растоптанных белых туфлях, курила сигаретку и, задумчиво закладывая за уши пряди
седой комсомольской стрижки, смотрела в огонь. А костер горел пышный, высокий, искорки над ним плясали, подталкиваемые жарким дыханием костра, и в воздухе, лениво
цепляясь за голые ветви платана, плыли черные лоскутья пепла.
- Какие-то пудры, помады... черт знает что... мохер какой-то... Просто у них в
музыкальной школе профсоюз делал женщинам подарки, к восьмому марта, и...
Я спрятал пакет с лимонами в ящик стола, достал чистый бланк для допроса и сказал
этой невинно-розовой рубашке:
- Так. Фамилия, имя, отчество...
* * *
После того как в прошлом году дед перенес второй инфаркт, жизнь моя обратилась в
кошмар. Чуть ли не каждый день я находил в своей комнате новый настырно-робкий
сюрприз. На столе, прижатая будильником, лежала аккуратная четвертушка тетрадного
листка, на которой дедовской твердой рукой было написано: «Наташа - 76-59-30», или
«Зоя - 56-78-12», а то еще так: «Лена - 44-75-69, мама - Ирина Львовна».
Я брал бумажку двумя пальцами и выходил в столовую. Дед ходил по дому в трусах, устало передвигая волосатые ноги с квадратными гладиаторскими икрами, ноги
отставного полковника, ноги, сформированные на плацу.
- Дед, - миролюбиво говорил я, потрясая бумажкой, - опять? Что это еще за Инесса?
У деда багровела лысина, и он напряженно-спокойно отвечал:
- Это внучка моего сослуживца. Хорошая девочка, из хорошей семьи. Почему б тебе не
позвонить?
- Дед, опомнись! Ну, позвоню. И что я скажу?
- Не прикидывайся, - строго отвечал дед. - Я не вечный, баба - тоже. Мне надо знать, что
вы с Маргаритой устроены, тогда я умру спокойно. А ты, вероятно, забываешь, что на тебе
Маргарита!
О том, что на мне Маргарита, я помнил всегда. Я оборачивался и находил ее тихий
бирюзовый взгляд. Я ей подмигивал, и она энергично моргала мне обоими глазами, одним
у нее пока не получалось.
Дед давно вышел в отставку, но все преподавал в военном училище, потому что он меня
еще «не поднял». Всю жизнь они с бабой кого-нибудь «поднимали» - то маму, то, после ее
смерти, нас с Иркой. Теперь вот они поднимали Маргариту, хотя, конечно, подразумевалось, что процесс поднимания Маргариты не будет ими завершен в силу
естественных возрастных причин, и что эта миссия будет переложена на мои плечи, к тому
времени - так предполагалось - уже достаточно «поднятые». Имелась в виду приличная, хорошо оплачиваемая работа и «хорошая семья», в которую нас с Маргаритой необходимо
пристроить путем моей удачной женитьбы. Чтобы иметь возможность умереть спокойно.
Баба тоже занималась этой проблемой, даже более деятельно, чем дед. Однажды я
застал дома незнакомую девушку, баба ее поила чаем, и та старательно пила этот чай. И
ждала меня. И я пришел. Смотрю - девушка сидит, ничего, полненькая, симпатичная, глаза
большие. Ну что я ей? Что она мне?
...Вчера на привычном месте, привычно прижатая будильником, меня ждала новая
кандидатура. Не подходя к столу, я разделся, натянул домашнее - тренировочные брюки, еще со школьных уроков физкультуры, и старый свитер с латками на локтях. И только
потом, вздохнув, заглянул в бумажку. Там было написано: «Иван Сергеевич - 38-87-90».
Впервые я почувствовал интерес к бумажной кандидатуре. Я выглянул в столовую и
спросил:
- Дед, что - хорошая девочка этот Иван Сергеевич?
Дед сложил газету и снял очки.
- Вот что, сынка, - сказал он, - я уже звонил и обо всем договорился. Им нужен юрист.
Завтра к десяти явишься к нему, к этому Ивану Сергеевичу. Будешь работать по-
человечески.
- Я не безработный, - тихо сказал я.
- Хватит. Я вижу, в кого ты превратился. Не спишь, не ешь, похудел как черт, вчера