Из роддома Маргариту забирал я. Мне положили на руки легкий белый сверток, я
заглянул под накинутый уголок одеяльца и натолкнулся на бессмысленный Маргаритин
взгляд.
- Как держите, папаша! Левой снизу возьмите! - сказала мне медсестра. Я забормотал
что-то и сунул трешку в карман ее халата. Такое указание передала мне в записке Ирка.
Она семенила сзади и счастливо улыбалась.
Мне было семнадцать лет, я нес Маргариту через двор роддома к воротам, и не знал -
зачем мне нужен этот сверток и что с ним делать. Привез я Маргариту уже сюда, в новую
квартиру, на которую мы срочно и невыгодно обменялись.
Сразу после рождения Маргариты Ирке вздумалось поехать в Москву поступать
учиться «куда-нибудь». Поступить она, конечно, никуда не поступила, но за этот короткий
период времени успела встретить Витю, студента циркового училища. Витя взял Ирку
замуж сразу же, в том же голубом в белый горошек платьице. Он полюбил ее такую
дурацкую, какая она есть, и сделал из Ирки цирковую артистку. Теперь она ассистирует
Вите, у них даже отдельный номер, «свой», как гордо рассказывала Ирка по телефону.
Кажется, номер заключается в следующем: Ирка держит в зубах сигарету, а Витя гасит эту
сигарету ударом хлыста. Или каната. Я не очень понял бестолковое Иркино объяснение, но, собственно, мне-то что! Худсовет этот номер принял, значит, и слава богу... Ирка с
Витей постоянно разъезжают, у них гастроли и бурная цирковая жизнь, а Маргарита тихо
растет в нашем доме и теперь уже совершенно очевидно, что останется со мною навсегда.
* * *
Я сидел за письменным столом и быстро, одной нервной линией рисовал на дедовской
записочке с нужным телефоном ужасные морды. Тут вошла баба, обняла меня за шею и
поцеловала в затылок.
- Ба, ну я не могу больше! - взвился я. - Ну чего он чушь порет!
- Саня, ты же знаешь деда, - сказала баба и стала, как в детстве, хлопотать над моим
чубом - то убирала его со лба набок, то разглаживала опять, - он переживает за тебя, за
Маргаритку... Мы ж и в самом деле не вечные, Саня. Останетесь вы с ней одни.
- Начина-ается! Со святыми упокой.
- Ну не раздражайся, не раздражайся, - она быстро и мягко гладила меня по плечу, - ты
взгляни правде в глаза и поймешь, что дед прав. Ну, какой из тебя следователь? Ты такой
мягкий, добрый...
- Маленький, - продолжил я, - метр шестьдесят...
- Дело, конечно, не в росте. Да ты, Саня, и сам сбежишь оттуда, не выдержишь.
- Выдержу! - упрямо сказал я и дернул головой, чтобы баба не теребила волосы, хотя
мне это было приятно.
Помимо преподавания географии, баба всю жизнь вела классное руководство. К нам до
сих пор в самые неподходящие моменты являлись бывшие ученики с букетами цветов.
Почему-то они приходили целыми выпусками, человек по пятнадцать, и весело толпились
в нашей маленькой квартирке. И надо было их принимать, поить чаем, мыть после них
полы. Баба очень тосковала по воспитательной работе.
- Ты должен крепко встать на ноги в материальном смысле, - продолжала она, - а там, в
метро, премии, Саня, и тринадцатая зарплата.
- Баба, не обрабатывай меня! - попросил я.
- Прекратятся эти кошмарные дежурства, когда мы с дедом всю ночь не спим и ждем
тебя с валидолом в зубах.
- Ну, никто не виноват, что вы - комедийные персонажи. Не налегай на меня, пожалуйста, позвоночник хрустнет.
- Ну, хорошо! - решительно сказала баба. - Зайти-то ты можешь к этому человеку, поговорить?
- Зачем?
- Может, тебе там приглянется...