Застрелиться и не встать! Кажется, так говорили у них в школе.
Он сел, вытер пот со лба. Первым желанием было тут же бежать к ней. Почему он не сделал этого? Поборол в себе мальчишество? Скорее наоборот. Долг службы обязывал бежать туда, но Симон беспрекословно слушал ее, и только ее. Как все остальные теперь слушали его.
Сказано "в половине двенадцатого", значит, в половине двенадцатого. И все-таки. Любовь любовью...
Он вызвал Хомича.
- Капитан, я буду в ближайший час в "Хромой лошади". Возьмите под наблюдение, кроме моего дома, Октябрьскую, двадцать три. Всех выходящих оттуда - не отпускать ни на секунду и оперативно докладывать мне об их передвижениях, а также о любых подозрительных персонажах вблизи дома.
- Принято, товарищ поручик. У меня есть кое-что по убийствам в Кранце. Вас интересует?
- Да, безусловно.
Давай, капитан, давай, уж лучше слушать об убийствах в Кранце, чем так бесславно умирать от слепой и страшной любви! "От любви глупеют". Это мягко сказано - от нее просто сходят с ума.
Симон выслушал все, а потом неожиданно для самого себя спросил:
- Капитан, а вы знаете, как пахнет васильком?
- Васильком? - невозмутимо переспросил Хомич. - Может быть, черемухой? Хлорацетофенон пахнет черемухой. Зарин - клубникой, фосген - гнилым сеном... А васильком - не знаю, Док.
- Спасибо, капитан, до связи.
А в Кранце славно поработал Дягилев. В пору было представлять его к награде, как минимум выдвинуть на досрочное присвоение очередного звания. Бравые контрразведчики из Второго управления опозорились, чего не мог не признать потомственный чекист Хомич, чей дедушка служил еще в органах безопасности у Тито. Зациклившись на серии загадочных убийств и абсолютно неуловимых преступниках, они искали свидетельства всевозможной чертовщины, а Дягилев, пошедший самым примитивным, простым, как репа, путем, в течение суток сумел не только вычислить-разыскать, но и повязать убийцу, который тут же сознался. Профессиональный киллер, а лучше сказать, мокрушник Тимур Тынхэу, по кличке Шкипер, не видел смысла запираться. Работал он за деньги, деньги получал от клана, и похоже было, что клан Тимура просто подставил. Пожизненное заключение явно не пугало матерого уголовника и, возможно, представлялось ему единственным спасением от верной гибели. Какие мотивы были у клана, Дягилев пока мог только догадываться и уже разрабатывал парочку-другую версий.
А для ОСПО и в этой части ситуация казалась весьма прозрачной. Товарищ Верд столь широко раскинул сеть своих оперативно-розыскных мероприятий, что было бы просто странно не наступить попутно на любимую мозоль кому-нибудь из ведущих местных авторитетов. Ну а допетрить, какое именно ведомство представляет заезжий возмутитель спокойствия, - задачка для воров, разумеется, непростая. Вряд ли у них хватило бы фантазии на то, что господин Кнут Найгель - это товарищ Верд, он же полковник Роликов, а расследование ведет по личному указанию Его Величества.
Вся эта информация была, безусловно, ценной, но какой-то совершенно неуместной сейчас. Симон возмутился на собственный дилетантский подход. Разве не он любил поучать подчиненных: "Лишней информации не бывает. Прими, запиши и осмысли. Не понял сам - передай соратнику".
Он принял, записал, осмыслил. Ни черта не понял.
А передавать дальше было некому.
Голова разболелась пуще прежнего. Хэдейкин? Виски? Идиот!! Он же не ел ничего с самого утра, кроме дурацких орешков для раздумья.
Табельный "ТТ-М" Симон всегда держал за поясом, однако на этот раз одной пушки показалось недостаточно, и он доукомплектовался стреляющей зажигалкой с ласковым названием "Светлячок", спецножом и даже миниатюрным, но могучим пистолетом-пулеметом системы Каплуна, легко крепившимся в рукаве на предплечье. И, обвешанный всем этим железом, отправился пешком в "Хромую лошадь", с каждым шагом ощущая, что головная боль, разоблаченная как самый обыкновенный голод, потихонечку отпускает его, понимая, что проиграла, и превращается в натуральный звериный аппетит.
На улице темнело по-августовски стремительно. Загорались, пока еще экономичным слабым светом, холодные голубовато-зеленые фонари, желтели квадраты окон, и уже неистово метались яркие разноцветные гирлянды лампочек над входом казино.
В тускло освещенном ресторанчике, как всегда, романтично полыхал большой очаг и загадочно покачивались большие, косо подвешенные деревянные рамы с натянутыми на них толстыми канатами. Эти рамы, кое-где увитые плющом, болтались между столиками "Хромой лошади" уже много-много лет, и сам хозяин Збигнев Згуриди не умел ответить, к чему бы это. Симон как-то спросил, уж не об эти ли рамы поломала несчастная лошадь свою переднюю ногу, на что Збышек, уже давно не столько грузин, сколько поляк, ответил с нарочито культивируемым кавказским акцентом:
- Слушай, дорогой, откуда мне знать! Первый хозяин знал - но где ж найти его? Отец взял эту лавочку сам не знал у кого. Да ты же помнишь, капитан (он всегда забывал приставку "штабс" - не желая обидеть, а просто не любил такое сложное слово и все тут), ты же помнишь - Великая криминальная революция четвертого года! Кто спрашивал хозяев? Каждый брал что мог, что успел. Верно, дорогой?
Верно. Так и было. Многое переменилось тогда, многое перевернулось. А вот "Хромая лошадь" осталась. Вместе с дурацкими косыми рамами и жаркими языками раскочегаренного то ли мангала, то ли камина.
Збышек кивнул ему издалека, мол, садись, сейчас подойду, и Симон обводил взглядом полуоткрытую веранду, выбирая, куда притулиться, когда вдруг из дальнего угла на него сверкнули знакомые улыбчивые глаза. Перед высоким стаканом темного пива, положив на стол длинные, с огромными кулачищами руки одиноко сидел Ланселот.
Ни единая черточка не дрогнула на лице Грая - профессионализм, отточенный годами. Но бродяга Лэн неожиданно вскинул свою лапищу и даже крикнул:
- Идите сюда, шеф!
"Нормальный ход, - успел подумать Симон, пересекая ресторанный зал, в котором сразу стало как-то слишком много пустых плетеных кресел. - Вот и еще один спятивший. Вызывайте карету "скорой помощи".
Глава десятая
ПРЫЖОК С ОБРЫВА
- Значит, говоришь, бояться стало нечего?
Симон уже опрокинул для полного счастья рюмку отличной, в меру охлажденной русской водки, во второй раз нарушая свое твердое правило.
Но если величайший в мире перестраховщик Ланселот нарушает все мыслимые законы конспирации, какое уж там "не пить на работе"! Смешно, право слово!
Так размышлял Симон, задав почти риторический вопрос и снова жадно вгрызаясь в сочный бифштекс, обильно присыпанный хрустящим, чуть поджаренным луком.
Лэн долго и вдумчиво потягивал свое пиво, потом, наконец сказал:
- Не совсем так, шеф. Просто теперь нам с вами уже не надо бояться тех, кого мы боялись раньше.
- Ой ли! - не поверил Симон. - Ну, про себя-то я все знаю. ("Врешь, скотина, ты и про себя ни черта теперь не знаешь!") А вот ты, Лэн. Я же никогда не обещал тебе защиты на все случаи жизни. Мы все-таки по разные стороны баррикад.
- Знаю, шеф. Но только со вчера все стало по-другому. Вы теперь настолько важная шишка, что достаточно пять минут поболтать с вами вот так за столиком в ресторане - и все. Человеку обеспечена личная безопасность на долгие годы. В данном случае этот человек - я.
- Что-то у тебя фантазия разыгралась, Лэн. Не к добру это.
- Да нет, шеф, я сейчас объясню, и вы все поймете. Особенно когда расскажу, кто я на самом деле. Фантазировать-то я не привык.
Симон как бы невзначай еще раз окинул взглядом зал, а потом открыто и озабоченно посмотрел на часы.
- Успеете, - сказал Ланселот.
- А ты знаешь, куда я спешу? Любопытно.
- Знать - не знаю, но догадываюсь. Потому и говорю: успеете еще послушать мой рассказ. Он вам поможет. Правда.
- Ну, валяй, рассказывай, - согласился Симон, внезапно повеселев. Водки не выпьешь?
- Нет, я пиво пью.
- А я, с твоего позволения, еще рюмочку.
- Хорошо. Но только одну. Больше я не позволю.
Сказано это было абсолютно серьезно, так что Симон в полной ошарашенности поставил рюмку на стол и хлебнул томатного сока.
- Это сильно, Лэн.