Конь Финна потянул меня в сторону, пытаясь добраться до травы под снегом, и я замолчал, стараясь удержать его и вернуть назад, потом, продолжил:
- Тебе не нужно бояться, что в облике волка он набросится на тебя и перервет тебе горло. Он сделает это, только если ты сам дашь ему повод, старательно выдерживая небрежный тон, я встретился глазами с арфистом. - Но ведь ты же не собираешься меня предавать, верно? Ведь на карту поставлена твоя сага...
- Нет, - Лахлэн попытался улыбнуться, но я видел, что он все еще вспоминает превращение Финна, Ни один человек, впервые увидевший такое, не сможет так легко выбросить это из головы.
- Что он вам сказал прежде, чем изменился?
Я рассмеялся:
- Это своего рода философия. Разумеется, философия Чэйсули - а потому она равно чужда и хомэйнам, и элласийцам.
Тщательно выговаривая слова, я повторил:
- Толмоора лохэлла мэй уик-ан, чэйсу. Это примерно означает - судьба человека всегда в руках богов, - с той же тщательностью я повторил жест Финна поднял открытую ладонь и развел пальцы веером. - Обычно это сокращают до одного слова: толмоора. Его более чем достаточно - оно и так о многом говорит само по себе.
Лахлэн медленно покачал головой:
- Думаю, мне это не настолько чуждо. Вы забываете, что я священнослужитель. Конечно, я служу одному богу, и он очень отличается от богов Финна, но меня учили понимать чужие верования. Более того - я всем сердцем верю, что человек может знать свое божество и служить ему, - он похлопал рукой по футляру арфы. - Мой дар - здесь, Кэриллон. Быть может, дар Финна заключен в чем-то еще, но мой не менее силен. И, быть может, я с такой же, если не большей, готовностью принимаю свою судьбу...
Он улыбнулся:
- Толмоора лохэлла мэй уик-ан, чэйсу... Какая красноречивая, фраза.
- А у вас есть что-то подобное? Лахлэн рассмеялся:
- Вы бы не сумели это произнести. Для этого нужно родиться элласийцем, он снова коснулся футляра арфы. - Вот эта звучит попроще: Ийана Лодхи, ийфэнног фаэр. Человек с гордостью идет по своему пути, когда он смиренен пред Лодхи.
И тут вернулся Финн - в облике человека, с белым лицом, и у меня больше не осталось времени для философии. Я смотрел на него - И не мог задать ни одного из тех вопросов, которые роились в моей голове.
- Разрушена, - шепотом проговорил он. - Стерта в прах. Сожжена, - он был смертельно бледен. - Обители нет.
Я успел перебраться через полуразрушенную стену, прежде чем понял, что это. Мой пони споткнулся, провалившись в снег - и тут я узнал. Стена - та полукруглая стена, что защищает каждую Обитель. Разрушенная стена, теперь едва поднимавшаяся над землей.
Я остановился - возможно, спасая этим не только моего скакуна, но и собственную шею - безмолвно глядя на то, что осталось от Обители. Обгоревшие или сломанные шесты. Обрывки грязной ткани, вмерзшие в зимнюю землю, почти утратившие цвет от времени и непогоды. Даже очаги, устроенные перед каждым шатром, не уцелели - камни были разбросаны, а сами кострища вытоптаны копытами.
Здесь не было больше ничего, напоминавшего прежде гордую Обитель Клана.
Глазами памяти я увидел ее такой, какой видел в последний раз: высокая стена, ограждавшая Обитель, большие шатры, окрашенные в цвета леса и земли, каждый - с золотым изображением лиир. Для лиир существовали специальные шесты-"насесты" и подстилки. А еще - здесь были дети. Дети, не боявшиеся ни леса, ни диких зверей - ничего, кроме, быть может, тех из них, кто успел научиться страху перед хомэйнами.
Я выругался - точнее будет сказать, выплюнул проклятие. Я подумал о Дункане - о вожде клана, жившего в этой Обители. Я подумал об Аликс. Потом я пустил своего коня вперед. Именно туда, куда было нужно.
Я хорошо помнил это место, хотя не осталось никаких признаков, по которым я мог бы отыскать его. Тут я спешился - вернее, почти свалился с коня - мое тело онемело и застыло, о ловкости и хоть каком-то изяществе и речи быть не могло - и упал на колени.
Один из обломанных шестов торчал из снега, как древко знамени. На нем все еще висел кусок промерзшей ткани, я потянул за него - И он остался у меня в руке, переломившись пополам. Голубовато-серая ткань с еле заметными следами золотой и коричневой краски. Для Кая, ястреба Дункана.
Ни разу я не думал о том, что они могут быть мертвы. Ни разу - ни разу за все годы изгнания - не думал о том, что они могут уйти. Они были такой же частью моей жизни, как и Финн. Я часто вспоминал Обитель - шатер вождя клана гордость Дункана и мужество Аликс - и ребенка, который только должен был родиться. Ни разу мне не приходила в голову мысль, что они могут не встретить меня, когда я вернусь.
Но сейчас дело было не во встрече даже. В мою душу медленно заползала ледяная пустота. Здесь не было жизни.
Позади меня я услышал какой-то звук и понял, даже не оглядываясь, что это Финн. Медленно-медленно, словно столетний старец, я поднялся на ноги, я дрожал, словно в приступе лихорадки - и не было в моем сердце ничего, кроме великой скорби, гнева и всепоглощающего горя.
Боги... они не могли умереть...
Лахлэн издал какой-то звук. Я посмотрел на него невидящим взглядом - все мои мысли были заняты только Аликс и Дунканом - а несколькими мгновениями позже различил на его лице... осознание.
Это же увидел и Финн - и бросился на Лахлэна, пытаясь сбить его на землю.
Я перехватил его и задержал:
- Постой...
- Он знал.
Эти слова хлестнули меня по лицу, но я все еще продолжал удерживать моего ленника.
- Подожди. Если ты его убьешь, мы не узнаем ничего. Подожди...
Лахлэн словно бы врос в землю, вытянув перед собой руку в беспомощной попытке удержать, остановить нас. Его лицо было мертвенно-бледным, как и лицо Финна:
- Я расскажу вам. Расскажу, что могу. Я отпустил Финна, осознав, что он больше ничего не станет делать - по крайней мере, пока.
- Значит, Финн был прав: ты знал. Лахлэн судорожно кивнул:
- Я знал. Да, знал. но - забыл. Это было... три года назад.
- Три года, - я оглядел то, что осталось от Обители. - Говори, что случилось? Говори! Он посмотрел мне в глаза:
- Айлини.
Финн прошипел что-то на Древнем Языке. Я ждал дальнейших объяснений, а потому сказал только одно:
- Здесь Эллас. Ты хочешь сказать, что влияние Тинстара распространяется и на эти земли? Лицо Лахлэна потемнело:
- Я ничего подобного и не говорил. Эллас свободна от влияния Айлини. Но однажды - только один раз - они перешли границу. Айлини и солиндцы, они охотились за Чэйсули, которые нашли приют в этой стране, и... они пришли сюда, - он стиснул зубы. - Об этом слагали песни, но я не старался запомнить их. Я едва не забыл.
- Так вспомни, - коротко проговорил Финн. - Вспомни все, арфист. Лахлэн развел руками, - Айлини пришли сюда. Они разрушили обитель и убили всех Чэйсули, кого только могли.
- Сколько? - спросил Финн.
- Не всех, - Лахлэн потер рукой лоб, словно пытался освободиться от серебряного венца - знака его призвания. - Я... должно быть, я знаю не так много, как должен бы...
- Недостаточно - и в то же время слишком много, - мрачно заметил Финн. Арфист, ты должен был сказать об этом раньше. Ты знал, что мы едем в Обитель.
- Но ведь не могу же я знать их всех! - воскликнул Лахлэн. - Верховный Король Родри дает приют всем Чэйсули, но не считает их. Я не думаю, что даже Родри мог бы сказать, сколько в Эллас Обителей - или Чэйсули. Мы просто принимаем их всех.
На этот раз покраснел Финн - но только на мгновение. Напряженное и горестное выражение снова возникло на его лице, черты заострились: