147107.fb2
На высоком скалистом мысу Хабсагае стоял парень в зеленой солдатской рубашке и смазанных дегтем кожаных ичигах, на которых поблескивали литые медные кольца-пряжки (такой от веку была туземная обувь ленских крестьян-старожилов, "чолдонов"). Он рассматривал выступавшие из-под плотного дернового покрова ребра камней, грани дикого известняка, из которого сложена скала. Известняк был кругом, мощные пласты громоздились целыми горами и уходили вверх по Лене, к далекому Байкалу, от которого сюда приходила прохлада. Но почему эти серые шершавые плиты выступали не только по краю обрыва, где давно был смыт покров из желтой лессовидной глины, но и дальше, там, где кончается скальный массив холма, в толстом слое плодородной почвы? Почему эти камни местами были, как будто намеренно, уложены целыми скоплениями - так природа не могла работать. Неужели человек?! Беспокойный дух таежных охотников, неуемная страсть следопыта привели его на этот красивый холм. Всем сердцем, всеми чувствами Алексей Окладников был теперь привязан к Хабсагаю. Шел час за часом, солнце сначала поднялось над горизонтом, затем достигло зенита. И вот оно уже готово снова коснуться горизонта. От соседней лесной опушки потянуло вечерней свежестью и всеми ароматами тайги, а он, позабыв об обеде и ужине, шагал по холму, не отрывая глаз от земли. Кругом был привычный с детства ландшафт.
Родился Окладников в 1908 году в семье сельского учителя, жившей в небольшой деревушке Тыпте, надежно упрятанной среди тайги в верховьях реки Лены. Долгими зимними вечерами он мог часами слушать рассказы своей бабушки. В железном святце трепетал огонек лучины, освещая огромную русскую печь. По углам шевелились косматые тени. Слушая старинные сказки, народные предания, легенды, он уносился в своих мыслях вслед за Иваном-дурачком добывать Свинку Золоту Щетинку, Утку Золотые Перышки и Оленя Золотые Рога.
Школьные годы Окладникова прошли вначале в селе Бирюльском Качугского района, а затем в селе Анге.
В школе Окладников пристрастился к чтению. Любимыми у него стали книги по истории, и постепенно интерес к прошлому народов полностью завладел им, тем более что село Бирюльское известно в истории Сибири как место крестьянского восстания 1696 года, а в селе Анге хорошо помнили замечательного историка России и Сибири А. Щапова (в доме, где он родился, было одно из зданий школы) и знаменитого историка и этнографа Иннокентия Вениаминова - епископа алеутского и камчатского, одного из образованнейших людей своего времени.
Будущий ученый даже не предполагал, что через пятьдесят с лишним лет ему придется самому посетить Аляску и Алеутские острова и услышать от алеутов много теплых слов о его знаменитом земляке, который научил их многим ремеслам, создал грамматику алеутского языка и опубликовал глубокое исследование-энциклопедию жизни, хозяйства, быта жителей Алеутских островов. Научный труд И. Вениаминова не потерял своего значения до настоящего времени. В ангинской школе, директором которой был Иннокентий Житов - отличный педагог и хороший историк, работал краеведческий кружок. Окладников стал активным участником кружка, а затем и его председателем.
В 1925 году по рекомендации окружного отдела народного образования он поступил в Иркутский педагогический техникум, а окончив его, - в педагогический институт. В 1926 году у Окладникова выходит первая научная статья о неолитических стоянках на верхней Лене - обобщение его наблюдений и сборов в школьные годы. В том же году по поручению Петри он выезжает в первую самостоятельную научную экспедицию в низовье реки Селенги - на территорию Кабанского района. Экспедиция оказалась на редкость удачной - в окрестностях Кабанска, около деревень Бильчир и Нюки, а также в окрестностях Фофанова он нашел целый ряд никому не известных археологических памятников, проливающих новый свет на почти совершенно не изученные вопросы истории и быта племен позднего неолита и ранней эпохи бронзового века, живших в этом районе 3-4 тысячи лет назад. Результаты исследования он изложил в двух журнальных статьях. Но Окладникова постоянно влекло на Лену, в родные места, которые он часто с тоской вспоминал длинными ночами в Иркутске.
И вот через два долгих года он вновь возвращается на верхнюю Лену, совершенно не исследованную архаологами. Окладников был уверен в успехе. В то же время иногда появлялась мысль: а вдруг надежды останутся несбыточной мечтой, но он ее тут же отгонял. Интуиция и счастье привели его на Хабсагай. Чего ждать от этого холма? Он внутренне чувствовал, что каменные кладки сделаны рукой человека, но на верхней Лене еще никто не раскапывал таких могильников, и поэтому он ходил и ходил по холму, медля приступить к работе.
Наконец он решительно взял свою неразлучную спутницу, саперную лопатку, принесенную кем-то из соседей с далеких полей мировой войны, и начал расчищать самое правильное по очертаниям, почти овальное, вытянутое длинной осью вниз по реке скопление камней, лишь слегка выступавших из-под дерна. Когда расчистил и разобрал часть кладки, с радостью понял - она действительно сложена руками человека.
Уже на закате, когда с гор подкрадывались сумерки, из-под самой нижней плиты показалась... человеческая кость, светло-желтая, хрупкая и почти рассыпавшаяся от времени, пролежав в земле сотни, может быть, тысячи лет. Недаром из нее исчезло все органическое вещество. Вдруг в лессовидном суглинке блеснуло что-то голубоватое и прозрачное, похожее на кусок тающего льда, и из-под лопаты выкатился отшлифованный до блеска каменный диск. Да ведь это "священный камень Востока" - белый нефрит, о котором с таким поэтическим жаром писал в своей книге академик Александр Ферсман.
Белый саянский нефрит в форме колец и дисков находил в свое время на берегах Ангары, в Глазкове, второй такой же увлеченный искатель древностей, известный иркутский краевед-археолог Михаил Овчинников.
Замечательная коллекция нефритовых украшений, собранная Овчинниковым, стала достопримечательностью иркутского музея. На нее с завистью смотрели и геологи - ценители камней, и проезжие археологи. Да и трудно не любить этот прекрасный камень, в котором отражается и голубое чистое небо, и прозрачная гладь воды, и зелень свежей травы.
...На столе перед Петри лежали кости человека и нефритовый диск, привезенные Окладниковым с Хабсагайского холма и реки Лены. Однако тех, кто склонился над столом, волновал не столько сам нефритовый диск, сколько то, что он обнаружен в могиле древнего человека, в одной из могил нового, ранее неизвестного ученым древнего кладбища неолитических племен Прибайкалья.
До сих пор подобные могилы обнаруживались случайно - при строительных работах, в канавах, прорытых для фундамента, в выемках для железной дороги.
Так же собирал нефритовые изделия редкой красоты и Овчинников. Сколько раз приходил он слишком поздно; кости погребенных оказывались выброшенными и переломанными, драгоценные черепа - документы этнической истории древней Сибири - свалены в насыпь и погребены навечно. А за случайно уцелевшие вещи требовали неслыханные суммы, которые и не снились Овчинникову, скромному письмоводителю архивной комиссии. На неолитические погребения не везло и самому профессору Петри, хотя он жил в Иркутске и мог каждое утро, направляясь на лекции, видеть на противоположной стороне Ангары так хорошо знакомое всем иркутянам Глазковское предместье, то самое, в котором при прокладке железнодорожного полотна и собрал свою изумительную коллекцию Овчинников.
Лена! Вот тот район, где находятся еще неведомые богатства неолитической культуры, новые могильники каменного века, может быть, еще более важные для доистории Сибири, чем прославленный глазковский и китойский могильники на Ангаре. Такой вывод сделал Окладников после раскопок на Хабсагайском холме.
Важным оказался и другой вывод: в каменных кладках, открытых на Хабсагайском холме, наука получила драгоценную путеводную нить, надежный ориентир, который поведет последующие поколения археологов к подземным сокровищам. Много раз, наверное, археологи ходили над захороненными в земле костяками с их богатым погребальным снаряжением, но не догадывались об этом. Ведь не могут же они видеть "сквозь землю"?
И сейчас еще не изобретены такие приборы, которые могли бы показать спрятанные на глубине даже десятипятнадцати сантиметров нефритовые топоры и черепа неолитических охотников и рыболовов.
Каменные кладки, о существовании которых не подозревали ни Витковский, когда он копал грунтовый китойский могильник, ни Овчинников и Петри, были теперь прослежены по обоим берегам Лены, начиная от Качуга и до устья реки Илги, а затем и на Ангаре.
Лена оказалась вопреки ожиданиям Б. Петри не беднее Ангары, а может быть, и богаче. Куда бы ни приходили археологи, они снова и снова находили эти скопления камней, а под ними - неолитические костяки и захоронения людей каменного и неолитического времени. Нужно только зорко следить жадным неуемным глазом охотника-следопыта за каждым камнем на высоких речных берегах, и особенно там, где в Ангару или Лену впадала какая-нибудь маленькая речка, часто даже ничтожный по размерам ключик.
Костяк за костяком, комплекс за комплексом - так складывалась стройная и неожиданная по богатству фактов историческая картина жизни древних охотников и рыболовов сибирской тайги: открылось, распахнулось окно в неведомый, исчезнувший мир далекого прошлого.
Своеобразные тенденции в развитии духовной и материальной культуры, прослеженные на ранних этапах древней истории - в палеолите, не исчезли в более позднее время, а проявились, причем особенно ярко, в неолитическое время на Ангаре. Пять-шесть тысяч лет назад в Восточной Сибири происходило формирование оригинального комплекса охотников и рыболовов, отличного от мира оседлых рыболовов и земледельцев Дальнего Востока.
Наиболее полно исторический процесс развития культуры неолитического населения прослеживается сейчас в Прибайкалье. Историю неолитической культуры здесь, на верхней Лене, в долине Ангары от Иркутска до Братска, а также вокруг Байкала археологи делят на ряд этапов.
Первый этап, переходный от палеолита к неолиту, представлен многослойными поселениями в устье реки Белой, в пади Ленковка, на Верхоленской горе и погребениями в пади Частые и в пади Хиньской на Ангаре.
Вероятно, к этому переходному этапу относятся и некоторые слабо изученные еще поселения на острове Ольхоне и на соседнем берегу Байкала, материалы которых впервые были частично изданы в 30-х годах Г. Дебецем.
Поселение в пади Ленковка по своему характеру и составу изделий из камня почти ничем не отличается от позднепалеолитических пбселений. Однако обитатели Ленковки, в хозяйстве которых важнейшее место занимала охота на северного оленя и лошадь, поселились уже на площадке современной первой надпойменной террасы Ангары, в то время только что освободившейся от воды. А в фаунистических остатках со стоянки имеются кости косули, типичного лесного животного. В инвентаре Ленковки особо видное место принадлежит гарпунам. Это связано с началом рыболовства. Селившийся раньше на открытых местах высоких террас человек теперь все чаще начинает спускаться в поймы рек. Он изменил вековой охотничьей традиции, и это свидетельство того, что рыболовство становится важной отраслью хозяйства.
Поселение в устье реки Белой замечательно тем, что здесь в силу особых геологических условий длительное обитание древних рыболовов-охотников в эпоху перехода от палеолита к неолиту отражено в 14 культурных горизонтах, раскрывающих перед нами в динамике историю жизни поселения на большом отрезке времени вплоть до появления неолитической культуры. Уже с самого начала это было обширное, долгообитаемое, окруженное массивами дремучей тайги поселение рыболововохотников, живущих целиком в эпоху геологической современности. У них сформировалась своеобразная культура, характеризующаяся более высоким по сравнению с предшествующим этапом развитием материальной культуры.
В Усть-Белой впервые люди поселились в то время, когда современная первая надпойменная терраса реки Белой еще только сформировалась как пойма и представляла собой обширную песчаную отмель. Поселение разбили у самой воды на участке высокого берега, не заливаемого паводками, но повседневная деятельность людей в значительной степени протекала по береговой отмели. Здесь жгли костры, изготовляли и чинили охотничью и рыболовную снасть, после удачной охоты или лова устраивали обильную трапезу.
Периодические паводки заносили костры на отмели песком и илом, но вода отступала, и на берегу широкого плеса вновь вспыхивали яркие огни. Люди не покидали Усть-Белую, а, наоборот, по мере того как расширялось не заливаемое водой пространство, двигались вслед за отступающей рекой до тех пор, пока вся терраса не освободилась окончательно от воды и поселение не охватило ее площадь полностью. Легкие переносные чумы ставились уже на территории бывшей отмели, и здесь же выкапывались хозяйственные ямы для хранения съестных запасов. В настоящее время здесь вскрыто свыше 40 кострищ и тысячи предметов - остатков материальной культуры.
Перед археологами в Усть-Белои открылась не временная стоянка бродячих охотников, а место длительного обитания, прерываемого, может быть лишь периодически, кратковременными откочевками в глубинные районы тайги для охоты на зверя.
Каменный и костяной инвентарь обитателей УстьБелой многочислен и разнообразен. Он значительно разнообразнее, чем инвентарь других, одновременных УстьБельскому поселений Сибири. В инвентаре по-прежнему продолжают устойчиво существовать галечные орудия, в том числе и чопперы, и скребловидные инструменты, хотя с течением времени они здесь становятся не столь многочисленными, как прежде и как в одновременных Усть-Бельской стоянке голоценовых поселках Алтая и Енисея.
В тот же период высокого развития достигла техника отделения правильных призматических пластинок от нуклеусов. По своему количеству пластинки преобладают над остальными видами изделий, причем размеры их разнообразны, порой совершенно миниатюрны. Призматические пластины, как наиболее важная группа кремневого инвентаря, обслуживали все основные стороны производства, но в первую очередь шли на оснащение вкладышевых орудий. Из них выделывались и наконечники стрел.
Техника изготовления этих наконечников такая же в принципе, как и мезолитических наконечников Франции и других стран: это пластины правильной формы, у которых слегка обрабатывались ретушью только лезвия, а то и всего-навсего один кончик и насад. Такие же наконечники оказались и в погребениях на Ангаре, в пади Частые и в пади Хиньской.
В довершение картины развития техники изготовления каменных орудий следует упомянуть еще об одном важном завоевании, сделанном таежными охотникамирыболовами, - появлении шлифованных орудий. Их известно несколько. В хиньских погребениях найдены шлифованные острия из сланца, затем подобное орудие обнаружено в основном мезолитическом горизонте Усть-Белой. Но самый важный и интересный факт - шлифованное тесло из нефрита, несколько нефритовых обломков со следами шлифовки и пиления и два шлифованных изделия из шиферного сланца, найденные в одной из хозяйственных ям в устье Белой среди типично мезолитических вещей в стратиграфически четких условиях залегания.
Появление шлифованных орудий, в том числе нефритовых, в мезолите Прибайкалья не является неожиданным. Прибайкальские охотники, рано столкнувшиеся с массивами дремучей тайги, искали наиболее эффективные материалы для изготовления рубящих орудий.
Эти поиски и привели их к использованию нефрита - одного из наиболее твердых пород камня.
Большое значение имела в то время обработка костп и оленьего рога. В устье Белой обнаружены превосходные образцы предметов охотничьего вооружения: костяные наконечники дротиков, ножи и другие сложные орудия с пазами для кремневых лезвий. Они обладают четко выраженной формой, хорошо уплощены ж снабжены ровными глубокими пропилами. Более всего эти предметы напоминают аналогичные из позднепалеолитических стоянок Забайкалья.
Охотничий инвентарь мог вполне обеспечить продуктивную охоту на различных таежных животных. Что так на самом деле и было, подтверждает обычное для стоянок того времени обилие костяных останков косули, благородного оленя, лося и кабана. Для охоты, помимо самого орудия, человек, несомненно, использовал еще и целый ряд ловчих приспособлений и прирученную собаку.
О том, что собака уже была в распоряжении охотника, свидетельствуют ее кости в захоронении на ряде стоянок. Весь комплекс средств охоты указывает на ее ведущее место в экономике населения Прибайкалья.
Не менее важную роль наряду с охотой приобрело и рыболовство, которое, само являясь порождением охоты, дало человеку пусть далеко не основной, но зато доступный и постоянный продукт питания. Первым специальным орудием рыболовства явились гарпуны; как уже отмечалось, они найдены в Ленковке, а также на Верхоленской горе. Со временем, помимо гарпунов, появляются первые остроги и первая крючковая снасть. Они были найдены в Усть-Белой. Появление остроги в мезолите удивительно, так как обычно ее считают очень поздним изобретением. Древние рыболовы изготовляли это эффективное орудие из двух или трех длинных и острых, плавно изогнутых костяных зубьев, прочно укрепленных в древке. В других одновременных памятниках Сибири пока не обнаружено таких орудий, и устъ-бельская острога остается свидетельством большой изобретательности прибайкальских племен.
Костяные рыболовные крючки вырезались из трубчатых костей благородного оленя и лося. Они имеют форму современного металлического крючка, только без жальца на острие, но последнее точно так же слегка отогнуто от оси крючка. Насад их снабжен зарубками или валикообразным выступом для крепления. При этом правильная, четкая и даже изящная форма предмета, выполненная с большим искусством, говорит о высоком мастерстве усть-бельских рыболовов и их богатом навыке в изготовлении вещей подобного рода. Кроме УстьБелой, нигде в Сибири крючков периода мезолита не обнаружено. Самые близкие по типу аналоги имеются лишь в мезолитических комплексах Северной Европы, где рыболовство также играло большую роль. В неолите рыболовные крючки из кости распространены значительно шире. В частности, с усть-бельскими крючками можно сопоставить экземпляры из раннего неолита Японии и, конечно, серовские крючки Прибайкалья.
Ловля рыбы такими крючками с берега исключалась, они могли применяться или в перемете, или на коротком удилище: ими пользовались, вероятно, у проруби и с лодок. Правда, были ли тогда лодки, достоверно не установлено. Но в каменном инвентаре усть-бельских охотников-рыболовов оказались специализированные теслообразные инструменты из галек и крупных кусков кремня. И это позволяет думать, что лодки уже появились.
Замечательная особенность усть-бельских находок - наличие разнообразных украшений. Ожерелья из зубов животных широко известны как в палеолите, так и в неолите. Но здесь найдены украшения и иного рода: в первую очередь это подвески из агальматолита, которые имитируют зубы марала, а кроме того, плоские шлифованные бусы из перламутра. В нижних слоях УстьБелой найдены целые экземпляры, обломки и заготовки из створок раковины-перловницы от 3 до 10 миллиметров в диаметре. Характерно, что из агальматолита делали бусы, имитирующие плоские перламутры. В культурных комплексах более ранних памятников подобных вещей нет.
Все типы украшений, известные в палеолите, отражают систему представлений человека, обусловленную спецификой охотничьего хозяйства. Постепенно представления первобытного охотника об окружающем мире значительно расширяются. Его ум обогащается новыми понятиями, связанными с практикой рыболовства. Об этом и говорят украшения из перламутра - дары реки.
О том, что именно так все и было, свидетельствуют неолитические аналогии. Во времена неолита рыболовство распространилось очень широко и прочно вошло в жизнь общества. Теперь перламутровые бусы стали обычным явлением. Чаще всего их находили в погребениях серовского времени, а затем и у глазковцев.
Последний штрих этой картины, относящейся к области духовной жизни людей, которые жили в устье Белой и других ангарских поселениях во время перехода от палеолита к неолиту, дают два замечательных погребения, найденные в пади Хиньской и в пади Частые, неподалеку от устья Белой. Погребение в пади Частые оказалось разрушенным, но в нем сохранился специфический инвентарь: плоские длинные острия из шифера, пластинчатые наконечники стрел мезолитического облика, в том числе один с боковой выемкой у насада.
Над могилой была сооружена каменная кладка, такая же, как на неолитических погребениях. Второе погребение, в пади Хиньской, сохранилось нетронутым. Оно так же, как и могила в Частых, сопровождалось каменной кладкой. Костяк лежал на спине, в вытянутом положении, головой на север, с легким уклоном к востоку.
При нем найдены такое же, как в Частых, острие из шифера, костяной наконечник, три мезолитических пластинчатых наконечника, в том числе снова один с боковой выемкой у насада. Способ захоронения - класть покойника на спине, в вытянутом положении, головой на север или северо-восток, наличие вещей при них, наконец, такая важная черта погребального ритуала, как каменная кладка над погребением, - все это сближает оба погребения с неолитическими захоронениями. В это время, следовательно, уже складывается тот круг представлений древних охотничьих племен Прибайкалья о душе в загробной жизни, те погребальные обычаи, которые нашли яркое выражение в неолитических могильниках на Ангаре и Лене, а также в Забайкалье и Западной Сибири.
В последующее, исаковское время складывается вполне зрелый культурный комплекс прибайкальского и сибирского неолита. Появляются резко локальные формы шлифованных тесел, треугольных и трапециевидных в поперечнике. Сосуды параболовидные в вертикальном разрезе, покрытые снаружи отпечатками сетки плетенки. Двухсторонне ретушированные наконечники стрел с асимметричными жальцами и основанием в виде хвоста ласточки. Такие элементы, как крупные полулунные скребла, большие вкладышевые наконечники и ножи, а также охотничье вооружение, изготовленное из мамонтовой кости, явно любимого материала, свидетельствуют о сильных палеолитических традициях.
Дальнейшим развитием той же в основе культуры отмечен следующий, серовский этап. Формы сосудов становятся более разнообразными, обогащается орнамент.