— Что мы тебе — инкубаторы для производства военных пополнений? — взвилась Варя.
— А разве не так, — хохотал комсомолец. — Конечно так! Только люди очень не любят все своими словами называть. Вот в Ведмедике, например, ясный русский империализм играет.
— Патриотизм, — важно поправил его раскрасневшийся снайпер.
— Какой там к чорту патриотизм? Патриотизм — это когда защищать свою Родину. А когда мы Кавказ, Крым, Польшу, Сибирь брали — причем тут патриотизм?.. Просто драться и пограбить хотелось. Надо же говорить прямо.
— Ну, ясное дело, — поддержала комсомолка. — Красивые слова надо по боку. Войны просто потому происходят, что мужчинам подраться хочется. Вот и весь «марксический анализ».. Все остальное — надстройки над этим инстинктом. Ясно, как самовар.
— А тебе, Ведмедик, за что подраться хочется?
— За что? — Ведмедик секунду растерянно смотрел на Варю. — За что? А хоть бы за нашу Белоруссию, половину которой поляки у нас оттяпали. Что ж мы им — в зубы смотреть будем? Если в двадцатом году Тухачевский сел в калошу, то ведь мы и опять можем стукануть по полячишкам.
Таня, с блаженной улыбкой прильнувшая к плечу Пензы (приятели не ревновали ее, товарищески и молчаливо признавая превосходство рабочего над ними), внезапно почувствовала, как тот вздрогнул, когда было названо имя Тухачевского.
— Вы это, Ведмедик, зря сказали насчет калоши и Тухачевского, — медленно произнес он и, как всегда бывало, его негромкие слова заставили всех замолчать. — Ведь вы, мало знаете историю этой войны?
— Чего же- «мало»? — хорохорился выпивший снайпер. — Опозорился, да и все тут. Мы, русаки, всегда били ляхов — и при Иване Грозном, и при Борисе Годунове, и при Екатерине, и при Николае. А тут? Ведь Тухачевский в 12-ти километрах от Варшавы был. А все-таки не, взял! Позор. Стыдно вспомнить!..
На щеках Пензы выступила легкая краска. Он чуть было не ответил что-то резкое, но заметил, что на всех лицах было написано чувство горечи и обиды. Было очевидно, что даже эта молодежь, бывшая младенцами в то время, переживала разгром тогдашней Красной армии, как чисто русский позор…
— Вы, дорогой мой Ведмедик, — спокойно начал он, — не вполне в курсе дела. Вы тогда еще, простите, под стол пешком ходили и вряд ли знаете, как проходила та война. Чтобы обвинять крупного полководца так резко, нужно действительно знать, а не только «слышать». А дело было так…
И опять с захватывающим интересом склонились молодые головы над мгновенно очищенным от бутылок столом. Опять под умелыми руками на столе был обозначен фронт и полилось увлекательно ясное, точное объяснение. Молодежь забыла, про недопитые бутылки и с затаенным дыханием слушала красочный рассказ про эпопею бурного польского похода… Как только Пенза кончил, разом посыпались замечания.
— Ну, это вот ясно… Клим сроду военным не был, а туда же полководец, маршал… Буденный напутал, да, видать, и Сталин только раз в жизни стрелял — да и то, когда в Тифлисе царское казначейство грабил. Он же никогда сроду солдатом не был… В политике он — мастак, но тут же знать нужно. А и верно — Тухач не виноват. Что же сделать с такой братвой: чего моя левая нога хочет? Не армия была, а партизанщина…
— Но зато теперь Красная армия не той чета, — восторженно блестя глазами, воскликнул Ведмедик. — Теперь иное дело!..
Песенка, звонко и свежо пропетая Таней, внесла в оживленную военную дискуссию что-то интимное и бодрое.
— Классически, — одобрил Полмаркса. — Здорово спето, Танька. И во-время. Именно «всех сильней». Говорят, теперь Тухачевский здо-о-о-рово нашу армию подтянул и подковал.
— Только держись! — вспыхнул Ведмедик. — Никого не боимся. Никаких ни фашистов, ни капиталистов. А Тухача я, пожалуй, зря облаял. Он теперь свое дело здорово делает. Даже вот автомат вводит.
— А знаете что, ребята, — вызывающе вставила Варя. — Если будет война, то кто выиграет войну?.. Русская женщина!
— Вот на… Это почему такое?
— А потому, что война будет всенародная. И если там, в этих дурацких загармоницах, баба на подневольном положении: кровать, кухня, пеленки, да домик, то у нас, в советской России, женщина может вместе с любым мужчиной рядом стоять и драться — и на фронте и в тылу. И инженером, и техником, и машинистом, и летчиком, и снайпером, и офицером, и трактористом, и танкистом. Совсем другая бабья порода пошла. Попили нашей кровушки, товарищи мужики! Будя!
Зазвучали мужские протесты. На комсомолку накинулись, вырвали из ее рук трубку и началась приятельская веселая возня. Пенза смотрел на все это с добродушием могучего, большого пса, наблюдающего за возней щенков.
— Эка разыгрались, — покровительственно произнес Полмаркса, присаживаясь к Пензе. — А ведь неунывающее племя наше советское. Веселость из него так и прет.
Пенза кивнул головой.
— Это потому, что оно, это племя, всем довольно. В старых еврейских легендах говорится, что Моисей вывел свой народ из Египта и повел его «в страну обетованную». Поход длился целых 40 лет. Старики все повымирали, а молодежи после пустыни новая земля показалась сущим раем…
Комсомолец недоуменно поднял брови.
— Ну, так что?.. Причем это?
— Да так, — уклонился от прямого ответа рабочий. — Просто наше советское племя иной жизни не видело и сравнения не знает. Вот ему немного и нужно, чтобы быть довольным.
Ни Таня, ни Полмаркса не поняли, что, собственно, хотел сказать этими словами их взрослый гость. Комсомолец пристально вгляделся в спокойное, властное лицо Пензы и неожиданно спросил:
— А скажите, дядя Миша… Вот гляжу я на вас и кого-то мне ваша личность напоминает. Прямо, страх что-то знакомое!.. Вы, как ударник и изобретатель, не печатались в газетах? По случаю премий ваших?
— А ведь и верно, — откликнулась Таня, с улыбкой заглядывая снизу в лицо своего соседа. — На кого-то вы, Миша, очень здорово похожи!
Пенза спокойно пожал плечами и потянулся к пустой консервной коробке, заменявшей пепельницу, чтобы выколотить свою трубку.
— Только теперь заметили? Эх, вы, молодые зоркие глаза. Снайперы… Совы вы, а не стрелки… Да конечно же, я на кого-то похож. Не только на папу и маму… Ну, да я вам подскажу — меня уже сколько лет на производстве дразнят. В цехе прямо проходу нет: Тухачевский — и точка…
Опять зашумел, хор восклицаний.
— А и верно! Ну, прямо вылитый маршал! Только что, пожалуй, ростом не вышел, да плечьми поуже. А так— сплошной маршал.
— Ох, Миша, — лукаво заглянула Пензе в глаза Таня. — Ох, зря вы сознались. Вас теперь только «маршалом» звать и будут. У нас ребята зубастые… Кличку прицепят твердо.
— Ну, так что же? Есть Ведмедик, есть д'Артаньян, есть Королева и Полмаркса. Почему бы и Маршалу не быть? Пенза благодушно пожал плечами. — А мне что — зовите, как нравится. Этакая важность! — Ну, вот и ладно. Почему нашей компашке своего собственного маршала не заиметь? А потом, наш Миша в военном деле — прямо мастак. Так и чешет… Значит, заметано, товарищ маршал! Ведмедик, налей-ка по баночке по этому случайно случившемуся случаю.
Опять звякнули рюмки и темы веселого разговора пошли играть в чехарду. Полмаркса затянул пьяным голосом:
Шум и хохот опять заполнили комнатку. — Только вы там что хотите, — шепнула Таня, чокаясь с Пензой, — но я вас никогда маршалом называть не буду. — Это почему так? — улыбнулся тот.
— А потому, что вы для меня никакой не маршал, а Миша, просто милый Мишенька.
Слово прозвучало шутливо, но за этой шутливостью ясно почувствовались нежность и сердечность. Смеющиеся, чистые, голубые глаза сияли так правдиво и открыто, что закаменевшее сердце старого солдата было тронуто. Жесткие морщинки у углов его красивого, круто вырезанного рта, смягчились. Он ласково улыбнулся девушке и дружески похлопал по ее руке.
— Миша, так Миша… Не возражаю, Танюша. Ведь и мне надоело слово «маршал» — меня всегда так зовут… На моем заводе, конечно… Так что ж, милая королева, не выпить ли нам по этому случаю на брудершафт?
Лицо Тани радостно вспыхнуло и она хлопнула в ладоши.
— Идет, идет… Хорошо придумано. Эй, там, Четвертьмаркса, дай сюда бутылку.
— А ты чего вне очереди суешься?
— Да мы вот с Мишей на брудершафт выпиваем.
— Ого… Здорово! Околпачила-таки уже наша Танька бедного маршала. Ну, так и мы тоже, может, на ты выпить с маршалом хотим. Всякому, небось, лестно…
Пенза улыбнулся, глядя на окружающие его дружеские, веселые лица.
— Ладно. Согласен со всеми, но только — тпру —… Целоваться буду с одной Таней. А то губы у меня не казенные. Еще мозоли набьешь!