Баку показалось, что на лице раввина мелькнула улыбка.
- У вас свой способ называть вещи своими именами, - сказал бен-Иегуда. - Я молюсь о том, чтобы мы оба вернулись целыми и невредимыми и смогли обменяться впечатлениями.
"Я тоже", - подумал Бак, но ничего не сказал.
Неожиданно путь Баку и раввину преградили три израильских солдата. Бак полез было за своим журналистским удостоверением, но потом сообразил, что в этой ситуации оно не имеет никакого значения. Цион бен-Иегуда выступил вперед и серьезно и спокойно заговорил со старшим по-еврейски. Тот задал несколько вопросов, которые звучали уже не так враждебно, как сначала, даже с любопытством. В конце концов он кивнул, и они смогли пройти.
Бак оглянулся. Солдаты стояли неподвижно.
- О чем у вас был разговор?
- Они сказали, что проход разрешается только ортодоксальным иудеям. Я сказал им, что вы со мной. Меня всегда забавляет, когда светские военные пытаются поддерживать религиозные законы. Он напомнил мне о том, что произошло раньше. Я ответил, что мы имеем предписание и готовы пойти на риск.
- А мы готовы рискнуть? - беспечно спросил Бак. Раввин пожал плечами.
- Может быть, и нет. Но мы ведь все равно пойдем? Мы сказали, что придем, и никто из нас не откажется от этой возможности.
Они продолжали идти, а двое свидетельствующих смотрели на своих гостей, стоя у края Стены Плача, в пятидесяти футах от них.
- Мы направляемся к забору, там, выше по горе, - сказал раввин, указывая на противоположную сторону маленького здания. - Если они хотят встретиться с нами, они придут туда, и между нами будет только забор.
- После того, что случилось сегодня с нападавшим, от забора будет мало проку.
- Но мы не вооружены.
- А они знают об этом?
- Нет.
Когда Бак и бен-Иегуда приблизились к забору на расстояние в пятнадцать футов, один из свидетельствующих поднял руку, и они остановились. Тот заговорил. Не таким громким голосом, какой Бак слышал до того, тем не менее звучно.
- Мы подойдем ближе и представимся, - сказал он. Два человека медленно приблизились к железной решетке и остановились.
- Называй меня Эли, - сказал он, - а это Мойше.
- Он говорит по-английски? - прошептал Бак.
- По-еврейски, - ответил бен-Иегуда.
- Тихо! - сказал Эли резким шепотом.
Бак подпрыгнул. Ему вспомнилось, как один из этих двоих крикнул сегодня утром на раввина, чтобы тот замолчал, а через несколько минут другой человек уже лежал сожженный.
Эли показал жестом, что Бак и Цион могут приблизиться к ним. Они подошли к забору и остановились на расстоянии двух футов. Бака поразила их оборванная одежда. От нее исходил запах дыма, будто от близкого огня. В тусклом свете далекой лампы их длинные крепкие руки казались мускулистыми и мозолистыми. Ноги были босы.
- Мы не будем отвечать на вопросы, кто мы и откуда, - сказал Эли.
Цион бен-Иегуда кивнул и сделал легкий поклон. Бак сунул руку в карман и включил диктофон. Неожиданно Мойше подошел к самой решетке и прислонил к вей свое бородатое лицо. Он смотрел на раввина полузакрытыми глазами. По его лицу текли капли пота.
Он говорил очень спокойно, низким глубоким голосом.
- Много лет назад жил человек из фарисеев по имени Никодем, начальник иудейский. Подобно вам, человек этот пришел ночью к Иисусу.
- Эли и Мойше, мы понимаем, что вы пришли от Бога, - прошептал бен-Иегуда, - ибо никто не может делать то, что вы, если Бог не с ним.
- Воистину говорю вам: кто не родится свыше, не сможет увидеть Царства Божьего, - сказал Эли.
- Как человек может родиться, будучи стар? - произнес бен-Иегуда.
Бак вспомнил, что это была цитата из Нового Завета.
- Может ли он снова войти в чрево матери своей и родиться?
- Воистину говорю тебе: кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царство Божье. Рожденное от плоти есть плоть, и рожденное от Духа есть дух. Не удивляйся сказанному мной: вы должны родиться свыше, - ответил Мойше.
- Ветер веет, где хочет. Ты слышишь звук ветра, но не можешь сказать, откуда он пришел и куда уходит. Так же и каждый рожденный от Духа, - снова заговорил Эли.
- Как это может быть? - откликнулся раввин.
- Ты - учитель Израиля, и не знаешь этого! Воистину говорю тебе, мы говорим о том, что знаем, и свидетельствуем о том, что видели. Вы же отвергаете наше свидетельство. Если мы говорим о земных вещах, и вы не верите, то как вы поверите, когда мы заговорим о небесных, - сказал Мойше, подняв голову.
- Никто не поднимался на небеса кроме Того, Кто спустился с небес, Сына Человеческого. Как Моисей вознес змея в пустыне, так должен был быть вознесен и Сын Человеческий, чтобы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную. Бог так возлюбил мир, что отдал Своего единородного Сына, чтобы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную, - сказал Эли.
Бак воодушевился, голова у него просветлела. Ему казалось, будто он перенесся во времена древней истории и стал участником известных ночных бесед, хотя он ни на миг не забывал, что спутником его не был Никодим, и ни один из тех двоих не был Христом. Эти истины прозвучали для него как новые, Священное Писание ожило. Вместе с тем он знал, что скажет Мойше в заключение.
- Ибо Бог послал Своего Сына в мир не для того, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был через Него. Верующий в Него не судится. Неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя единородного Сына Божьего.
Неожиданно раввин ожил. Он стал энергично жестикулировать, поднимать руки и широко разводить их в стороны, как в театральном спектакле. Эти жесты сопровождали его следующий вопрос:
- А чем же тогда состоит суд?
- В том, что свет уже пришел в мир, - ответили оба в унисон.
- Как же люди не увидели Его?
- Люди предпочитают свету тьму.
- Но почему?
- Потому что дела их порочны.
- Прости нас, Боже, - произнес раввин.
- Бог прощает вас. На этом мы закончим, - объявили свидетельствующие.
- Вы больше ничего не скажете нам? - спросил бен-Иегуда.