Роберт стоял перед ней, выпрямившись во весь рост, на лице его ничего невозможно было прочесть. Наконец он кивнул:
- Хорошо. Матушка, пойдемте.
Он скрылся за деревьями прежде, чем леди Маргарет успела попрощаться с Самах и Галиеной. Она поспешила следом, но Роберт не ушел далеко: он ждал ее у двери, ведущей в замок. Оглянувшись, чтобы удостовериться - их никто не слышит, он заговорил, не глядя на мать:
- Матушка, я знаю, тебе пришлось нелегко. С тех самых пор, как мы с Микой вернулись в Люсару, дела идут все хуже и хуже. Мне хотелось бы сказать, что моей вины тут нет, но мы оба понимаем, что это была бы ложь. Мне также хотелось бы сказать, что теперь все пойдет на лад, но... - Роберт помолчал, шумно дыша, словно ему не хватало воздуха, и глядя в землю. - Я хочу просить тебя об одолжении. Я сделал бы это и сам, но будет лучше, если ей скажешь ты... Нужно заставить ее понять...
Маргарет протянула к сыну руку, но тот, качая головой, попятился от нее.
- Пожалуйста, матушка, выслушай меня. Я хочу, чтобы ты поговорила с Галиеной. Я хочу, чтобы ты объяснила ей... что наш брак никогда не станет... настоящим браком. Ты поняла?
- Ох, Роберт! Не причиняй такого зла себе... и ей. Умоляю тебя!
- Нет. - Роберт поднял руки и решительно взглянул в глаза матери. - Я уже давно привык к тому, что мне приходится действовать исключительно из чувства долга; и теперь я готов перенести это венчание только потому, что должен. Однако существуют два обстоятельства, которые никогда не переменятся. Я никогда не полюблю это дитя - не полюблю так, как полагалось бы супругу. Ни теперь, ни в будущем. И еще: я не могу рисковать тем, что появятся дети. Причину этого я не могу тебе открыть. Я прошу тебя поверить мне и помочь. Ты женщина, ты сможешь помочь ей понять... и сделаешь это мягко. Я не хочу причинять боль девочке. Так поговоришь ты с Галиеной?
Маргарет закусила губу, но не смогла удержать слез. Она молча кивнула.
Роберт наклонился и поцеловал ее в щеку, потом повернулся и вошел в замок.
Церемония могла бы быть и покороче, но предводители повстанцев приказали епископу Маккоули не пропустить ни единой мелочи, чтобы сделать венчание совершенно безупречным в глазах закона. Нельзя было допустить, чтобы впоследствии возникли какие-либо сомнения. Маргарет с нетерпением ждала, когда же все кончится.
Часовня выглядела довольно сурово; ее украшали лишь первые весенние цветы, которые за остававшееся короткое время удалось собрать леди Маргарет. Гости тоже были одеты не столь уж нарядно, но епископ Маккоули придал церемонии так много торжественности и теплоты, что воздух в каменной часовне, казалось, потерял часть своего леденящего холода. Эйден был, конечно, редким человеком.
За венчанием, как полагается, последовал пир, и празднование затянулось. Особенно веселились за пределами замка.
Воины встретили Роберта и Галиену, когда те перед закатом вышли на крепостную стену, громкими приветствиями.
Потом наконец леди Маргарет смогла пожелать новобрачным доброй ночи. Она очень устала, и хотя была здоровой женщиной и ни разу в жизни не болела, сейчас чувствовала все свои пятьдесят два года. Оказавшись в своей комнате, леди Маргарет села на кровать, не имея сил даже раздеться.
Ее взгляд невольно остановился на аккуратно застеленной постели Дженн у противоположной стены. Дженн в комнате не было, что, впрочем, не удивило Маргарет. Однако где все же она?
Наверное, нашла местечко в замке, где может побыть в одиночестве. Кто мог бы ее за это винить? Леди Маргарет не сомневалась: в Будланди между Робертом и Дженн произошло что-то замечательное... а теперь всему пришел конец.
Маргарет с трудом поднялась и только теперь заметила на столе письмо. На чистой стороне сложенного листа было написано единственное слово: "Роберту".
Леди Маргарет взяла письмо и повертела в руках. Следует ли ей побеспокоить Роберта? Наверняка письмо можно отдать и утром.
Леди Маргарет положила письмо на стол и стала раздеваться. Да, она передаст письмо утром. Не стоит спешить с еще одной плохой новостью.
Эйдену очень не нравилась тишина в замке. Он казался лишенным жизни, как занесенная зимним снегом могила. Неужели Эйден единственный, кто это замечает?
Несколько ближайших друзей Роберта сидели вокруг стола; все они успели хорошо подвыпить. Все остальные, включая принцессу, давно легли спать - ни у кого, правда, не хватало духа обсуждать это обстоятельство. Немногие оставшиеся в зале смеялись и шутили. Роберт, сидевший ближе к двери, не проявлял ни интереса к беседе, ни рассеянности: когда к нему обращались, он вежливо отвечал и даже иногда улыбался.
Однако от его спокойствия по спине Эйдена бегали мурашки. Надеясь, что в шуме никто ничего не расслышит, он наклонился к Роберту и прошептал:
- С вами все в порядке? Тот кивнул:
- Да, все прекрасно. Боюсь, я выгляжу хуже, чем на самом деле себя чувствую.
- Не особенно утешительно, - буркнул Эйден и был вознагражден улыбкой. - Вы поговорили с Дженн? - отважился он спросить.
Взгляд Роберта стал острым.
- Я не видел ее с прошлого вечера. Пожалуйста, Эйден, не нужно касаться этой темы. - Роберт положил локти на стол и опустил голову на руки; теперь никто, кроме Эйдена, не видел его лица. - Я должен перед вами извиниться.
- За что? - удивленно спросил Эйден.
- Иногда я не могу скрыть своих чувств и лелею свою боль, как любимого зверька. Можно подумать, что я здесь единственный, кому приходится приносить жертвы. Я ненавижу свою слабость, но бывает, что не могу с ней справиться.
- Вы прощены, - улыбнулся Эйден.
- На самом деле нет, - сведя брови, возразил Роберт. - И никогда не буду прощен. - Взгляд его словно обратился внутрь.
- Что это значит?
- Ваша светлость! - в зал вошел Деверин, в отличие от остальных бодрый и трезвый.
- В чем дело? - Роберт повернулся к нему и сразу заметил, что следом за Деверином в зал поспешно вошел кто-то еще. - Мика!
Молодой человек с широкой улыбкой подошел к нему, и Роберт радостно хлопнул его по плечу.
- До чего же я рад тебя видеть!
- Я тоже, милорд. - Мика поднял кубок, который кто-то ему подал. Хотелось бы мне только, чтобы обстоятельства нашей встречи были иными.
Встретившись с Робертом глазами, Мика медленно кивнул:
- Значит, пора?
- Да. Войско Селара выступило.
Роберт еле заметно улыбнулся, потом заговорил, и голос его раскатился по залу:
- Деверин, вытаскивай из постелей командиров! Буди всех. Не важно, что они пьяны: нам предстоит заняться делом. Мы выступаем на рассвете!
Одолжив у кого-то из священников парадное одеяние, Эйден, взбодренный прохладным утренним воздухом, дал благословение выступающей армии, направляющейся к южному побережью. Пять тысяч воинов, их кони, запряженные быками повозки, больше стягов, чем Эйден сумел пересчитать... Впервые за семь лет он давал епископское благословение, и церемония заставила его испытать глубокое благоговение. К счастью, никто, кроме Роберта, не заметил его волнения. Они вместе вернулись в замок под барабанный бой.
- Ну, епископ, теперь вы не сможете помешать мне так вас называть, тихо сказал своему спутнику Роберт. - Вы совершили официальный обряд настолько официальный, насколько это пока возможно. Так что следует видеть в случившемся хорошую сторону.
- А таковая существует?
- Все могло быть хуже, - ответил Роберт. В отличие от почти всех в замке он не выказывал признаков усталости - скорее наоборот. Теперь ему было куда направить свою энергию, у него появилось настоящее дело.
- Вы правы, - признал Эйден, когда они вошли в ворота и стали пересекать двор. - Однако могло быть и много лучше.
- Ах, что вы, священники, за люди, - еле заметно улыбнулся Роберт, вечно на что-нибудь жалуетесь! Послушайте, Эйден, вы ведь наконец делаете то, для чего были рождены. Я никогда не встречал человека, настолько преданного своему призванию. И нравится вам это или нет, вы - помазанный епископ Люсары. Изменить это может только ваша смерть.