челкой и медленным взором наивных зеленых глаз. Арестанты ее боялись и по коридору к
камерам шли молча, аккуратно.
Я зашел в свободную, одиннадцатую камеру и ждал, когда Наташа приведет «моего».
Было тихо, лишь через маленькое зарешеченное окошко под потолком еле слышно
доносились «ладушки» - высокий женский голос что-то кричал на волю, слов было не
разобрать.
Сейчас Наташа приведет Юрия Сорокина... Сорокин, четвертая судимость. Три кражи, одна - угон автофургона. В армии служил в десантных войсках. Отец - подполковник.
Говорил я с этим подполковником. Маленький, сухой, с твердым подбородком и крутым
гофрированным лбом, он смотрел на меня измученными, ничему не удивляющимися
глазами и кивал каждому моему слову. На сыне поставил тяжелый окончательный крест, и
на все вопросы отвечал:
- Что хотите... Как хотите...
Массивная дверь камеры тяжело открылась, вошел Сорокин. Наташа прислонилась к
косяку могучим круглым плечом, спросила лениво:
- Ну? Когда забирать?
- Спасибо, Наташа. Попозже. Я скажу...
Она молча повернулась и вышла.
- Садись, Юра... - кивнул я.
- Саша, закурить не будет? - он был оживлен, улыбался. Я открыл портфель и бросил на
стол пачку «Примы».
Симпатяга он, Юра Сорокин - сам здоровенный, а улыбка мягкая, ироничная, глаза
внимательные. С ним можно поговорить на любую тему, он прекрасно разбирается в
литературе, особенно в иностранной. Непонятно, когда успел начитаться, вероятно, между
отсидками. Никак не могу в нем разобраться. Я охотно представил бы его своим
сокурсником, сослуживцем. Даже бритый наголо, Сорокин выглядел вполне
интеллигентно. Он сидел на деревянной скамье у стены и курил жадно и весело. Я бы
даже сказал - отдохновенно.
- Дай-ка и мне сигарету, - попросил я.
- На, кури... Будешь потом своей девочке рассказывать, как курил с уголовной рожей.
Я промолчал на это, закурил и раскрыл папку с делом.
- Ну что, опознала она стекляшки? - словно невзначай спросил Сорокин.
- Нет, Юра... Путается. Говорит, вроде мои, а может, не мои.
- Дура, - спокойно отреагировал он, - Если б ей этот хрусталь дорого достался, каждую
вазочку наизусть бы помнила.
- То-то тебе он дорого достался.
Он усмехнулся и вытянул ноги почти до противоположной стены камеры. Я еще раз
взглянул на фотографию в деле Сорокина: он возле серванта в ограбленной им квартире
показывает, где стояли три хрустальные вазы, те, что успел забрать. Выражение лица на
фотографии странное, необычное для него - тупое и покорное, как с перепоя.
- Нет, Саша, я тебе и в прошлый раз говорил: надоело... Ей-богу. Я здесь целыми днями
про жизнь думаю...
Старая песенка. Думает он.
- Ну и что ты думаешь о своей жизни?
- Работать буду... Как выйду, пойду вкалывать, на вечерний поступлю. Жизни жалко.
Отца жалко.
Отца ему жалко. Сказки Арины Родионовны.
- Ну, смотри, Юра... Я могу помочь с работой.
- Буду на тебя надеяться. А куда бы, например, можно? - полюбопытствовал он.
- Ну... посмотрим... - я замялся и вдруг сказал: - В метрострой хотя бы. Там люди