- Кстати, после обращения за врачебной помощью к Пинесу, я о кое-чем догадался. Но за счет своего фиктивного приволья так и не усек, что хожу на привязи.
- Вот и славно, без комплексов тебе лучше работалось.
- А Безуглов в вашем план-графике тоже значится?
- Безуглов выполнял наши указания, когда покрывал твой мухлеж с секретной папкой и журналом. Гражданку Розенштейн мы выпустили ради чистоты эксперимента, правильно сделали, она нам пригодилась на южном полигоне. Не бойся, она вернулась в Бостон. Пинес плясал под нашу дудку, когда дарил тебе нужные таблеточки. Ты, конечно, хочешь поинтересоваться о Затуллине и Киянове. Они, конечно, не знали ни ухом ни рылом о наших задумках, однако попали на игровое поле, в линию пешек, благодаря нам. Мы спровоцировали и твой побег в Ираке. Только не надо жаловаться, что мы тебя скормили метантропным матрицам. Затуллин, Киянов, Остапенко, Колесников и другие принесли пользу родине совершенно бессознательно и невольно. А ты и раньше многое понимал, а теперь вообще полностью в курсе. Так что не попробуешь писать письма в ЦК или ООН и сваливать все на демонов и колдунов, которые тебя в грех ввели.
Вот оно, высокое чекистское искусство - я уж как пять лет имею внутри крючок, проглоченный по самый анус, и никакой неуютности при этом почти никогда не чувствовал. Не понимаю даже, зачем кто-то спроваживал на пенсию дедушку-генерала, он ведь с хиханьками-хахоньками заставит вас скушать атомную бомбу.
Но Фиму-то генерал Сайко не упомянул, значит экспериментаторы не взяли Гольденберга с потрохами. Потому, кстати, и держали всю дорогу в дерьме. И житель вечности Апсу тоже неизвестен генералу КГБ. Это приятно.
- Никогда не жалко было меня через эту мясорубку проворачивать, Виталий Афанасьевич?
- Жалко у пчелки в попке, - довольно лениво отреагировал дед-генерал. Было заметно, что для него вопрос не любопытен. - И вообще, Глеб, поскольку всем хорошим в себе ты обязан нам, то мы спокойно можем это хорошее забрать назад. Так что не морочь никому задний проход.
Да, его грубыми устами говорил сам коммунизм, самое высокое и большое дело.
- Я готов рискнуть жизнью, пожалуй даже умом-разумом во имя интересов страны. Но мне, естественно, не хотелось бы пропадать за зря. Поэтому я требую некоторых разъяснений от товарища из Кремля. Считайте это последним желанием.
Помощник генсека минуту пошептался с Бореевым и тот видимо объяснил, что я являюсь ценным кадром, с которым необходимо обхождение.
- Хорошо, товарищ майор, задавайте свои вопросы, - визитер даже свою бесприметную физиономию не развернул в мою сторону.
- Вы сказали, что кто-то из высшего руководства получит научным образом выработанное лидерство. Но у нашей страны уже есть испытанный лидер, Юрий Владимирович Андропов, генеральный секретарь ЦК КПСС.
Опять театральная пауза.
- Я не уполномочен обсуждать такие вещи. Могу только напомнить, что и Юрий Владимирович не вечен.
- Но даже если генеральная репетиция завершится успешно, все равно распространять результаты эксперимента на целую страну - это рискованно. Неужели нет другого выхода?
Помощник генсека поднялся, показывая, что мое время истекло. А Бореев дружески взял меня под руку.
- Пойдемте, Глеб Александрович, я продемонстрирую вам план будущего эксперимента. Вы убедитесь, что он до смешного безопасный.
- А на мне от такой безопасности не вырастет обильный урожай из почек и слизней? Небось собираетесь за мой счет выполнить продовольственную программу?
Сайко легкомысленно хихикнул, а Бореев принялся растолковывать, выводя меня в коридор.
- Мы нашли и неоднократно опробовали гармоническую группу совершенно безопасных матриц. Они хоть из разных домов, но органично сочетаются друг с другом, так сказать комплиментарны. Вся группа получила прозвище "пирамида". Забавно, да? Она вызывает тонкую цепную реакцию подчинения, горизонтальный и вертикальный резонанс, который распространяется на все контактирующие метантропные матрицы...
- Очень вдохновлен. Но эта ваша "пирамида" вызывает подчинение чему? - поймал я ученого на слове.
- Ну, неважно чему, - мудрец замялся. - Мы только проверяем начальные функции.
- Ага, я хоть и троечник, но все понял - в эту вашу пирамиду можно вложить какого угодно фараона...
Навестить Москву меня уже не пустили, предпочли держать на коротком поводке. А вместо этого отправили в один из опустевших боксов. По всему чувствовалось, что боец я все-таки одноразовый.
Апсу носу больше не показывал - испугался, наверное, наружных и внутренних ударов, или копил силы для решающего момента.
Я не был в курсе, когда начнется "раздражение" Ф-поля. Когда от меня отправится на "ту сторону" вертикальное резонансное возмущение. Когда оно запрыгает с уровня на уровень, с физического на кварково-гравитонный, далее на суперстринговый и так далее, когда доберется до самого девятого неба, до Поля Судьбы. Когда я стану аппетитной приманкой для матриц "пирамиды". Впрочем, какая разница. Все равно, "пирамида" меня примнет и сделает рабсилой. Однако, надо отметить, самой первой и самой почетной. Но, конечно, оставалась надежда, что я и буду фараоном в этой самой "пирамиде", самым ценным, так сказать, вложением.
И хронометры в моем боксе отсутствовали. Впрочем я догадался, что вечер наступает и солнышко тикает, когда медсестра помогла мне уколом успокоительного.
Укол не слишком наполнил меня покоем. Эх, если бы все делалось с наскока, на "даешь" и "ура". А так у меня в голове снова, как цыплятки, вылупляются сомнения насчет нашего высокого дела. Наверное, не ниже оно ростом, чем иногда кажется. Только мы, не покладая моральных и физических сил, обслуживаем потусторонних кощеев. А у них одна задача - ликвидировать именно ту волю и тот разум, которые навсегда покончат с их паразитизмом на наших судьбах и энергиях.
Можно, конечно, сказать, что нам плевать на паразитизм, что для нас важнее удержать колосс державы на ногах, обутых в кирзовые сапогах.
Тогда надо признать, что по отношению к человеческому фактору, мы те же самые древние шумеры и китайцы циньской династии, которые лишь выражали волю потустороннего начальства. Только у нас еще нефть, доставшаяся нам от покойных динозавров, железные дороги, подаренные царем-батюшкой, и тяжелая промышленность, испражняющая трактора-циклопы и штабеля танков, которые станут грудой дерьма после ударов американских нейтронных зарядов.
Нет, конечно, Бореева нельзя по-простецки обозвать резиновым изделием. У него осталась доля нормальной человеческой разумности, которая считает, что Отверженные вовсе не желают только побаловаться нами. А если и побаловаться, то лишь во вторую очередь, а в первую очередь упорядочить и объединить. Вот, например, вождь, известный как Усатый Хозяин, собрал у себя всю волю страны, взял в свои сухие ручонки судьбы всех, после чего размазал, не моргнув глазом, четыре миллиона крепких крестьян и сорок тысяч старших офицеров. Но ведь врага-супостата побил. А уж какое счастье, когда зоокоммунизм наступит, когда Отверженные задирижируют нашими судьбами как симфоническим оркестром. Может Бореев и прав. Но только в том случае, если мы до сих пор - зоосущества, если у нас нет своей небесной матрицы, нет личного светящегося витязя-хранителя.
Меня легко, как осенний листик пронесло через завесу, и я вновь увидел процессионную дорогу и башню Нергала, его красный храм с серебряными рогами "всех насажу" и золотое внушительное изваяние с огромными провалами глаз. А затем почувствовал себя - нет, не в тех человечках, что покорно бредут на заклание, пытаясь спасти свой род и свой город от ярости демона.
Я ощутил себя Им. Хорошо было оказаться Им, вождем смерти. Он так разбирался в матрицах, особенно, тех, что легко завершают судьбы людей. Он мог поторопить любого, от царя до ассенизатора. Он знал, где и когда живое существо начнет изнывать, кончаться и разлагаться. Самое главное, он умел получать от этого удовольствие. Испытывать сладкие содрогания от каждого разорванного пульса. Закусывать нежным распадом нестойких организмов и умов. Радостно ощущать крепость собственной воли. Это было здорово. Я таял вместе с демоном. Внезапно вторгся шакалий вой. Это Цербер решил испортить настроение.
И тогда я опять насторожился и попробовал удрать от своей роли в предписанной судьбе. Я улепетывал через лес, где все благоухало. Там встретилась Лиза. Не Лиза, настоящая Иштар. Посыпанная золотой пудрой, в тяжелых ожерельях и браслетах, звенящих на ногах. От ее рук, сисек, губ, ягодиц исходили тяжелые волны, которые будоражили плоть, мясо, сало, кости, каждую клетку, каждый ген. Все частицы моего тела спешили оказаться рядом и порывисто отдать лишнюю энергию. Но опять выскочил поганый Цербер, сжимая в челюстях рубаху безвременно усохшего Хасана. Экую песнь песней испортил, гад... Однако шакал прав, эта баба-яга, материнский эквивалент вождя, зовет всякого на коитус, чтобы всякий околел, оплодотворяя и ублажая ее ненасытное нутро. Не хочется мне со своей матрицей повторять судьбу самцовой мелюзги, у которой половые железки вместо мозгов.
На секунду приподнявшись над миражом, я понял, что за мной наблюдают. За стеной, утопив задницу и спину в мякоти кресла, располагался тот самый выдвиженец руководства, молодой цезарь, будущий вождь и командир, любимец как седовласых, так и патлатых, как очкариков, так и мозолеруких, как чекистов, так и диссидентов. Я приметил у него даже странную счастливую отметину там, где лоб окончательно переходит в макушку. А еще за мной приглядывал, но только из почтительного далека, человек знакомый по портретам и нескольким торжественным собраниям - Юрий Владимирович, собственной персоной.
Потом я снова оказался на веранде Саидовского дома. Мы кушали плов под бренчание домбры. Перед нами цвела беседка, овитая виноградной лозой, а за ней пестрел садик. Потом пейзаж заплыл туманом, а когда немного прояснилось, то сад стал в сотни раз просторнее и цветистее. Он раскинулся на десятках террас. Кроны деревьев, - магнолий, кипарисов, дубов, скрывали и затеняли бассейны, портики, галереи, искусственные гроты и прочие достопримечательности. У подножия террас была мощная стена с квадратными башнями, а дальше расстилался город. Приземистый, огромный, похожий на пчелиные соты. Вавилон, что ли?
Я опять же был подключен к Саиду-Белу и почувствовал, что город лежит в моих объятиях. Там повсюду торчат мои уши, мои глаза, везде сочится моя мощь и витает моя правда. Моя воля несущей волной пронизывает все ячейки города и определяет их судьбу. Я могу делать с этими сотами, что угодно, лепить их, стирать в порошок, посылать на, рисковать ими, жертвовать, заселять, опустошать, и при этом радоваться своему игровому мастерству.
Неугомонный туман менял очертания и вот уже казалось, что внизу не Вавилон, а Москва.
Значительную тишину потревожил тоскливый шакалий скулеж.
- Но что со мной произойдет, Саид-джан?
- Слава и почет. А что же еще?
- Не верь ему ни на грош, - под верандой появился Цербер с говорящей головой Сереги Колесникова в зубах. Подсуетился все-таки Апсу не только в виде изображения, но и звука. - Ты, кажется, не до конца врубился в суть "изготовления пирамиды". Тебе необязательно приобщаться к фараонским радостям. И вообще это тебе не репетиция, не проверка теории, а сразу практика. Ты превратишься не в запасной вариант генсека, а в набор дополнительных органов для вождя. Но сперва ты сделаешься простой рабочей матрицей, штампом, формой, инкубатором, прокатным станом, через который пойдет новая энергия... Эх, как много неточных слов в человеческом языке... Наверное, из тебя получится тысяча маленьких и исполнительных майоров Фроловых. Возможно миллион. Близится радостный - не для тебя момент почкования.
- Убрать этого шелудивую тварь, - командует Саид-Бел. - Как она мне осточертела со времен первого потопа.
Тут же на веранде и во дворе появляются воины, которые кидают копья в шакала и кромсают его в ошметки кривыми мечами. А этот фарш для надежности отправляют в костер.
- Так на чем мы остановились, Глеб-Реза? - хозяин дома демонстрирует прежнюю любезность.
- На том, что им нужны очень маленькие и очень исполнительные майоры Фроловы, - это прошелестели своей листвой абрикосовые деревья под дуновением свежего ветерка.
- Убрать их, - велит хозяин и сразу появляются слуги с топориками, которые рубят деревья в щепки и швыряют в огонь.
"Дай деру, Глеб", - вытеснено по-арабски на отвалившемся вдруг со стены куске штукатурки.