- Разрешите обратиться. А как проветриваться? - решил уточнить я.
- Маков будет нас всех проветривать, особенно как зеленого горошка накушается, - ответил вместо подполковника старлей.
- Правильно, - одобрил Остапенко. - Это мы возложим на Николая... Итак, сообщаю график дежурства, сегодня ночью - старший лейтенант Колесников, завтра прапорщик Маков, послезавтра - если понадобится - я. Потом все по новой. Вопросы есть?
- Есть. Как, товарищ подполковник, нам дежурить, не имея возможности применить оружие по противнику? - обратился старший лейтенант Колесников.
- Вопрос ясен. Заступающий на дежурство возможность такую заимеет, поскольку получит пистолет из этого вот ящика.
- У меня тоже сверхразумный вопрос, - возник я, - почему меня исключили из графика дежурства?
- Радоваться надо, Глеб, выспишься ночью ведь, - с заботой сказал подполковник и его ласковый тон был почти естественным. - Ты ведь у нас вместе с Александром Гордеевичем в научной группе. Тебе думать надо, а не стоять на стреме.
Мне этот приказ совсем не понравился, он как будто меня выставлял из рядов советского офицерства.
Оружия у меня нет и не предвидится. Кроме того, кто-то всю ночь проторчит на посту - однако, не я и не Хасан. На кого вся эта бдительность рассчитана, на внешнего или внутреннего противника? Конечно, может статься, Хася вышел из доверия у Остапенко, и мою персону просто подключили к процессу разоружения иракского коллеги. Причем в известность не поставили, потому что не было возможности со мной перешептнуться... Или эти козлы в чем-то меня заподозрили? Решили, чего доброго, что я небрежно, с преступной халатностью истолковывал выходящие сведения Бореевской аппаратуры и заманил группу к заминированной дамбе. Но я же, наоборот предостерегал. Тогда в чем дело?
Когда настала ночь, я долго не мог заснуть, слушая как Серегины башмаки стучат по обшивке. Не элеутерококк мне требовался, а что-то другое. Например, снотворное. Я в принципе предвидел у себя бессонницу, она и раньше случалась в неприятных ситуациях. Но офицер ГБ, мающийся от бессонницы, подозрителен - а вдруг ему остался один шаг до маниакально-депрессивного психоза.
Дома меня хорошо спасал от этого недуга Ленин. Вернее один из томов полного собрания сочинений. Но такого лекарства в командировке я был лишен, поэтому перед отъездом одну их упаковок аспирина аккуратно расклеил и зарядил люминалом, то есть фенобарбиталом. А затем положил в нашу аптечку, слегка надорвав кончик - для опознания.
Остапенко еще не дрых, поэтому мне пришлось бормотнуть что-то про озноб, а затем уж достать "колесо". Но дальше дрыхлось на пять баллов, как будто никаких неприятностей. Даже снилось, что я конь, который всех лягает.
А наутро стало известно, что островок прочно припопился к одному месту и течение нас больше никуда не тащит. Выглянув из люка, легко было заметить, что хотя воды вокруг еще предостаточно, но можно двигаться в любую сторону. Похоже, даже без надувной лодки. Правда не бегом, а аккуратным пешим ходом. Баранка сделал промер собственным телом - воды оказалось по ордена. Однако подполковник и в этот раз посчитал любые движения лишними. Будем ждать вертолет и точка. Уперся Петрович, выражая какую-то одномерную мысль - проклятый циклоид.
Я когда ботинки стал натягивать - все-таки несолидно в носках при начальстве - вдруг почувствовал, что-то мешает левому мизинцу правой ноги. Я скинул свою обувку, хорошенько потряс, из нее вылетело несколько щепочек и обрывок бумажки. Первые несколько секунд я не обратил на него никакого пристального внимания. Потом, когда в кабину залез Колесников с котелком, где плескался чай, - вскипяченный снаружи, на примусе, - в голове сработал переключатель. Интерес пробудился и тогда я спешно прикрыл таинственную бумажонку подошвой другого ботинка.
- Комары здесь зело вредные, за ночь умучили как фашисты, - сказал Серега, позевывая, - может, Кольке они по вкусу придутся. Он у нас все-таки фрукт земли сибирской, и к разному гнусу более привычный.
- Враги-то не шуршали по кустам, не шлепали ли ластами аквалангисты из американского спецподразделения "тюлени", не полз ли сквозь грязь китайский спецназ с гордым именем "красные черви"? - лениво полюбопытствовал я, как будто со скуки.
Улыбка старлея спряталась в рот.
- Больно вы скептические стали, Глеб Анатольевич, сразу видно что в ученые подались... Ладно, пойду-ка рожу сполосну.
- Если хорошо помыть и потереть, Сережа, то даже рожа приобретет интеллигентное выражение лица.
Старший лейтенант, казалось, с трудом смирил свои голосовые связки, собравшиеся произвести какие-то нехорошие слова, и громко полез наружу.
Я оглянулся. В кабине из наших остались только Дробилин, что мучительно спал после очередной порции анальгина с реланиумом, и Маков, тот через раскуроченное днище пытался добраться до коленчатого вала. А еще присутствовал Хасан, который, прикрыв глаза, напевал что-то свое родное и заунывное.
Я аккуратно отлепил бумажку от своей подметки и зажал между пальцев руки - так, чтобы сбоку ничего не было заметно. На ней нашел чиркнутые по-арабски слова.
"Начальство на родине приговорило тебя. Человек с усами и кепкой получил приказ не упустить тебя и доставить на север для расправы."
Ногти моментально искрошили бумажку, а мысли вихрем закружились по голове.
Кто сделал писульку? Арабским, кроме меня, владеют еще тут двое. Остапенко и Хасан. Но Илья Петрович, судя по имеющимся у него усам и кепке, и есть тот, кто получил приказ. Значит, Хася тоже вышел на сцену. Ясно, что он не такой уж чайник и внимательно приглядывает за нами. Может, не совсем понимает, как работает наша аппаратура, но зато догадался о том, что мы пытаемся надрать американцам хвост. И еще вот - он мог ненароком услышать то, чему не был я свидетелем. Например, когда я вылезал полюбоваться обстановкой, а по возвращении заметил потревоженную коробку для шифрограмм и взъерошенные взгляды Колесникова с Остапенко...
Ага, что-то проклевывается, какая-то шифрограмма могла поступить непосредственно перед аварией на дамбе. Причем из багдадской резидентуры. А Серега потом пустил "дымовую завесу", дескать, сообщение не пробилось из-за помех.
Что-то случилось в Москве. Наверное... наверное, как-нибудь вскрылось, что я действительно отмазал Лизу Розенштейн от статьи и помог ей оказаться за бугром. И пошла накрутка. Мол, Рейфман с Розенштейн цэрэушники, а Фролов с ними активно сотрудничал, получая взамен золото в слитках и червонцах, а также драгоценные камушки россыпью. Должно быть, какой-нибудь хреноплет пришпилил мне и организацию Затуллинского перелома шеи. В Комитете, допустим, прознали, что я накануне названивал Киянову. Могли даже поднять Никиту и, выпотрошив его, составить полный протокол моего наезда на Андрея Эдуардовича. А Сайко, наверное, побоялся прикрыть меня, против всех правил Комитета не попрешь. В общем, все единогласно при одном воздержавшемся - постановили, что я самый виноватый, и мое отсутствие на кворум не повлияло.
Теперь остается представить, что меня ожидает в Москве. Полный букет обвинений: "измена родине", "подлог", "соучастие в убийстве". И родина, сурово глянув в мою сторону трехголовым змеем трибунала, одним дуновением отправит меня в одиночную камеру, где останется лишь ждать пропуска на тот свет. По крайней мере, предложенный ассортимент услуг окажется скудным: расстрел в упор, чтоб другим неповадно было, пожизненный дурдом с опытами на мозге (в частности, с пересадкой лобных долей от свиньи), пятнадцать лет строгого режима на урановых рудниках. И это все, несмотря на мою верную службу, на приверженность большому коммунистическому делу, несмотря на то, что совершил я лишь должностной проступок и мелкую шалость.
Или все-таки некоторые эпизоды моей биографии - нечто большее, чем проступок и шалость? Ведь я немного подзабыл о высоком деле из-за Лизы. Причем та "морковка", что зажата между ног, сыграла свою отрицательную роль - а это всегда являлось грехом. Значит, все-таки изменил я незримому хозяину по имени "коммунизм - наше будущее". Значит, надо прибыть в Москву и с аппетитом съесть свою пулю. А что мне еще остается? Попробовать смыться, как-нибудь улепетнуть к американцам? Даже если пофартит, то чего будут стоить все эти годы, потраченные на "контору", мои майорские лычки? Кроме того, жить под крылышком ЦРУ я смогу лишь в том случае, если буду поштучно сдавать своих. А если интеллигентно откажусь и скажу "фи", то штатники, конечно же, предоставят мне политическое убежище, - демократия будет соблюдена, - но оставят без прикрытия. И за несколько месяцев люди из Управления "С" доберутся до меня и приведут приговор в исполнение, даже если я буду мылить яйца быкам на какой-нибудь аризонской ферме.
Появился Остапенко, он прихватил свою механическую бритву и опять полез наружу. Там на солнышке он сейчас обсудит с Серегой, как половчее сторожить меня. Если уж основная задача экспедиции не удалась, то неплохо бы с блеском проявить себя в другой, куда более понятной роли.
Наверное, у них все получится, туповато-хитрожопый подполковник пробьется в полковники, а угодник-жлоб Серега в капитаны. Такие как они не засунут греховный "болт" агентке ЦРУ, не обломаются на ерунде, они всегда будут аккуратными и внимательными, и никогда не сорвут резьбы. Даже за тот визит к веселой вдове в селении Эль-Джазаир Серега отделается выговором без занесения. Такие как Остапенко и Колесников будут любимчиками естественного отбора и размножатся по всей Земле, затянув ее серой хмарью.
А что если?.. Нехорошая мысль пролезла с черного хода и закрепилась. Я всегда боролся за наше общее, почему бы не повоевать за свое отдельное? Меня натаскали, чтобы я терзал и дурил врагов нашей страны, так почему бы мне не покусать и не пообманывать своих собственных неприятелей. Раз стая приготовилась закусить мной, то я обойдусь без стаи. Если даже советская моя мораль съежится, а коммунистический дух во мне исхудает.
Впрочем, надо раскусить еще один месопотамский орех. Какую партию ведет товарищ-господин Абдалла Хасан? Его предупреждение явно не липа, на это указывают многие приказы и действия Остапенко. Но тогда, что требуется посланцу иракской госбезопасности, который даже представления не имеет, виновен ли я в черном злодействе или ни в чем не повинен. Чтобы мы тут все передрались и перекусались? Чтобы я начал деятельно готовиться к побегу, а он мог меня торжественно заложить в знак нерушимости советско-иракской дружбы? Или он не только сотрудник иракских органов, но вдобавок еще и агент ЦРУ, такое ведь тоже бывает. Или причина его союзничества связана с детско-юношеским мандейством и какими-то мистическими заморочками в ушибленной голове. Это, конечно, самое сомнительное.
Я глянул на соседнего гражданина южной наружности - тут таких курчавых, как он, пруд пруди, и каждую секунду сотни тысяч таких как он зачинаются трудолюбивыми (в кровати) арабскими мужиками и выпрыгивают из плодовитых арабских дамочек. В этот момент Хася, не прекращая выводить тошнотворную мелодию, приоткрыл один свой черносливный глаз и подмигнул мне.
Как раз в кабине появились Остапенко и Колесников, свежие, работоспособные и побритые. Серега будто и не провел всю ночь на боевом посту. В общем, с виду образцовые офицеры-чекисты.
- Сережа, ты себе случаем не смылил какой-нибудь жизненно важный орган, а то больно долго умывался? - поинтересовался я, а Хасан молвил, глядя на парочку чекистов. - Гильгамеш и Энкиду.
- Чего-чего? - встрепенулся Серега. - Мы с товарищем подполковником никакие тебе не Пилькомеш с Эндиду.
- Да я не про вас. Понятно, да? - объяснился Хася.
- Гильгамеш и Энкиду - герои шумеро-вавилонского мифологического эпоса, - добавил я. - Первый из них правил городом Урук, который когда-то располагался в этих краях. Этот товарищ - что-то вроде Иван-царевича. А Энкиду - лопоухий дикарь, которого боги наскоро сделали и придали в помощь первому герою, когда тот собрался в поход, чтобы прикончить монстра по имени Хумбабу.
- И стало быть прикончил эту самую чертову бабу. А потом что? поинтересовался со скуки Серега.
- Потом к нему пристала со своей любовью Иштар, это - вавилонская Венера. Или, по-нашему, баба-яга.
- Ну, и должно быть Иван-царевич ее послал подальше, потому что ничего венерического подцепить не желал, а надежных гондонов тогда в продаже не было.
- Сережа, ты на удивление прозорлив. Он действительно богиню послал, но из-за этого помер его дружок Энкиду.
- Он-то за что?
- За то. Ему пора было сыграть главную роль. Расстроившись из-за смерти приятеля, Гильгамеш побрел хрен знает куда. Если точнее, к одному гражданину, который пережил потоп, и являлся таким образом пра-пра-прадедушкой всех живущих, а кроме того был весь из себя, потому что регулярно жевал растение, дающее бессмертие. Или, может, не жевал, а выжимал из него антинекротический сок.
- И ваш Иван-царевич, конечно же, нажрался этого растения до полного усеру, обессмертился, и живет где-нибудь до сих пор, например, в Швейцарии.
- Нет, он решил отнести его людям.
- Да я посмотрю, он - коммунист настоящий.
- Он был царь, Сережа, и заботился лишь об увеличении количества налогоплательщиков. Скорее можно Хумбабу назвать коммунистом - в общем-то простое чудовище, не занимающееся частным предпринимательством.