- Конечно, милорд, - Гериона учтиво присела и низко склонила голову, чтобы скрыть гневный румянец, вспыхнувший на ее щеках.
- Идемте, Ренфорд?
Граф подошел к двери и принялся рыться в корзине для дорожных тростей, а Лайам чуть задержался. Он дождался, пока Гериона выпрямится, поклонился ей и примирительно улыбнулся.
- Веселых пирушек, мадам!
Содержательница приюта услад кивнула в ответ, и лицо ее прояснилось.
- И вам того же, сэр Ренфорд. Не забывайте наш скромный дом.
"Учтивость еще никому не вредила, - похвалил себя Лайам.- Особенно если мы учтивы с теми, кто может нам многое при случае сообщить..."
Когда Лайам подошел к Ульдерику, тот, горделиво осклабясь, показал ему тяжелую трость.
- Видели, какова? - Граф вскинул трость и описал ее кончиком в воздухе пару восьмерок, с улыбкой прислушиваясь к легкому свисту, сопровождавшему эти движения.- Моя телохранительница. Невероятно полезная штука, особенно в тех местах, где полно жулья и ворья...
Окхэм ждал их на улице, привалившись к колонне. Скрестив на груди руки, лорд бездумно смотрел, как слуга поливает ступени водой. Ульдерик остановился рядом и фыркнул:
- Даже уважая праздничные обряды, вовсе не стоит делиться со всем белым светом тем, что ты выпил и съел.
- Я окунул его в фонтан, - устало сказал Окхэм. - И он как будто немного пришел в себя, но, как только мы вышли на улицу, ему сделалось дурно,- он кивком указал на слугу, который смывал с мрамора рвотные массы. - Потом он ушел - скорее всего, к Пэту Рэдди.
Граф фыркнул опять.
- К Рэдди, вы говорите? Значит, там опять будет забава? Не прогуляться ли и нам в ту сторону, господа?
Ночь была темной, безлунной. Лайам стоял, приучая глаза к мраку, пока не стал различать окружающие предметы, облитые бледным мерцанием звезд. Он пил мало, а потому холодный ночной воздух основательно его подбодрил. Совсем скоро Лайам почувствовал себя свежим и полным сил.
- Пожалуй, - неуверенно сказал Окхэм.- Но захочет ли Квэтвел, чтобы мы присоединились к нему?
Ульдерик рассмеялся и зашагал по улице к выходу из богатых кварталов.
- Что мне за дело? Я хочу посмотреть на травлю!
Лайам и Окхэм молча последовали за графом. В такой темноте Лайам не мог разглядеть лица соседа, но он готов был поклясться, что красавец лорд всерьез озабочен. Эта ситуация напомнила ему о студенческих днях. Там - в Торквее, в среде однокашников - тоже существовала сложная и переменчивая иерархия отношений, способная временами наделать много шума из ничего. "Окхэму хочется водить с Ульдериком дружбу, но от Квэтвела он тоже не может отстать, - подумал Лайам. - А Квэтвел отказывается быть пай-мальчиком по... по причине своих скверных манер".
И правда, барон словно нарочно старался вызвать к себе неприязнь. Он много пил, заносился и чуть было не назвал графа шулером, потом его вывернуло на ступеньках борделя. Такое поведение примерным не назовешь. Впрочем, Ульдерик тоже вел себя достаточно странно. Принял гостей, лежа в постели, сидел за столом босой, словно какой-нибудь оборванец. Поглядывал со значением на мальчишку, когда рассказывал о лисах, крадущихся в чей-то курятник. Чувствовалось, что между ним и бароном что-то стоит.
"А сегодня между ними буду стоять еще и я, приглядывая, как бы чего не вышло",- подумал, успокаивая себя, Лайам, но все же не смог выбросить глупую историю из головы.
Ульдерик шел быстро, ритмично постукивая тростью по мостовой и прекрасно ориентируясь на перекрестках. Они продвигались на север, к Аурик-парку и вскоре пересекли Храмовую улицу, которая даже в столь поздний час была на удивление освещенной и многолюдной. Остальные улицы города покрывала ночная тьма, им встретились только трое случайных прохожих да пара компаний гуляк с факелами.
Лайам все думал о вспышке ярости, охватившей барона. А и впрямь, не сжульничал ли наниматель красного кабинета? Выиграл он весьма немало Лайам спустил за пять партий и те сорок крон, что имел при себе, и те тридцать, что занял по протекции Окхэма. Окхэм также проиграл все свои карманные деньги и еще десять крон, которые одолжил ему Ульдерик. Трудно было сказать, чему равнялся проигрыш Квэтвела, но в последней игре он много вкладывал в банк. В выигрыше остался лишь граф, а ведь игра велась в им нанятой комнате и карточные колоды принадлежали тоже ему.
"Не придумывай лишнего, - сказал себе Лайам. - Ты ведь никудышный игрок. Ты играл плохо. Ты всегда плохо играл. Нет ничего удивительного, что ты опять проигрался". Игра Окхэма также не могла быть причислена к игре высокого класса, а Квэтвел... нет, Квэтвел играть умел. Но все равно за столом не происходило ничего необычного, а кроме того, барон был сильно пьян. "И вел он себя, как грубый, наглый мальчишка! - добавил Лайам и сам удивился, насколько несимпатичен ему юный барон.- Да, именно таков он и есть. Мелкий заносчивый наглый дворянчик. Его лишний раз проучили, и он это заслужил!"
Ульдерик что-то сказал, обращаясь к нему, но Лайам его не расслышал. Он извинился и попросил повторить вопрос.
- Вы когда-нибудь видели травлю, господин Ренфорд?
- Нет, милорд, никогда.
- Тогда вас ждут новые впечатления.
Они шли уже около получаса и давно углубились в кварталы Аурик-парка, а теперь приближались к Норсфилду, ремесленному райончику на окраине Саузварка, где город переходил в сельскую местность. Улицы постепенно делались шире, дома - ниже, а булыжная мостовая сменилась проселком.
- Рэдди умеет это устраивать лучше других. Говорят, он выписывает животных даже из Мидланда, и у него всегда что-нибудь происходит. Петушиные или собачьи бои, крысиные бега и многое в этом роде. Травля, конечно, развлечение дорогое и редкое, но сейчас праздник, и вряд ли старина Рэдди лишит публику главного удовольствия...
Лайам неопределенно хмыкнул. Он не любил кровавые развлечения. В детстве, в Мидланде, ему не нравилась даже охота, если она устраивалась ради потехи. Но охотники, по крайней мере, долго свою добычу не мучили. А медведь или кабан в яме... отбивающийся от своры собак... нет, это слишком жестоко!
- Ну вот мы и пришли. Это здесь, - сказал граф, указывая на не совсем обычное сооружение, расположенное на огороженном и довольно большом участке земли. Строение было длинным, приземистым, с тесовой крышей, державшейся на массивных столбах. Стенами ему служила плотная парусина. Два ряда чадящих факелов подводили к входному проему. Ульдерик уплатил три серебряные монеты угрюмому здоровяку. Лайам нырнул под брезентовый полог и сразу же пожалел, что согласился на эту прогулку.
Помещение было битком набито людом всех сортов и сословий - от хорошо одетых господ до оборванцев в жалких лохмотьях. Все собравшиеся возбужденно галдели и размахивали руками. Одни пытались протолкаться куда-то, другие топтались на месте, превращая мокрый земляной пол в раскисшее месиво. Толпа окружала огромную яму футов пятнадцати глубиной, огражденную шатким заборчиком и укрепленную толстыми бревнами. В воздухе плавал тяжелый дым факелов, отовсюду несло потом, мочой, испражнениями и сладковатым запахом свежей крови.
Внезапно раздавшийся рев разъяренного зверя перекрыл гомон толпы. Публика ошеломленно притихла, потом все вновь загалдели, торопясь сделать ставки и заключить пари. Лайама оттеснили к одному из опорных столбов, но и там ему не сделалось легче. Давка была просто ужасной, а вокруг горланила, бушевала и ликовала, предвкушая кровавую потеху, толпа.
- Шесть псов! - надрывно вопил ему в ухо какой-то толстяк. - Эта зверюга завалит шесть псов! Кто ставит против шести?
- Я! - гаркнули с другой стороны.- Готовь монеты, дружище! Рэдди спускает отборную свору!
- А, чтоб вас! - озлился Лайам и заработал локтями, стремясь убраться подальше от ямы. Зверь снова взревел - рев походил на медвежий,- потом залаяли и завыли собаки. Толпа бесновалась все сильней и сильней.
Лайам упорно пробивал себе путь и вдруг, совершенно не ожидая того, ощутил, что давка ослабла. Он оказался в одном из пустых углов огромного помещения, и молодой Квэтвел тупо взирал на него.
Юнец стоял, привалившись спиной к опоре, и держал в руке высокую кружку с вином. Серое, забрызганное грязью лицо его было исчерчено дорожками пота. Грязь покрывала также и всю одежду барона - куртку, штаны, плащ. Заметив Лайама, Квэтвел словно очнулся и промычал что-то невразумительное.
- Барон, вы в порядке? - крикнул ему Лайам.
Из ямы несся все тот же несмолкающий рев, ему вторил собачий лай, смешанный с воем толпы. Квэтвел попытался выпрямиться и взмахнул кружкой.
- А, господин, которого взгрели на сотню крон! Ну что, вам понравилось, как вас облапошили?
"Он все-таки редкий говнюк!" - подумал Лайам, а вслух сказал:
- Вы, похоже, пьяны! Давайте выйдем на воздух!
Квэтвел оттолкнул протянутую ему руку.
- Шулер, - пробормотал он тихо, потом закричал во весь голос: - Шулер, обирающий честных людей! А кто он такой? Ничтожный тип, не умеющий даже приглядывать за собственной женушкой! Ха! И еще раз - ха!
Юноша смолк, жутко тараща глаза, словно увидев что-то за спиной собеседника. Лайам невольно обернулся и тут же о том пожалел. Там стоял Ульдерик, с мрачно мерцающим взглядом и тростью, прижатой к плечу. За ним возвышался бледный, испуганный Окхэм. Лайам повернулся к барону.
- Уйдемте отсюда! - крикнул он, хватая Квэтвела за руку. Толпа в этот миг восторженно взвыла, заглушая пронзительный визг раненых псов.
- Эй, граф, куда подевалась ваша супруга? А? Что скажете, а?! Шулер, треклятый шулер! - завопил барон, напирая на Лайама и вновь заставляя его повернуться к безмолвному графу.