По сравнению с их каменным мешком возле плато эта местность казалась просто сказочным уголком.
Растение уару могло давать свежую воду, а цвет травы альфа, по-настоящему зеленый, недвусмысленно указывал, что ночной воздух здесь бывает влажным.
Стебли травы годились на то, чтобы вить веревки для силков, плести корзины и подстилки.
Более того, случайно обнаруженная оболочка шпанской мушки означала, что добыть масло для светильников будет несложно.
Мужчины безумно устали, от жары голова пошла кругом. Может, это и натолкнуло их на дерзкую мысль напасть на жука-скакуна.
Челюсти насекомого могли перекусить человеку руку или ногу, а к тому же эти создания были необычайно проворны и прожорливы. Найл видел однажды, как один такой меньше чем за полчаса поймал и проглотил двенадцать крупных мух.
Правда, если насекомое выманить наружу и напасть в тот миг, когда оно выбирается из тесного для него лаза, то есть надежда справиться с ним.
Первым делом мужчины насобирали побольше креозота, обрезая его возле корня кремневыми ножами. Подсушенная час-другой на солнцепеке хрупкая, пахнущая смолой древесина этого куста полыхает, как факел. Нарвали также травы альфа и сложили пучками, а чтобы не унесло ветром, придавили сверху камнями. Затем, натаскав камней поувесистей, сложили их возле логова в кучу.
Насекомое, почуяв неладное, затаилось и пристально наблюдало за приготовлениями, но вмешиваться не решалось: слишком их много, этих бестолково снующих двуногих. Стоило Хролфу подойти ближе, как из-под камня, что возле лаза, угрожающе высунулись похожие на когти челюсти.
Солнце приближалось к зениту, и работать иначе как по несколько минут кряду становилось невозможно.
Даже в тени цереусов пот, проступая на коже. Мгновенно испарялся, прежде чем охотники успевали заметить его.
Когда ослепительное солнце стояло уже над самой головой, мужчины спрятались под зонтами и пригубили воды, чтоб не грохнуться в обморок в самый неподходящий момент.
Чтобы жук не подготовился к драке, решили обмануть его, сделав вид, что уходят, и перебрались к кактусовой поросли.
Когда полдень миновал, Джомар решил: пора, ведь ни один из обитателей пустыни не ожидает опасности в это время суток. Используя кусочки сухой коры, он развел огонь и поджег пучок травы.
Солнце светило так, что языков пламени было не видно, но, когда занялись кусты креозота, к небу черными клубами повалил едкий дым. Охотники прекрасно понимали, как отчаянно рискуют (дым может заметить любой из паучьих дозорных), и потому торопились.
Подхватив пламенеющие кусты за корневища, мужчины проворно потащили их через песок, а Улф копьем приподнял и сдвинул прикрывающий вход камень, ожидая, что насекомое тотчас бросится наружу.
Но этого не произошло. Швырнув кусты в горловину лаза, все отпрянули, утирая лицо и глаза, которые заливал едкий пот.
Прошла целая минута, прежде чем жук, потревоженный огнем и дымом, наконец дал о себе знать.
Стоило ему попытаться отодвинуть камень, перекрывающий лаз, как Торг что есть силы метнул в него тяжелый обломок скалы. Камень ударил насекомое в грудь, едва не задев выпуклые глаза.
Другой камень, брошенный Хролфом, размозжил жуку сустав передней лапы.
Жук раскрыл продолговатые крылья, собираясь взлететь, и тут Джомар вогнал копье в жесткое брюхо насекомого. Тот скорчился от боли, и вдруг его мощные челюсти неожиданно схватили Джомара за ногу.
Пронзительно вскрикнув, он забился, силясь высвободиться. В этот миг обрушился еще один камень, самый большой, высадив твари глаз и сокрушив толстый покров, защищающий череп.
Челюсти разомкнулись, и Джомар, из бедра которого хлестала кровь, упал на песок. Хролф вонзил копье в жука, насекомое судорожно дернулось, сбив с ног Улфа, и, подскочив, повалилось на спину в нескольких метрах от пещеры.
Прошло еще минут пять, прежде чем оно затихло окончательно.
Кажется, это Вайг, вглядевшись в лаз, заметил, что за горящими кустами креозота что-то шевелится.
- Там еще один!
Все мгновенно насторожились, изготовившись к очередной схватке. Однако новый враг медлил.
Джомар кое-как доковылял до зонта и, усевшись в тени, припал губами к посудине с водой. Хролф внимательно осматривал его рану, остальные, запалив оставшиеся кусты креозота, побросали их в лаз.
Однако жара брала свое: люди все как один, тяжко отдуваясь, прилегли возле входа в пещеру. Спустя полчаса, когда кусты креозота превратились в груду угольев, в горловине послышалась возня и наружу показались длинные усы-антенны.
Из норы вылезла самка жука-скакуна, гораздо меньшая, чем самец. Следом выкатилось с полдесятка личинок, каждая с руку длиной.
Рассказывая потом об этом младшему брату. Вайг говорил, что ему вдруг стало жаль жуков, хотя он знал: подойди поближе, и на него бы набросились даже личинки.
Насекомые медленно поползли по раскаленному песку, направляясь к глубокой балке, примерно в километре от пещеры. Самке было важно спасти детенышей, и она вовсе не собиралась драться с людьми.
Прошло несколько часов, прежде чем мужчины снова заглянули в нору. Она оказалась столь глубокой, что Джомар предположил: здесь когда-то обитало семейство пауков-каракуртов. Это была самая настоящая пещера со стенами и сводом, укрепленными слюной жуков.
В самом глухом углу валялись личинки, задохнувшиеся в дыму, и охотники выкинули их наружу: мясо жука-скакуна в пищу не годится. Вслед за тем люди завалили вход и почти мгновенно заснули в прохладной глубине логова, где еще остро пахло дымом и креозотом.
Следующим утром Улф, Торг и Хролф отправились в обратный путь, за женщинами и семилетним Найлом.
Джомар и Вайг остались караулить пещеру на случай, если жуки вознамерятся вдруг снова сунуться сюда. Все тревоги оказались напрасными. Как выяснилось позже, жуки-скакуны не переносят запаха горящего креозота
Найл еще помнил, с каким волнением встречал он тогда отца.
Ингельд, жена Торга, вначале громко вскрикнула, а затем зарыдала: увидев только троих, она подумала, что остальные погибли.
Когда же все разъяснилось и охотники наперебой принялись живописать новое жилище, Ингельд впала в другую крайность (она всегда отличалась несдержанностью) и принялась настаивать, чтобы все сейчас же собирались в дорогу. С большим трудом удалось уговорить ее переждать полуденную жару и холодную, полную опасностей ночь.
И вот наконец за пару часов до рассвета они тронулись в путь.
Найл волновался чуть не больше всех. Предрассветный час выбрали не случайно: хищники пустыни охотятся, как правило, ночью, а с приближением рассвета возвращаются в свои логовища.
Температура была чуть выше нуля, от холода не спасала даже ворсистая шкура гусеницы, и Найла пробирала зябкая дрожь.
Он сидел на спине матери (часть пути та несла его в заплечной корзине), а его душу переполняло такое счастье, что казалось, еще миг - и мальчик взлетит.
Лишь однажды ему доводилось удаляться от их норы на несколько сотен метров - в ту пору, когда начались дожди. Ветер тогда обрел неожиданную прохладу, с запада надвинулись тяжелые сизые тучи, и с неба отвесными потоками хлынула вода.
Найл, хохоча, плясал под теплыми струями. Мать взяла его на прогулку туда, где в стену плато упирается пересохшее русло небольшой речушки.
Мальчик, широко раскрыв от изумления глаза, смотрел, как иссохшая земля шевельнувшись, словно живая, приподнялась, расслоилась и наружу вылезла большая лягушка.
Еще через полчаса их уже было множество. Пробудившиеся к жизни существа спешили к разрастающимся на глазах лужам, чтобы, погрузившись в них, исполнить брачную песню.
Найл смотрел на лягушек и смеялся во все горло, топая и подпрыгивая под дождем, который становился все сильнее и сильнее.
А из песка, слипшегося в комья полужидкой грязи, уже спешили кверху, жадно вытягивая стебли, растения и цветы. В грязи то и дело вскипали крохотные, похожие на взрывы буруны: спекшиеся стручки, разбухнув, выстреливали в воздух семена.