Нечто похожее, хотя и на ином уровне, происходило впоследствии в науке. Аналогия с волнами на поверхности воды толкнула Гюйгенса к созданию волновой теории света, аналогия с резонатором (точнее, с задачей о собственных частотах заключенных там волн) послужила де Бройлю основой для объяснения боровской модели атома и открыла дорогу к квантовой механике. Количество примеров можно было бы заметно увеличить, но суть не в этом. Важно то, что старт всякой принципиально новой идеи объяснения явлений лежит в удачной аналогии.
Другое дело, что выбранная по аналогии модель, попав в новые условия, начинает преобразовываться и иногда очень существенно, более того, в ряде ситуаций она сильно преобразует и смежные с ней комплексы знаний.
В свое время модель Галактики рождалась из аналогии с коперниковской картиной Солнечной системы — первоначально думали, что наше светило занимает практически центральное место в гигантском коллективе звезд. Дальнейшие наблюдения показали, что принадлежность Солнца этому коллективу несомненна, однако оно является весьма заурядной периферической звездой.
Вообще, лишь в рождающихся областях науки стартовые аналогии выступают в незамаскированном виде. Довольно элементарными выглядят пока аналогии, связанные с обсуждением проблемы Контакта. Разве не служат проекты гигантских фотонных звездолетов прямым продолжением идеи более или менее освоенных ракетных бросков на Луну? Разве не заимствованы схемы радиопосланий внеземным цивилизациям из опыта расшифровки древних текстов?
И это вполне естественный процесс. Другое дело, что во многих случаях мы еще далеки от понимания специфики тех областей, куда эти аналогии приложены. Например, мы слабо представляем себе, уместно ли ставить транспортную проблему в межзвездных и межгалактических масштабах на основе прямой аналогии с земными и ближнекосмическими достижениями, и уж вовсе не уверены в том, что наши сколь угодно хитрые рисунки что-либо донесут потенциальным собратьям по разуму.
Однако, уходя в пограничье неизведанного, мы ничем не можем утешиться, кроме уносимых в себе милых и привычных образов…
В заключение этого раздела хотелось бы подчеркнуть, что аналоговый старт в постижении нового — общий элемент нашей культуры, обусловленный общими законами эволюции познания и отнюдь не специфичный для естественных наук[4]. В иных областях человеческой деятельности этот метод проявляется в гораздо более прозрачной и элементарной форме.
Большинство решений, принимаемых в повседневной жизни, прямо основаны на простых аналогиях со схожими ситуациями — на прецедентах. Сообразительным человеком мы считаем в первую очередь того, кто достаточно быстро и не слишком поверхностно выбирает подходящие прецеденты. В более изощренном виде это явление играет ведущую роль, например, в юриспруденции. Непосредственно из стартовых аналогий вытекает техника построения образа в литературе, живописи, музыке, но разумеется, методы преобразования исходного материала здесь зачастую еще сложней, чем в естественных науках.
В общем, внимательный взгляд всюду обнаружит мерцание аналогий в период создания чего-то нового.
Тем большее удовольствие доставляют раскопки исходного образа под грудой мифологизмов или сложных математических конструкций.
Здесь мы попробуем очень кратко обрисовать модель эволюции взглядов на строение Вселенной, принятую в этой книге.
По-моему, самое важное, что следует почувствовать читателю, — глубокая связь между развитием этих взглядов и эволюцией типов мышления, то есть систем организации знания. Это важно не только потому, что, в общем-то, любопытно хоть в некоторой степени взглянуть на древние представления глазами древних, но и в смысле оценки перспектив. Ибо самое замечательное и фантастическое в нашем будущем спрятано именно в грядущей перестройке мировоззрения в целом, видимо, с неизбежностью, вытекающей из серьезной постановки проблемы Контакта.
Мы примем сравнительно простую схему доступной историческому анализу эволюции типов мышления — всего три этапа:
1. Магико-тотемический.
2. Религиозный.
3. Научный.
Это деление очень условно и, как говорится, подставлено всем ветрам критики. Во-первых, тотемизм и магические ритуалы вполне можно рассматривать как примитивные формы религии. Во-вторых, мы все время будем иметь в виду в основном ту часть магии и религии, которая пыталась трактовать естественнонаучные проблемы, хотя обособить эту часть очень трудно — совсем не то, что изложить независимо различные научные дисциплины, скажем, физику и психологию. И, наконец, отмеченные этапы сильно перекрываются. Религия сосуществует с магией и тотемическими пережитками, во многом ассимилируя их, и в то же время пытается сосуществовать с наукой, определенным образом разделяя сферы влияния на человека и человеческие коллективы.
По поводу схемы стоит сделать пару полезных уточнений. Прежде всего, выделение этапов эволюционного процесса (в частности, мышления) — это всегда какое-то разрезание живой эволюционной цепочки. Фактически этапы перетекают друг в друга, и это перетекание, непрерывность процесса, можно попытаться уловить более детальной схемой, где дополнительно присутствовали бы, скажем, магико-религиозный, религиозно-магический и научно-религиозный этапы. Такая схема, разумеется, лучше бы отражала реальное развитие мышления, которое на длительных исторических интервалах фактически было смешанным. Но, как говорится, нет предела уточнению звеньев того или иного процесса развития, и мы попробуем обойтись наиболее простым трехэтапным вариантом схемы. С трудностями, связанными с разрезанием эволюционных цепочек, мы еще не раз столкнемся.
И еще один момент. Мы часто будем говорить об одних и тех же этапах в мировоззрении и мышлении, но важно не склеивать сами понятия. Мировоззрение — это целостная система обобщенных представлений об объективной реальности, своеобразное синтетическое отражение реальности в информационной системе социального организма определенного уровня сложности. Социальные организмы способны прогрессивно развиваться, осваивая новые рубежи практики и соответственно усложняясь. При этом, разумеется, эволюционизирует и мировоззрение — представления о реальности приводятся в соответствие с новыми рубежами практики, как бы адаптируются к ним. И вполне естественно связывать крупномасштабные преобразования мировоззрения с основными этапами становления человеческого общества, прежде всего — с радикальными изменениями способов производства и организации производительных сил. Тип мышления — это уже проекция мировоззрения на личность, та нормировка индивидуального мировосприятия, которую общество неизбежно дает каждому своему члену в процессе обучения и дальнейшей деятельности. Разумеется, под личностью в данном случае понимается некий усредненный субъект познания, идеальный носитель общественного мировоззрения. Для реальной личности с ее индивидуальными особенностями (включенностью в ту или иную сетку социальных связей, психологической уникальностью) законы проекции мировоззрения исключительно сложны. Поэтому даже в самых передовых обществах можно встретить людей, чье мышление состоит из сплошных мировоззренческих атавизмов, людей, которые при подходящих обстоятельствах способны весьма отрицательно влиять на общественный прогресс, сковывая производство реальных ценностей материальных и духовных… В целом, мировоззрение и мышление тесно связаны, их эволюция в значительной мере синхронна, и в ней можно выделить единые этапы.
Истинный смысл рассмотренного здесь трехэтапного членения — в сопоставлении характера знания и мышления с уровнем развития социальных организмов, поскольку всякое знание социально по своей природе.
Первобытный человек сначала практически не выделял себя из среды обитания. В сущности, по мере выделения он и становился человеком. Среда отражалась в нем совокупностью определенных реакций на его поведение, на попытки приспособиться и выжить, прежде всего — добыть пищу. Многократное повторение операций по добыче пищи, поиски укрытий, изготовление орудий, забота о потомстве — все это закреплялось, создавая оптимальные стереотипы поведения.
В первую очередь в среде обитания вычленялись, как бы проступали из тумана, наиболее важные для выживания стабильные элементы — сам человек, его соратники по охоте и собирательству, делившие с ним тяготы существования, животные и растения, которых можно было употреблять в пищу или следовало особенно опасаться, орудия охоты, которые необходимо было систематически изготовлять и всячески беречь.
Собственно космос, то есть небо, небесные светила, был первоначально не ахти какой важной частью этой среды, но частью, определенным образом влияющей на ритм жизни — смена дня и ночи, осадки, грозы и т. п.
Видимо, первое серьезное обращение к космосу связано с открытием огня — в верхнем палеолите огонь стал искусственно регулируемым элементом практики. Отсюда и естественные аналогии между пещерным костром и небесными светилами — Солнцем, Луной и звездами.
Еще более раннее представление связано с антропоморфными и зооморфными образами подвижных светил — Солнца и Луны. Это тоже вполне естественная аналогия — ведь в окружающем земном мире только люди и животные способны к самопроизвольному передвижению.
С первым магико-тотемическим этапом мышления соотносится формирование родоплеменной организации — пожалуй, самого элементарного (из дошедших до нашего времени) самовоспроизводящегося социального организма.
Изображение и звуковое обозначение тотема (животного, насекомого, растения, какого-то предмета), символизирующего те или иные объекты и явления (в частности, род, локальную группу), слиты с изображаемым. Отсюда и одна из важнейших и самых ранних идей первобытного человека — фетишизм, сильная магическая связь между предметом и его изображением, возможность причинить вред или принести пользу реальному животному, человеку или группе людей, действуя на их символы. Однако именно из этой наивной идеи берет начало необычайно развившаяся впоследствии способность оперировать с абстрактными знаками как с реальными объектами, то есть теоретическое знание.
Характерная особенность первого этапа человеческого мышления — особый закон поведения каждого объекта реального мира при обширных, но таинственных связях со многими другими объектами, та самая целостность мироощущения, о которой нередко тоскуют люди нашего научно расклассифицированного мира и которая иногда обжигающей струей прорывается в настоящем искусстве.
Переход на рубеже палеолита и неолита к существенно новой форме практики — земледелию и несколько позже скотоводству — резко меняет роль космоса. Теперь это уже не просто верхняя область охотничьего ареала, теперь от неба зависят урожай, время посева и уборки и многое, многое иное. Крупные земледельческие поселения и тем более их объединения дают толчок к развитию новых социальных организмов — племенных союзов и примитивных государств. Более сложная система производства и высокая плотность населения, недопустимая в условиях охотничьего хозяйства, требуют серьезных усилий в области управления, появляется социальная иерархия — вожди и их ближайшее окружение.
Человек теперь уже резко выделяется из животного мира (этому особенно способствует одомашнивание диких зверей) — антропоморфные и социоморфные образы потихоньку теснят образы зооморфные. Магико-тотемическая символика, уже проникшая на небо на предыдущей стадии, закрепляется там, но небо как «главный хлебодатель» обособляется все резче и постепенно начинает рассматриваться в роли мощнейшего источника магической силы.
Механизм его функционирования объясняется же по земной аналогии. На небо опрокидывается система управления земледельческими обществами, появляются первые образы богов, руководящих определенными явлениями природы, — прямая аналогия с вождями или царями и их ближайшими помощниками.
Где-то на рубеже 5–4 тысячелетий до нашей эры, в период формирования относительно крупных централизованных государств, можно говорить о наступлении нового этапа — передовым типом мышления становится религиозное, небо заселяется богами во главе с сильнейшим и мудрейшим…
Магия вовсе не погибает, она начинает отступать на удобные позиции, успешно удерживая сознание отсталых слоев населения, активно внедряясь в религию. В абсолютном большинстве религиозных ритуалов можно без труда проследить магико-тотемические корни, начиная с молитвы и кончая идеей загробной жизни. В живучести древнейших представлений вы можете легко убедиться, выпустив на прогулку черного кота и немного понаблюдав за поведением прохожих вблизи точек пересечения с его траекторией…
В недрах религиозного мировоззрения постепенно зарождается логико-научный способ освоения реальности. Вспышки его можно проследить примерно с середины 1-го тысячелетия до нашей эры, но заявить о себе достаточно громко он мог лишь в связи с формированием крупных и стабильных государств и наднациональных, или мировых, религий. Таков, например, греческий феномен — вспыхнув в рамках компактной системы демократических полисов, античная преднаука законсервировалась почти на полтора тысячелетия, чтобы разгореться ярким пламенем в Европе эпохи Возрождения и Реформации.
В соответствии с развитым религиозным мировоззрением, Вселенная создана неким предельно могучим и непознаваемым существом, и все небесные явления протекают по установленным им законам.
Активный интернациональный монотеизм христианства позволил за 12–13 веков его существования путем неисчислимых логико-схоластических упражнений предельно абстрагировать понятие Бога — и все благодаря попыткам очиститься от магической скверны! Не без адского труда многих поколений Бог был отодвинут на практически бесконечно большое расстояние от наблюдаемых явлений природы. Если во времена Ньютона считалось, что гигантский механизм Солнечной системы вполне может обойтись законом всемирного тяготения, однако сама система непременно должна быть кем-то создана и запущена, то уже многие современники Лапласа считали, что и акт творения никогда не имел места, а создание планетных систем вполне объяснимо естественными причинами.
В конечном счете, именно наука оказалась наиболее совершенным механизмом передачи небиологической наследственной информации внутри крупных организмов типа технологически развитых государств и межгосударственных объединений. Это и обеспечило ее взрывообразное развитие в последние 3–4 столетия. Наука, по сути дела, первой из форм социальной активности стала претендовать — и довольно успешно! — на роль общечеловеческой системы[5]. Не в масштабе племени, государства или группы государств, а в масштабе планеты. В основе этого феномена лежит объективное единство законов природы в окрестностях нашей планеты и, по-видимому, во всем наблюдаемом участке Вселенной. Известные же религиозные системы в этом плане сильно ограничены — не видно причин, по которым мы могли бы предпочесть, скажем, христианскую или буддийскую доктрину, выбор здесь не сводится к постановке одного или нескольких экспериментов в научном стиле.
Социоморфизм во взглядах на Вселенную не исчез, он сохраняется в форме техноморфизма. Именно техносфера, являясь одним из важнейших компонентов современного общества, во многом нормирует наше мышление. Конечно, наука в отличие от религии избегает не только упоминания о Творце вселенской супермашины, но и ее упрощенного механического понимания в духе естествознания первой половины XIX столетия. Скорее речь идет о какой-то сложной системе взаимосвязанных автоматических реакторов разного уровня, где синтезируется что угодно — от химических элементов до цивилизаций. Но суть не в сложности образа. Так или иначе, мы пытаемся постигать Вселенную по аналогии с техносферой — важной, но вряд ли определяющей подсистемой собственной цивилизации.
Понятно, что научно-технические элементы наиболее конвенциальны, то есть людям и государствам гораздо проще договориться об общей позиции по поводу какого-то полезного предмета технической культуры, чем о чем другом. Но это что-то другое, бесспорно, существует и играет в нашей жизни все возрастающую роль.
Постепенно на первый план начинает выдвигаться не само сложное устройство Вселенной-машины, а проблема управления ею и, если угодно, проблема вложенных в нее целей и программ. В известной мере эта тенденция связана и со сдвигами интересов в самой техносфере, где интерес к функциям движения и энергетики стал уступать место особой активности в исследованиях функций управления — вспомнить хотя бы о рождении кибернетики, о бурном расцвете компьютерных систем.
В общем, есть целый ряд причин, по которым техноморфизм современной картины мира уже не является удовлетворительным стилем мышления, и, вероятно, мы стоим на пороге чего-то нового именно в плане всей системы организации знания. Эти причины и новизна ситуации, в которой искусственные факторы эволюции впервые начинают преобладать над естественными, замечательным образом обнажаются при обсуждении проблемы контакта с внеземными цивилизациями.
Но на пути к этой проблеме нам предстоит ознакомиться с положением дел в современной теории строения и эволюции Вселенной, как впрочем, и с некоторыми подробностями древних взглядов на окружающий мир.
Безмерное, превыше чисел время
Скрывает явь и раскрывает тайны.
Всего ждать можно…
Было бы очень интересно проследить последовательность картин, которые отражали видение Вселенной с самых ранних моментов возникновения человека. Сделать это непросто, и самая очевидная тому причина — колоссальная удаленность от нас соответствующих событий.
Человекообразные обезьяны начали свой путь примерно 25 млн. лет назад. Непосредственные предки австралопитеков и хабилисов, видимо, пришли из лесов в саванну — об их древолазном прошлом свидетельствует форма кисти с противостоящим большим пальцем и наличие папиллярных узоров. Здесь, в саванне, бывшие древолазцы приобрели такую характерную особенность, как прямохождение.
Наш самый древний предок Homo ћabilis (человек умелый) появился 2–3 млн. лет назад. Он имел прилично развитый мозг (до 600–700 см3) — видимо, несколько больший, чем у так называемого классического австралопитека (порядка 500 см3) и у современных человекообразных обезьян (450 см3). Но главное отличие хабилиса — в умении изготовлять элементарные орудия. Самые ранние следы галечной культуры, обнаруженные в Африке, датируются в интервале от 2 до 2,5 млн. лет.
По этому важному признаку хабилиса обычно и считают архантропом, то есть древнейшим представителем нашего рода. Однако многие исследователи подчеркивают исключительную близость хабилиса к классическому австралопитеку и выделяют его в особый вид Australopitћecus ћabilis. В такой модели появление настоящего архантропа (с объемом мозга до 900 см3) должно произойти не позднее 1,5 млн. лет назад, причем практически одновременно в Африке, Юго-Восточной Азии (яванский человек) и Китае (ланьтяньский человек). По ряду признаков полагают, что именно этот архантроп перешагнул грань животного мира, его орудийная деятельность перестала быть чисто рефлекторной, а социальная организация вышла за рамки стадной формы.