— Про вас лично не могу сказать ничего определённого, но так, вообще, кое-что помню из истории. Горбачёв, перестройка, Ельцин, Путин, общеевропейская валюта… Что-то в таком роде.
Голова у меня пошла кругом; из сказанного мне были знакомы только два слова: Горбачёв и перестройка.
— Теперь сделаем так. Каждый напишет на бумажке год, в котором он хотел бы оказаться. Потом сложим их вместе и посмотрим, что получится.
Тут до меня дошло, что Иванов разговаривает с нами, не открывая рта. Он постоянно что-то сосредоточенно грыз и рвал зубами, запивая пивом. А вот мои спутники, кажется, этого ещё не поняли.
Вера попросила у меня ручку, взяла салфетку и сразу написала какую-то цифру.
Я сопоставил кое-какие даты и тоже написал, затем передал ручку Котову.
Тот тоже написал.
Петрушка думал с минуту, затем тоже что-то вывел.
— А теперь полюбуйтесь, — сказал Иванов.
На всех четырёх бумажках стояла цифра «1982».
— Возьмите это, — заторопился вдруг Иванов и высыпал из ладони на стол четыре довольно крупные белые таблетки, похожие на аскорбинку. — Примите завтра ровно в полночь. До этого мы ещё встретимся. Мне нужно выйти в туалет…
Иванов встал, но направился не к выходу, где был туалет, а вглубь зала и сразу затерялся в толчее.
Послышался шум, в дверях показались санитары в белых халатах. Их было двое, и они сразу подошли к нам.
— Мы разыскиваем опасного сумасшедшего, сегодня утром он задушил врача и сбежал из больницы. Называет себя гуманоидом. Способен проделывать кое-какие дешёвые фокусы. Он вам что-нибудь говорил? Передавал какие-либо предметы?
Переглянувшись, мы покачали головами.
— В какую сторону он направился?
Котов неопределённо махнул рукой. Санитары двинулись в указанном направлении, и их белые халаты плавно растворились в толчее.
— Мне тоже надо… в туалет, — сообщил Петрушка и тоже, можно сказать, растворился. С ним всегда происходило такое от волнения.
А я вдруг понял, что эти санитары говорили с нами, не разжимая губ.
— На входе не видели никаких санитаров, — сказал Петрушка, вернувшись из туалета.
На часах было всё так же без четверти два.
Мы зашли в магазин, вернулись в квартиру и как-то быстро все напились. Петрушка и Котов рядком заснули, а мы с Верой, сидя в красном свете абажура, ещё кое-как переговаривались. Котовский видеомагнитофон (большое богатство по тем временам) с выключенным почти до нуля звуком показывал душераздирающий ужастик. Я наполнил две рюмки и жестом предложил выпить. Вера взяла свою и икнула, расплескав половину. Она виновато улыбнулась, я долил, и мы выпили.
— Слушай, Карлов, а что ты вообще обо мне знаешь? — неожиданно и громко спросила Вера.
Предшествовавшие четверть часа мы молчали. От неожиданности Котов заворочался, а Петрушка заохал во сне.
Я ждал, что Вера продолжит, но минут через десять понял: она сказала всё, что хотела.
— А что я должен знать? — спросил я ещё немного погодя.
— Помнишь десять заповедей?
С длинными промежутками я стал перечислять то, что помнил. Правда, спешить было совершенно некуда. На «не прелюбодействуй» Вера жестом меня остановила.
— Как ты понимаешь эту заповедь?
Я задумался. Не называть же грехом любые добрачные отношения и всё такое…
— Наверное, действия, приносящие какой-то вред?
— Карлов, я тоже так думаю. А скажи мне, пожалуйста, приносят ли какой-нибудь вред проститутки?
— Наверное, разносят что-нибудь венерическое, СПИД…
— Врёшь, глупости. Проститутки не работают без презервативов.
Мне показалось, что Котов пошевелился.
— Тогда не знаю. Может быть, это не грех. Может быть, для некоторых даже благо.
Вера хитро прищурилась:
— Хочешь, что-то скажу?
— Не надо.
— Это тоже ещё не всё.
Затушив сигарету мимо пепельницы, Вера засучила рукав выше локтя.
Я не стал утруждать себя фокусированием пьяных глаз, и так всё было ясно.
— Давно?
— Что именно?
Мы помолчали, глядя в телевизор: на экране замелькали кадры отчаянной порнухи. Я налил в рюмки, выпил свою.
— Это, — она шевельнула рукой, — давно, лет пять. А то, — она кивнула на телевизор, — потом, когда понадобились деньги… на это.
Вера выпила. Я посмотрел на кровать. Мне снова показалось, что Котов не спит — слишком уж тихо он лежал.
— Котов, ты не спишь?
— Нет, — послышался приглушённый звук из подушки.