- Слышь, господин директор, извини, что отвлекаю, Шварцман ушел уже, так ты Гастону передай: я срочно уехал. Звонок был интересный - дело на сто лимонов.
Лимон - это было новое модное словечко, и в коммерческой службе любили щегольнуть им.
- Хорошо, - сказал Фейгин солидно, - поезжай.
Давид подумал мельком: "Забурел, уже забурел".
На Страстном, сразу за Екатерининской больницей, его прижал к обочине милицейский желто-синий "козел".
"Ну, вот и все", - успелось подумать.
Что он нарушил? Да вроде ничего, даже перестраивался, никого не подрезав, но какое это теперь имеет значение? Моя милиция меня бережет. Найдут пистолет в дипломате, большие деньги без документов и плюс, как назло, выпил в обед две рюмки коньяка, наверняка еще не выветрилось, ведь не думал, не думал, что так рано ехать придется. Это же просто бред какой-то! В последний, критический момент выйти на самого Шумахера, и вот так бесславно - нелепейшим арестом - завершить этот Особый день. Стоп! Откуда он взял, что этот день Особый?
А ведь взял же откуда-то...
Из "уазика" вылез милиционер и направился к нему.
Ну что, сержант, объяснить тебе, что я из Шестого управления МВД, выполняю спецзадание, а запах алкоголя - для камуфляжа. Лет десять назад я это умел, сержант. Попробуем сегодня?
"Успеешь, - сказал ему кто-то. - Не горячись".
Нет, не сержант - тот молчал, наклоняясь к окошку и улыбчиво козыряя. И не сам Давид, уж свой-то внутренний голос он узнавал хорошо. Это был чужой внутренний голос. Внешний голос.
- Товарищ водитель, пройдите, пожалуйста, в мою машину, - сказал сержант.
И в нарушение всех принятых правил житейской мудрости Давид выбрался из-за руля и сразу пошел. Спасибо еще ключи из замка вынул.
Да и как он мог не пойти? Сержант-то оказался Посвященным.
А на заднем сиденье "уазика", у окна, задернутого шторкой, сидел чернявый мэн лет сорока, именно мэн - в костюмчике от Кардена, в очках с итальянской оправой, на коленях суперкейс крокодиловой кожи и поверх него изящно скрещенные белые холеные руки в сверкающих перстнях.
- Меня зовут Борис Шумахер.
Сердце Давида в невыразимом приступе восторга сыграло туш.
- Ну как, красиво? - поинтересовался мэн.
- Что именно?
- Торжественный туш в мою честь.
- А вы умеете этим управлять?
- Учимся помаленьку, - скромно заметил Шумахер. - Ну ладно, дружище, время. Значит, так. Я сейчас выхожу и тихонько иду в сторону Пушкинской. А вы тихонько едете туда же. Потом я поднимаю руку, вы тормозите и подсаживаете меня, для порядка поторговавшись. И дальше всю дорогу мы разговариваем как случайный попутчик со случайным леваком. Вы уверены, что ваша машина не нашпигована всякой дрянью?
Давид пожал плечами.
- Я тем более не уверен. А кстати, за вами не было хвоста?
- Я слишком мало проехал, чтобы всерьез судить об этом.
- Что ж, это не дилетантский ответ, - похвалил Шумахер. - Ступайте, граф, нас ждут великие дела.
И когда, изрядно покружив, они выехали из города по Ленинградке, солнце уже садилось. Маревич вдавил педаль в пол, машина выдала сто сорок с лишним и ясно дала понять, что это еще не предел. Вот и славно! Шоссе сделалось вдруг совсем пустым, и ни о каком хвосте уже не могло быть и речи. Разве что вертолет, но это слишком шумно и заметно, к тому же такому пижону, как Шумахер, похоже, не слабо завязать узлом лопасти любого вертолета.
- Закурим, - предложил Борис, когда они отошли уже достаточно далеко от машины и присели на поваленное дерево.
Было бы странно, если б крутой мэн предложил ему "Беломор" или "Приму". А он "Беломор" и не предлагал - вынул экзотические разноцветные сигареты "Мультифильтр". Шестьдесят рублей за пачку Давид всегда жалел, потому не пробовал до сих пор, а сигареты достойные оказались.
- Значит, так, Давид, начну с главного. Уходите из ГСМ. Завтра же. Пока не поздно.
- А когда будет поздно?
- Когда вашу славную группу прикроют и разгонят.
- Кто же ее прикроет?
- Ну, в некоторых кругах эту идею вынашивают давно. А нынешним летом ситуация назрела. Я виноват перед вами, Давид. Я слишком многого недооценил. Например, чисто человеческих отношений. Передал зимой предупреждение через Климову, а Климова, оказывается, была к вам неравнодушна. Вот уж воистину любовь сильнее смерти! Но я и другого не учел. Я, старый дурак, не понял, кто вы. Думал, так, обычный Посвященный. Ну, еще экстрасенс в придачу. Делов-то! Экстрасенс вы, кстати, довольно слабенький. Но сочетание отдельных параметров привело к потрясающему, абсолютно непредсказуемому эффекту. Моя агентура прохлопала все это, а когда мы спохватились, оказалось, что столь любимое нами ведомство давно отслеживает каждый ваш шаг. Специалисты с Лубянки меня перешустрили, и теперь уже ничего не оставалось, как только сесть им на хвост.
- И с каких же пор меня пасет КГБ?
- Но это же элементарно, Уотсон! С двадцать первого января прошлого года. Ведь разговаривать на квартире Бергмана - это все равно что делать доклад в приемной КГБ.
- А Бергман не знал об этом?
- Знал, конечно, только уже не боялся. Он-то сразу понял, что вы совсем не простой человек. Игорь Альфредович прозорлив, и он не ошибся. Но теперь...
Шумахер вдруг замолчал, и Давид спросил:
- Так что, теперь именно КГБ хочет разогнать ГСМ?
- Насколько я могу судить, именно КГБ, - сказал Шумахер.
- Так ведь они же эту Группу, по существу, сами и создали!
- Я тебя породил, я тебя и убью, - пробормотал Шумахер. - А вам, Давид, откуда это известно? Догадались?
- Нет, добрые люди рассказали. - Он задумался на секундочку: говорить - не говорить? - Гастон Девэр недавно поведал.
- Вот как, - задумчиво проговорил Шумахер. - Интересное кино получается.
- Послушайте! - вдруг словно проснулся Давид.
А вы-то, Борис, кого представляете? (С кем, с кем он теперь откровенничает?! Нашел себе, понимаешь, нового кумира! Шумахер без шумах. Еще один Посвященный-просвещенный! Этот кем окажется?)
И ведь оказался.