- Знаю, - ответил я.
- А ваша дочка не с вами? И где же доктор Грейлок, мадам?
- Дочь осталась вместо няни, - пояснила Джинни, - а мой брат неважно себя чувствует.
- Жалость какая. Эх, вот бы мне хоть одним глазком взглянуть туда, куда вы направляетесь! Приехал какой-то шаман с пуэбло Акома, так я слышал, как он говорил о целой своре разных призраков и духов, которые притащились на праздник.
- Не лезь не в свое дело! - щелкнул я зубами. - И, ради бога, дай нам наконец пройти.
И сразу же пожалел о своей несдержанности. Если прежде он был настроен дружелюбно, то теперь обиделся и не преминул огрызнуться в ответ:
- Ну, мистер Матучек, вы же знаете правила! Луна в силе, но никто не оборачивается.
Джинни одарила меня предостерегающим взглядом, а привратного януса улыбкой.
- Конечно, - промурлыкала она. - Не обижайтесь. Простите, мистер Гитлинг, если мы случайно вас расстроили, - мы так спешим. Но когда конь взлетит, вам будет видно и отсюда!
Он расплылся в улыбке и пропустил нас.
Дорожки за оградой оказались пустынными, можно сказать, заброшенными. Все гости, кроме Комиссии по контролю, устремились на трибуны. Нас окружали здания, их крыши четким контуром вырисовывались на фоне неба, осиянного прожекторами стартовой площадки. Вдали серебрился огромный купол-луковица. С противоположной стороны только-только показалась из-за стен луна - голубоватый круглый щит, все еще огромный.
И вовсе я не собирался оборачиваться. Признаться, в последнее время я меняю форму редко: только затем, чтобы прогуляться по пустыне или позабавить малышку Криссу. Прочие наши дети давно уже привыкли к папиным фокусам. Но сейчас, при луне, мне вдруг ужасно захотелось обернуться. Видимо, от возбуждения моя цивилизованность ослабла, и пробудились древние инстинкты.
Однако я справился с искушением, задав Джинни далеко не пустячный вопрос:
- Что же случилось с Уиллом? Из-за этой суматохи я так и не улучил минутки, чтобы расспросить его.
- Я тоже, - ответила Джинни. - Полагаю, он сам не знает. Позвонил и сказал, что плохо себя чувствует, что останется дома и попытается заснуть.
- Вот незадача! А ведь он, можно считать, отец всей этой космической программы...
- Да, он буквально влюблен в космос.
В голосе Джинни проскользнули нотки тревоги. Я повернулся к ней и заметил, как она закусила губу.
- Стив, я за него боюсь.
- Гм-м, последние дни он и вправду немного не в себе. Словно... рассеянный какой-то. Но я думал, это оттого, что у него так много дел...
- Нет, дело не в работе и не в приборах. Он ни словом о них не обмолвился - что само по себе странно. Похоже, в последние дни он забросил работу, а если и говорил о ней, то без интереса. Но ведь он ничего и не рассказывает, выворачивается, обходит мои вопросы...
"Если кто и чувствует состояние Уилла Грейлока, - подумал я, - так это его сестра". Когда погибли их родители, ей было девять лет, а ему двадцать один. Жизнь развела их в разные стороны, но он всегда по-доброму заботился о ней, почти стал ей вторым отцом. Мы так обрадовались, когда он ушел из Флагстафа и переехал сюда вскоре после нас. Ему тогда Национальная Паранаучная Академия выдала грант на лунные исследования. А потом родились наши дети.
Джинни взяла себя в руки.
- Я ничего не собираюсь выпытывать, - закончила она. - Он сам решит, когда рассказать.
- Может, у него проблемы на любовном фронте? - предположил я.
- В его-то возрасте?
- Гм, не думаю, что стану аскетом, когда доживу до его лет. Так что держи ухо востро, женщина!
- И ты, мужчина! - усмехнулась Джинни, потом добавила уже серьезно: Ладно, будем считать, что это что-то личное. Тем более ничего особенного не случилось, в основном он такой же, как всегда. Просто временами на него находит грусть... Может, и вправду немного простудился...
-И все же жаль, что его нет здесь.
- Да, но ничего страшного.
Тем более что сегодня нам предстоит только проверить первый космический корабль - готов ли он высадить на Луну перовых людей. Несколько витков вокруг Земли, отработка контрольных панелей и систем жизнеобеспечения. Грейлоку еще представится возможность полетать на более совершенных моделях которые направятся к золотому шару, к его тайнам и чудесам, которые сам он и открыл.
Я не стал воспаряться по поводу дороговизны и чрезмерной сложности проекта. Джинни и так много раз слышала мои рассуждения. Тем более она регулярно оказывала неоплатную помощь небольшой компании "Операция "Луна". И все-таки на сегодняшний день, а то и навсегда, именно НАСА заправляет всем в городе.
И вот... Мы вышли на открытое место. Прямо перед нами раскинулась смотровая площадь, рассекая прожекторами ночь. За ней на полмили растеклась лава. Короткие мощеные дорожки вели через нее к центральной площадке. Там, в круге яркого света, огромным зверем возвышался корабль, и прекраснее этого зрелища я не видел в жизни ничего.
ГЛАВА 2
Стоило бы, наверно, пойти на места для журналистов, но не хотелось. Работники, свободные от дежурства, обычно сидели именно там, потому что оттуда было лучше видно, чем даже из ложи высокопоставленных гостей. Однако мы сами были своего рода сенсацией - по крайней мере, раньше. Конечно, за одиннадцать лет шумиха поулеглась, так что теперь нас обычно не замечали - слава тебе, господи. Однако и теперь к нам мог прицепиться какой-нибудь журналюга, от нечего делать жаждущий взять интервью.
Едва ли мы могли смешаться с толпой, которая рассаживалась по скамьям или устраивалась прямо на камнях. Со мной-то все в порядке - шесть футов роста и косая сажень в плечах, скуластое славянское лицо, нос картошкой, голубые глаза, соломенные волосы - словом, ничего из ряда вон выходящего. А вот Джинни понадобилось бы заклятие отвода глаз или вообще невидимости, чтобы остаться не замеченной хотя бы одним мужчиной. Но все превращения, не имеющие отношения к проекту, были запрещены. Нам же вовсе не хотелось, чтобы кто-нибудь сунул под нос кристалл дальновидения и начал заваливать тупыми вопросами. Мы собирались просто спокойно посмотреть на взлет.
Впрочем, пресса будет кишеть и у других трибун, где толпятся ученые мужи, кинозвезды, самозваные представители того или иного молодежного течения, исполнительные директора корпораций, евангелисты, и так далее, и тому подобное. Вся эта шушера пользовалась случаем, чтобы лишний раз сделать себе рекламу. Нет, лучше уж пойти туда, где находятся люди, которые действительно интересуются самим запуском. В принципе, мы были бы не против побеседовать с серьезными журналистами, пишущими о науке. Мы их знали, любили и могли на них положиться. Но они сейчас были слишком заняты своим прямым делом, чтобы тратить время на болтовню.
То ли нам повезло, то ли мы просто переоценили свою известность. Когда мы осторожно пробирались между скамьями, нас заметил кое-кто из друзей, помахал рукой, может, и крикнул "Привет!" - за шумом просто не было слышно; мужики, естественно, пялились на Джинни. Но не более того. Мы выцелили вроде бы незанятое местечко рядом с парой проектных механиков, Мигелем Сантосом и Джимом Франклином. Я встретился с Джимом взглядом. Его шоколадная физиономия расплылась в широкой улыбке, он махнул рукой. Мы с Джинни направились туда.
По пути мы пересеклись с группкой газетчиков, и тут удача едва не покинула нас. Оказалось, что Харис ад-Дин аль-Банни решил наблюдать за полетом именно с этого места. Естественно, газетная братия облепила его со всех сторон. Он не возражал. Нет, ему не было все равно: аль-Банни купался в лучах славы.
Не поймите меня неправильно. Он славный парень, проделавший гигантскую работу. Если бы не его уверенность, его гений и напор, НАСА бы чесало в затылках и мрачно разглядывало проект полета на Луну еще лет сто. Это он убедил Ламберта и всех остальных, что это возможно еще на нашем веку. Именно его руководство сотворило это чудо.
Может, иногда мы и бухтим, что все могло быть сделано быстрее и дешевле, но никто не станет возражать, что проект исследования Луны "Селена" обогатил нас новыми знаниями, технологиями и паратехнологиями, важными для любой космической отрасли. Да, аль-Банни искал известности - но не ради себя. Я почти уверен, что он делал это ради проекта, ради того, чтобы Конгресс и налогоплательщики видели, что мы не зря тратим деньги. Удовольствие от славы было побочным эффектом. Для аль-Банни было побочным эффектом все, что не имело отношения к цели.
О, естественно, он работал на Халифат во время войны. И тогда его летающие бронзовые кони доставили нам кучу хлопот. Но он никогда не был фанатиком их ереси. Если бы он родился в другой стране, то с тем же успехом мог бы быть среди наших союзников, правоверных мусульман. Истинной его религией всегда был космос, а пиво и шотландское виски он любил не меньше, чем я. Более того, он нажил себе немало неприятностей, заявив, что его лошади носятся не над той планетой. После войны армия США из кожи вон лезла, пытаясь заманить его в отдел обороны, пока не выдохлась и не позволила работать в гражданском агентстве, куда он так стремился.
К тому же, черт побери, война уже двадцать лет как закончилась.
Харис повернулся, большой и грузный, обозрел нас поверх голов и поднял руку.
- А, Вирджиния Матучек! - прогрохотал он. - Красота и грация, как всегда, сопутствуют тебе. Приветствую и тебя, Стивен!
Он всегда был галантным и доброжелательным, и я замечал, что часто это окупается сторицей.
На нас уставилось множество глаз. Аль-Банни тотчас же вернулся к прерванной речи. Слушатели повернули головы к нему. Я не расслышал, о чем это он там разглагольствовал. Вероятно, муссировал любимую идею о том, что союз Западного и Восточного искусства дал людям возможность достичь звезд.
Мы протолкались на облюбованное место и сели.
- Привет, - громко сказал Мигель, пытаясь перекрыть царивший кругом гомон.