- Гог-магог меня потягивал... Короче, Лиза, с таким шнобелем стал я похож на "ваших", как две капли одной воды. Ты сейчас на работу вернешься, к родным поносам?
- Нет, Глеб, отдежурю в следующий раз. Сейчас пойду, чего-нибудь состряпаю.
- Это хорошо звучит, доктор. Предлагаю из того творога, утратившего свежесть и невинность, сотворить блинчики. Насколько я понимаю, ничто не должно пропадать бесследно.
- Да уж такому людоеду, как ты, все сойдет...
Сегодня вечером я пялился не только на ее ноги или там попку, меня больше интересовало выражение глаз, завиток волос на виске, лепка скул и губ, а еще то, что и разглядеть невозможно.
Когда она коснулась своей щекой моей небритой физиономии, опять посетила волна, такая же сильная, как тогда, в машине. Только с пенкой, с обертонами, более насыщенная, легкая, и не снизу вверх она двигалась, а сверху вниз. Чисто сексуального фактора в ней было уже не сто, а пятьдесят процентов.
Наверное поэтому, когда Лиза вернулась с блинчиками или чем-то вроде, я уже умиротворенно сопел, уткнувшись проросшим носом в подушку. И снился мне "не рокот космодрома", "не трава у дома", а будто я, Лиза и "совенок" гуляем, взявшись за руки, по каким-то расчудесным чертогам. Дворец этот был не в стиле "ампир" или "барокко", не готический и не ренессансный. А что-то куда-более древнее или, наоборот, нечто из будущего. Гулкие объемы залов под мозаичными куполами. Внутренние дворики с водоемами, выложенными майоликой, с вьющимися цветами по стенам. Галереи с малахитовыми кошками, которые греются у подножия лазурных колонн, похожих на лотосы. Благоухающие сады, где на дорожках хрустит туф под ногами. В портике яшмовые лилии нежно окропляет фонтанчик, по углам которого лежат женщины-львицы из розового мрамора с гранитными когтями и глазами-ониксами, полными неги...
Утром я нашел Лизу рядом с собой. Она улеглась на этот неудобный полутораспальный диванчик лишь для того, чтобы по утру мои глаза первым делом вперились в нее.
- Говорят, доктор, что некоторым незрячим товарищам советские офтальмологи вернули зрение, воткнув новый хрусталик. Так вот, самый первый предмет, который попадался на глаза этим прозревшим, становился для них прямо-таки святыней. Даже если это был ночной горшок.
- Рано ты стал корчить из себя зрячего, товарищ чекист. Хотя, сны, судя по репликам, вылетавшим из твоего храпящего рта, у тебя довольно любопытные... Там были женщины с очами как ониксы?
- Тьфу на тех, кто подслушивает, включая меня самого. Там имелись полубабы-полухищницы с каменными глазами. И все у этих особей было минеральное...
- Ну, тогда пора изменить твой сновидение в лучшую сторону.
В прошлые визиты к даме я был тороплив, скор, а она непонятна и величава как пава, среди перышек которой затерялся какой-то блудный клоп. Кроме того, не приняв пару стаканов токайского вина, в кровать не укладывалась, как будто нуждалась в помутнении зрачков.
Но этим утром она была трезва, ни крепленное вино, ни темнота не закрывали от нее моего потрепанного лика. И она руководила мной, как искусный дирижер альтом или виолончелью. (Причем дирижирование это не казалось мне следствием, так сказать, ее большого секс-опыта, а скорее плодом внимательности и интуиции.)
Когда мы занимались всякими такими делами, которые детям до шестнадцати "ни-зя", я чувствовал отголоски той вечерней волны, отчего грубый в общем-то процесс приобретал несколько метафизический характер. Я немножко врубился в то, как древнеегипетские Шу-Влага и Тефнут-Воздух в свое время порождали Нут-Небо и Геба-Землю.
А потом "всякие такие дела" закончились и я, получив от гражданки Розенштейн пять рублей на такси до дома (советский офицер денег не берет только в анекдотах), доехал, переоблачился, переобулся и явился на работу в положенное время. Где Паша "обрадовал", что Андрей Эдуардович снова собирается к нам в гости.
- Нельзя допустить, чтобы Затуллин за нас анализировал нашу работу, внедрил я во время очередного совещания в сознание Безуглова. - Хоть нас и не просили, мы должны к его аналитической записке приложить собственную со своими пояснениями.
- Не такое уж глупое предложение, - отметил после недолгой паузы майор, что в его устах служило эквивалентом искреннего одобрения. - Но кто этим займется? Есть настроение, Павел?
- Только не я, - замахал руками старший лейтенант Коссовский. - Когда Сайко загреб Фролова, сколько мне дел добавилось, а?... И сейчас я Глебу не могу их вернуть, потому что он как шарик на резиночке, то туда, то сюда. Нет, пусть, кто предложил, тот и занимается.
- А что, в чем-то он прав, - вдумчиво произнес Безуглов. - Старший лейтенант Коссовский согласно медицинскому рапорту у нас вдобавок лечится от застарелого трихомоноза, заработанного еще в радостные комсомольские годы. Так что покамест он будет сдавать анализы мочи на предмет наличия зверьков... А ты, Фролов, пройдись по комнатам и сделай сводку с комментариями. Особенно на выезде фиксируйся. Кого и почему зарубили, кого отпустили или отпустим. Как-нибудь помечай граждан, которых мы отправляем за бугор в интересах других управлений.
- Заодно стоит завести новый учетный журнал и перерегистрацию провести, а то в старом уже местами ничего не разобрать: исправленному не верить, исправленному верить... - напомнил Киянов, напоминающий сейчас в своих нарукавниках дотошного бухгалтера сталинской эры.
- И это верно. Ну, приступай, Глеб.
Через несколько часов передо мной лежали горками дела по выезду. Уже закрытые, "отказные", плюс те, что на проверке или решении, плюс "отправные", где никаких препятствий не должно чиниться. В нынешнем году таких была горстка, в которой достойное место занимали "наши" люди, будущие нелегалы. Приедет такой вот псевдоиудей с краснознаменной задницей в Штаты или Эрец-Исраэль и никто не догадается, что когда он прилично обживется на новом месте, мы свяжемся с ним. И поинтересуемся кое-чем или же попросим об одолжении. И он не откажется, потому что охотно помогал нам еще здесь и дозволение на закордонную жизнь получил на наших условиях. А если он закочевряжится, мы же его и сдадим, в ФБР или "Шин Бет". Впрочем, у нас такие мины-сюрпризы имеются и среди господ отказников, и среди прочих диссидентов-баламутов. Такие сотрудничают или будут "после расконсервации" кооперироваться с нами - чтобы кушать хлеб с вареньем на свободе, а не чавкать башмаками в зоне, где бытие стукача очень часто заканчивается ночной мочиловкой и небытием.
Папка Лизы лежала в стопке закрытых дел вместе с другими "твердыми" отказами. Основание имелось, военнообязанная Розенштейн проходила сборы в частях бактериологической защиты. Липовое основание, никакой доступ к секретам ей не оформлялся.
На днях приедет энтузиаст Затуллин, а потом кто-нибудь еще вроде него. Рано или поздно они достанут Лизу, потому что им нужен враг внутренний, свой, конкретный и повсеместный, на которого можно свалить все.
Сайко и Бореев, хоть и подгадили мне, как никак движутся по загадочному сложному пути. А Затуллин и коллеги вроде него - по тропе тупости, озверения, по пути скотины и волков. Какая же из двух гэбэшных бригад получит благословение высшего начальства?
Немного шансов окажется у Лизы и "совенка", если Затуллин со товарищи станет преуспевать. А ведь нет гарантий, что будет мудрецами типа Бореева разработана эффективная советская доктрина, включающая совершенную наступательную идеологию и удачную "симбиотическую" общественную организацию. Если мы не воплотим хоть пару удачных стратегических идей вроде оздоровления сельского хозяйства, компьютеризации всей страны или удара в нефтяное подбрюшье Запада, то настанет темное времечко. Времечко фашизации. Или распада и ошизения с последующей фашизацией.
Все стало предельно ясно. Я должен любым путем обезопасить Лизу и "совенка", затем прорываться в ПГУ. Я уверен, что там требуются трудяги, преданные делу и зрящие перспективу.
Петя Киянов, который выдал мне папки отказников из сейфа, сидел неподалеку и неспециально, но все-таки держал меня в поле зрения.
- Что-то надышали мы... Петя, ты можешь открыть форточку и впустить кислород, не боясь, что влетит под видом мухи американский самолет-шпион?
Когда Киянов занимался скрипящей форточкой, я натужно кашлянул. И под покровом этих естественных шумов перекинул Лизину папку в стопку тех дел, которые должны были еще рассматриваться.
Все, назад уже дороги нет, мост рухнул. Я совершил должностное преступление. Однако ради прогресса.
Закончив с форточкой, Киянов подвалил ко мне. Неужто что-то заметил?
- Глеб, с отказниками ты закончил, надеюсь. Пора их в сейф. А то еще кто-нибудь зайдет, увидит такую горку. Я вообще обязан каждое дело отдельно выдавать и забирать.
- Закончил, закончил, - я еле задушил выдох облегчения, переведя его в зевок.
В новом учетном журнале, в строчке, посвященной Розенштейн, оставалось сделать другую результирующую запись. И тонко провести заключительную часть работы.
Вечером, отправив старый журнал в архив, со своими итогами я зашел доложиться к Безуглову.
- Ну как там, Глеб?
- По "отказам" все тип-топ. Вполне в духе времени - норму набрали. Здесь к нам не подкопаешься. Но по рассматриваемым делам есть у нас еще недочеты. Пора уже с некоторыми гражданами определяться. Например, Кричевский, имел доступ по секретности, который только через год истекает. Дорфман - пять лет всего как в ракетных войсках отслужил. С ними все ясно - чистый отказ. А вот Розенштейн нечего мариновать, после мединститута прохождение сборов в полку гражданской обороны - это несерьезно. Никакого доступа не было оформлено. Муженек у нее уже там, по идее надо жену с дочкой выпускать - для воссоединения семьи. Пусть нахлебаются своего капиталистического счастья.
- Может ты и прав. - Безуглов скрипнул пером в откидном блокноте. Ладно, топай домой, но завтра к полудню, чтоб была готова аналитическая записка. Затуллин-то с утра здесь околачиваться начнет.
Андрей Эдуардович мог все испортить. Розенштейн, которую он собирался упечь на нары, наверняка стала красночернильной записью в его мозгу - в отличие от головы майора Безуглова, что была замусорена проблемами начинающегося дачного сезона, ремонтом сарая и поиском дерьма под удобрение для клубники.
Затуллин собирается трепать нас с завтрашнего утра. А приедет в город, наверное, ночной "Стрелой". Ну, что ж, придется встречать.
Андрея Эдуардовича встречал не только я. Наши предупредительно выслали за ним "Волгу". Я догадывался, что обратно поедут по Жуковского и Маяковского. Пока приехавший и встречающие неторопливо топали к машине и рассаживались, я успел проскочить на угол улиц Маяковского и Некрасова. Там в подворотне поменял номера, напялил клетчатую кепку, прилепил бакенбарды, усы, вставил по пинг-понговому шарику за щеки. Накладной нос не забыл. В общем, стал похож на какого-то артиста. А запасные номера для машины хранились у меня со времени хипиша на даче одного самиздатчика.
Я успел выскочить с Некрасова в самый последний момент. Какое-то чутье сработало, будто я не только торчал в подворотне, но еще расплывался чувствительным облаком по окрестностям.
Впрочем, задница черной "Волги" уже уносилась. На мое бандитское счастье, в метрах пятидесяти впереди стопанулся трамвай и она стала тормозить. А я, наоборот, прибавил ходу, и поровнявшись с ней бортами, резко крутанул руль. Мой жигуленок поцеловал "Волгу" в районе переднего левого колеса и пихнул ее вправо. Черная машина звонко впилилась в тумбу и, немного поскрежетав колесами, замерла. Но перед этим ее туша отбросила и застопорила мой автомобиль, так что необходимо было пошуровать рулем и ручкой скоростей.
Дальше моя трасса прочертила Четвертую Советскую и Суворовский проспект. Причем удирал я с основательно помятым правым боком. Понятно было, что водитель в "волге", едва очухавшись, станет наяривать на милицейской частоте. Большое благо, если он не успел приметить мой номер.
Где-то в начале Суворовского я миновал гаишника, но тот торчал слева и моего покалеченного бока не видел. Потом я влетел в подворотню и попал через проходной двор в тупик с гаражом.
Гараж был преднамеренно пуст и специально ожидал меня. Насчет этого пришлось вчера договариваться с Никитой. Поздно вечером он отгонял свою машину на открытую стоянку. Он же должен был чинить и выправлять мне помятый капот.
Этого парня я выручил год назад, когда он "под газом" брел из гостей и на станции Автово его замели менты. Те самые недоброкачественные менты, чьи орлиные глаза никогда не фиксируют ханыг, а вот мэна в кожаной куртке всегда замечают. Если зацапанным окажется интеллигент, то выложит как миленький рубликов пятьдесят, чтобы унести копыта. А если "коллеги" загребут рабочего хорошего разряда, тот разве что сотней отделается. Или светит ему ЛТП на пару годиков, там квалифицированных трудяг как раз собирают, чтобы вкалывали за здорово живешь. Это поветрие, говорят, опять-таки от нашей конторы пошло.