Рано утром дымящийся металлический шар опустился на росистый выгон. Из шара с трудом выкарабкалось существо с голубым неземным лицом… Пришелец остервенело стащил с себя скафандр и швырнул его в люк, внутрь шара. Затем он спрыгнул на траву и, прихрамывая, шибко побежал к деревне, провожаемый удивленными взглядами коров. Через несколько секунд за спиной у него мягко ахнул взрыв…
На рассвете Даша Маклакова проснулась, разбуженная гулким взрывом, от которого тоненько задребезжали пустые ведра в кухне. Скоро кто-то загремел железной щеколдой у ворот. Даша накинула платок и вышла. У калитки топтался полуодетый гражданин с голубым изможденным лицом. Торчащие волосы и брови его были подпалены, глаза лихорадочно горели. Он едва выговорил дрожащими губами:
– Может ли усталый путник рассчитывать на вашу доброту, о прекраснейшая из колхозниц?
Даша ошарашенно смотрела на гостя: хоть и синий, он разительно был похож на ее мужа Ефима Тишкина, который полгода как бросил семью и скрылся в городе областного подчинения, где поступил в военизированную охрану на мыловаренный завод.
– Туманно выражаетесь, товарищ, – сказала Даша. – Откуда вы взялись-то? Да проходи давай, не стой босиком.
Пришелец следом за Дашей пошел к избе, бормоча еще туманнее:
– Я благодарен провидению, которое даровало мне мучительное счастье видеть вас ночами…
– Насчет ночей вы бросьте, – строго сказала Даша, отворяя дверь в избу.
Пришелец, радостно оглядывая кухню, воскликнул:
– Как прекрасно здесь, под вашим кровом!
– Ты как с неба упал, – сказала Даша насмешливо. – Садись уж.
Глоус сел на ведро, поскольку не догадывался о его прямом назначении, и сказал:
– Мне кажется, что я пришел к себе домой.
– Зря такое говоришь, – возразила Даша. – У меня ребенок, и с мужем неразведенные!
Глоус поспешно сказал:
– Я не посягну на ваш семейный очаг, о круглолицая! Но отныне моя жалкая судьба в ваших руках, я сам сжег свое прошлое.
Даша грустно вздохнула:
– Так вы погорелец, что ли?
– Я погорелец, – охотно подтвердил Глоус.
– То-то ты такой закопченный. А семья где?
Глоус развел руками:
– Сгорело все, включая обувь.
– Пожар – хуже вора, ясное дело, – сказала Даша, пригорюнясь. – Куда ж думаешь податься?
Глоус робко улыбнулся:
– Я бы хотел остаться под вашим кровом и работать в зеленом поле. Например, пасти этих прелестных животных с рогами.
Даша деловито сказала:
– В колхоз тебе надо вступать, вот что. Нарежут тебе участок, избу поставишь. Надевай-ка пиджак и обувку, сведу тебя к бригадиру.
Даша сняла с гвоздя старый пятнистый пиджак мужа, из-под печки достала Ефимовы сапоги, которые регулярно чистила, и все это подала гостю. Он вскочил, принял вещи с поклоном и виновато проговорил:
– Столь прекрасный дар равен лишь щедрости вашего сердца.
– Одевайся уж, не лопочи, – сказала Даша и прошла за перегородку, где рядом с ее постелью стояла детская кроватка.
Она сняла платок, расчесала свои медно-красные волосы, надела самую яркую синюю кофту и вдруг обругала себя: «Перед кем выряжаешься, дура!» – и в зеркало погрозила себе кулаком. Она вышла к гостю и всплеснула руками от удивления: в пиджаке и в сапогах это был чистый Тишкин, только малость закопченный. Даша протянула ему расческу и сказала:
– Причешись, Ефим.