- Останься, Кит.
- Я хотела поговорить с тобой наедине, Пип, - сказала Джуди.
- Нет! - сильно волнуясь, воскликнул Пип. - Это не совсем удобно.
- Но...
Моника не выдержала. Она вскочила со стула и бросилась в дом. Заметив, что я хочу последовать за ней, Пип сказал:
- Если ты уйдешь, Кит, я тоже уйду.
- Ну что ж, нет так нет, - с горечью сказала Джуди. - Переживем. Просто я хотела, чтобы ты знал, Пип, что Лестер должен сказать тебе очень важную вещь, и я хотела просить тебя быть к нему... великодушным.
- Великодушным? - Я почувствовал, как натянулись все его нервы. Великодушным - в чем?
- Пожалуйста, постарайся понять его, - сказала Джуди. - Это все, о чем я прошу.
Пип громко и неестественно рассмеялся.
- Ну хотя бы поговори с ним наедине, - умоляла она.
Пип отрицательно покачал головой.
- На такой риск я не могу пойти, - сказал он.
Она слегка передернула плечами, как будто от боли или отчаяния. В этот момент вернулась Моника, и Джуди ничего не оставалось, как уехать.
- Ты не отвезешь меня? - спросила она Пипа.
Моника выпрямилась.
- Нет!
- Ну, пожалуйста...
- У него нет паспорта, нет визы на проживание во Франции и нет водительских прав, - не без удовольствия сообщила ей Моника. - Если полиция задержит его, как вы думаете, что произойдет?
Джуди закусила свою бледную нижнюю губу, и тогда я сказал, что отвезу ее. За всю дорогу она не проронила ни слова и, лишь выйдя из машины, сказала с горечью, как будто Пип не оправдал ее ожиданий:
- Он изменился, правда? Очень жаль.
Я уехал, не отважившись что-либо сказать ей.
Не помню, как мы провели остаток дня, помню только, что все ужасно обрадовались, когда наконец наступил вечер и в половине восьмого, придав себе наиболее приличествующий случаю вид, мы сели в наш "рено" и отправились к Доре. Мы так крепко держали себя в узде, что когда Пип и Террада в конце концов оказались лицом к лицу, сцена эта произвела на нас впечатление жалкой и пошлой развязки тяжелой драмы.
- Здравствуй, Пип, - громко и сердечно произнес Террада.
- Здравствуй, Лестер, - ответил Пип.
Я чуть не рассмеялся, глядя, как они обмениваются вялым рукопожатием. Дора, которая была в этом спектакле режиссером, обняла их за плечи и торжественно проговорила:
- Ну, слава богу!
Слава богу - за что?
Террада превратился в огромного, неповоротливого толстяка. Лицо его было все в складках, пухлые пальцы напоминали сосиски. Несмотря на мятую рубашку, он производил впечатление человека, имеющего большой вес в политических кругах. Его уверенность поразила меня; я по наивности ожидал, что он смутится, встретившись со своей жертвой лицом к лицу.
Но смущения не было и в помине: он окружил себя такой толстой, прочной стеной, что сквозь нее ничто не могло проникнуть. Его беспокойные глаза, казалось, никого не видели; он не говорил, а вещал, обращаясь в пространство, будто там ловили каждое его слово. Он грузно опустился на стул, заполнив его своей массой, и с глубокомысленным видом принялся рассуждать о европейской политике, генерале де Голле, о германской проблеме, об американском флоте в Средиземном море - и все это у него оказывалось вывернутым наизнанку.
Неужели этим разговором все и кончится?
Наверное, Террада ждал возможности остаться с Пипом наедине. Но сам ничего предпринимать не собирался, видимо, надеясь, что об этом позаботится Пип. Пип же сидел и молчал. Правда, Дора время от времени пыталась втянуть его в разговор, но он отшучивался и снова замолкал.
Тогда Джуди привела сына; он подошел к Терраде и прислонился к его колену. Террада обнял мальчика своей огромной, толстой рукой, даже не взглянув на него, и продолжал разглагольствовать. Я посмотрел на Пипа. Но он сидел, вытянув ноги и поигрывая стаканом вина на своем животе, и смотрел в потолок.
- Словом, нездоровая сложилась обстановка, - заключил Террада. Он говорил о положении в Италии.
Я же отнес эти слова к обстановке в гостиной у Доры, к отношениям между отцами и сыном.
К счастью, в этот момент Дорина кухарка мадам Лотта пригласила всех к столу.
- Сначала два первых блюда, - сказала Дора, когда мы уселись, - а потом мой любимый морской окунь. Вот такой... - Она широко развела руки, показывая размеры рыбы.
Морского окуня начинают обычно готовить за десять минут до подачи на стол, пока едят суп. Мы почти справились с первыми двумя блюдами, как вдруг появилась мадам Лотта и спросила у хозяйки, где рыба.
- Я оставила ее на леднике возле кухни, - сказала Дора.
- Ее там нет, - ответила Лотта.
- Проклятые кошки! - воскликнула Дора.
- Кошка ее не могла стащить: рыба слишком большая, - сказала мадам Лотта.
- Значит, это была кошка в человечьем облике, - отрезала Дора.
Должно быть, кто-то из местных жителей, проходя через сад, прихватил с собой рыбу. Ситуация была настолько нелепой, что лед взаимного недоверия как-то сам собой растопился и все шумно заговорили, высказывая различные предположения о пропаже. Какая-никакая, но все же это была беседа.
Тем не менее той атмосферы, которая необходима для откровенного разговора, так и не возникло. В лучшем случае нашу встречу можно было счесть началом установления спокойных отношений. Когда мы стали собираться домой, Дора объявила, что хочет устроить завтра один из своих "кошмарных" пикников. Она приглядела одно местечко где-то на полпути к Монте-Карло.
- Там вокруг сплошные кактусы! - прокричала она вслед нашей машине.
К тому времени, когда мы прибыли на пикник, Моника уже едва разговаривала с Пипом, словно ища спасения во враждебности. Семейство Террады оказалось более сильным противником, чем она предполагала. Пока все мы носили подушки и картонки с едой, напитками и посудой вниз по крутому склону к прелестной тихой бухте, Моника взяла рыболовные принадлежности и угрюмо уселась на камне. Вскоре к ней присоединился Пип и стал болтать со мной, Эйлин и Джуди.
- Что это такое? - вдруг спросил мальчик у Пипа, указывая на проезжавший мимо водный велосипед.
Пип вздрогнул, удивленный тем, что мальчик впервые обратился к нему.