историю, которую держал в запасе на такой вот черный день.
- Во-первых, - говорю, - если бы этого не было, то и мы с вами не сидели бы сейчас под этими сводами. А во-вторых, расскажу вам о своем старом знакомом - директоре завода Прохорове. Его сейчас нет в живых, но многие его помнят.
В июле 1941 года Прохоров получил от наркома приказ поставить танковый завод за Уралом. Указали точку на карте и срок - как раз три месяца. А когда Прохоров уходил от наркома, его остановил в приемной секретарь Кробышев.
- Это вам, - и протягивает Прохорову чемодан в сургучных печатях.
- Что это? - спросил Прохоров.
- Тут двести тысяч рублей, это ваш премиальный фонд.
- Где я должен расписаться? - спросил Прохоров.
- Нигде. Это ваш личный премиальный фонд.
Прохоров потом рассказывал, как дрожал над этим чемоданом по дороге на Урал, на ночь под голову подкладывал. Довез благополучно. У него сохранилась записная книжка, куда он заносил все цифры: кому сколько выплатил премии. Эта записная книжка и сейчас цела - хранится у внуков. Словом, через 88 дней завод был пущен.
Реакция на мой рассказ была однозначной.
- Вот это да!
- Такой механизм не мог не сработать. Это же вопрос о правах директора.
- Дайте мне такие же права, и я горы сверну.
- У меня никаких прав. Даже премия от меня не зависит. Как я могу влиять на процесс.
- А ты меняй свое отношение.
- Правильно. Если мы сами не переменимся, то и вокруг себя ничего изменить не сможем. Это этика. Это первооснова.