Если в тот момент почти никто не заметил предостерегающее-зловещей нотки в заявлении Нормана, то все они прочувствовали ее значение в течение последующих семи дней. К концу недели шестеро интеллектуалов испытывали нечто среднее между параноидальной манией величия и доходящим почти до истерии отчаянием.
Появление Тэлли на телевидении увенчалось огромным успехом. Он взял с собой (совершенно случайно-как сам утверждал) копию большого ряда пятен и после соло на барабане поймал себя на том, что показывает ее дикторам и телеаудитории Незамедлительно на студию обрушился поток телефонных звонков, телеграмм и писем - порой даже пугающих, если принять во внимание письмо какой-то женщины из Смоллхиллса, штат Арканзас, благодарившей Тэлли за то, что показал ей "чудесное воплощение Бога".
Драм-н-дрэг превратился в национальное помешательство. Среди быстро растущей орды его фанов стало обычным приветствием с отстукиваемым пальцами ритмом, включавшее сильный хлопок по плечу, чтобы выделить "ТА". (Здесь Гориус Мак-Интош сделал глоток из своей бутылки и вмешался в разговор, сообщив о стихийной процессии в больнице, ритмично марширующей с сильным шагом на "ТА". Безумное шествие было прервано силами обслуживающего персонала, и двое больных обратились в медчасть по поводу сильных ушибов). "Нью-Йорк Таймс" поместила сообщение из Южной Африки, в котором описывался разгон полицейскими толпы студентов Кейптаунского университета, скандировавших "Шлумп Шлидди Шлидди. Шлумп ШЛА Шли" - что являлось, как заявили корреспондентам, лозунгом противников апартеида, составленным на искаженном африканере.
Но как в том, так и в другом случае музыкальная фраза на барабане и ряд пятен на холсте уже перешли в разряд новостей, заставив Саймона и его друзей засмеяться и содрогнуться одновременно. Небольшому городку в штате Индиана пришлось бороться с неожиданно захлестнувшим его новым явлением, прозванным в молодежной среде Барабанной Субботой. Некий радиотелерепортер известил, что последним криком моды среди студийного персонала стали "кляксо-карточки", их носили в сумках или нагрудных карманах, чтобы в любую минуту извлечь и уставиться, - считалось, что это незаменимое средство от скуки, приступов раздражения и хандры. В сообщениях о кражах среди прочих вещей, заявленных пропавшими, стали фигурировать "только что купленные пятнистые портьеры", одна женщина заявила, что ее не интересуют "пропавшие предметы", умоляла вернуть лишь портьеры, имевшие большое успокаивающее воздействие на мужа. В школах настоящим поветрием стали куртки с изображением ряда известных пятен, на драм-н-дрэговских вечеринках появляться можно было только в чем-то, украшенном теми же пятнами. Некий английский прелат в своей проповеди яростно обрушился на "эту новую оглушающую американскую манию, по-ягуарьи скрытно наносящую тяжелые увечья". Сальвадор Дали наотрез отказался говорить что-либо об этом интервьюировавшему его журналисту, за исключением двух загадочных слов: "Время пришло".
Заикаясь, Гориус Мак-Интош объявил, что в лечебнице стало "совсем горячо". Дважды за прошедшую неделю его выгоняли с работы и затем опять восстанавливали. Подобным же образом в больнице сначала запретили, а потом снова стали поощрять - в основном уступая просьбам помощников психиатров - действия сторонников мгновенной терапии. Копии Мак-АТШПа попали в руки врачей общей практики, которые, игнорируя подлинное назначение, использовали их вместо электрошока и транквилизирующих препаратов. Группа прогрессивных психиатров, именующая себя "Младотурки" *, распространяла утверждение, что "Мак-АТШП" являет собой опаснейшую со времен Альфреда Адлера угрозу классическому психоанализу Фрейда, и добавляли к этому жутко ученые ссылки на средневековую Манию плясок. Это свое сообщение Гориус закончил, почти испуганно оглядывая пятерых друзей и крепко прижимая к груди бутылку виски.
Лафкадио Смитс, казалось, был взволнован не меньше предшественника, даже когда говорил о прибылях своих разрастающихся предприятий. Один из его четырех чердаков был ограблен, а другой среди бела дня захватил рыжебородый сатанист Гринвич-Виллиджа, заявивший, что ряд пятен - это не что иное, как добытый обманным путем таоистский магический символ ужаснейшей силы. Были и анонимные письма с угрозами, исходившими, по мнению Лафкадио, от преступного наркосиндиката; мафиози считали его автором
* То есть активные сторонники реформ (по аналогии с реформистской националистической партией, созданной в Турции в конце XIX века).
"кляксо-карточек", составляющих конкуренцию героину и являющихся более слабой разновидностью наркотика. Он заметно вздрогнул, когда Тэлли поведал собравшимся о том, что фаны пристрастились к выпускаемым Лафкадио пятнисто-узорчатым галстукам и рубашкам.
Лестер Флегиус сказал, что вышедшие из печати экземпляры дорогого и солидного промышленного журнала с его притягивающим внимание символом уже стали редкостью, многие исчезают прямо из частных офисов и состоятельных домов или, что случается чаще, из них просто выдирают страницы.
У Нормана Сэйлора из его запертого университетского кабинета на третьем этаже стянули две фотографии самых первых брызг-пятен, и вскоре огромная их копия, нарисованная каким-то черным водостойким веществом, появилась на дне бассейна женской гимназии.
По мере того как интеллектуалы продолжали обмениваться информацией, становилось ясно, что они даже больше, чем казалось на первый взгляд, были обеспокоены всеохватывающей властью барабанной фразы и ряда брызг, равно как и провалом своих попыток справиться с этим наваждением, следуя советам Нормана. Во время дневного воскресного концерта в баре Тэлли, как заевшую пластинку, заклинило на этом ритме на целых десять минут, прежде чем ему удалось остановиться Но особенно насторожило то, что ни один из присутствовавших в зале этого не заметил - он был твердо убежден, что если бы не порвалась кожа барабана, они сидели бы, как примерзшие, до тех пор, пока он, молвтя руками, не умер бы от изнеможения.
Да и сам Норман, ища спасения в шахматах, поставил в блице мат, передвигая фигуры в отсчитываемом подсознанием ритме р-румп-титти, так что последний ход пришелся как раз на ти ход пешкой после сильного шаха ферзем на ТА. Лафкадио, принявшись готовить обед, поймал себя на том, что, мешая салат, выделывает рукой р-румп-титти кренделя ("как одержимый, стараясь перемешать все именно так, как сказано в старинном испанском рецепте", - засмеялся он, но в голосе сквозило отчаяние). Лестер Флегиус в качестве избавления от наваждения выбрал общение с дамойспириткой, с которой вот уже десять лет был связан исключительно платоническим чувством, и тоже поймал себя на том, что в ритме р-румп-титти несколько "оживляет" то единственное целомудренное объятие, которое они позволяли себе при встречах Феба вырвалась из этого объятия и со всего размаха влепила ему оплеуху. Но больше всего Лестера ужаснуло то, что удар пришелся точно на ТА.
Сам же Саймон Грю, который за целую неделю так ни разу и не вышел из своей квартиры, а только, трясясь, блуждал от окна к окну в грязном старом банном халате, в один из дней вздремнул в своем разломанном кресле и увидел ужасную картину (перед тем как задремать, он острыми краями материи сильно поранил кисти рук, чтобы уменьшить их подергивание). Нескончаемой толпой по пыльному, изрезанному каменистому ландшафту тяжело тащилось все человечество, зловеще выкрикивая проклятую фразу. Мимо проходили группы, несущие плакаты высотой с двухэтажный дом ("Как на этих советских парадах", сказал он) с мрачным изображением большого ряда пятен-брызг. Кошмар продолжала картина распространения смертельной инфекции земным космическим кораблем на планеты, вращающиеся вокруг других звезд.
Как только Саймон закончил, со своего кресла медленно поднялся Гориус Мак-Интош. Рука с бутылкой виски будто ощупывала пространство перед ним.
- Вот оно! - процедил он, обнажив в страшном оскале стиснутые зубы. - Именно это и происходит сейчас со всеми нами. Это нельзя выкинуть из наших мозгов. Это нельзя вытащить из наших мышц. Психосоматическое рабство! - Он как слепой, медленно двинулся через образуемый шестью креслами круг к сидевшему напротив Лестеру. - Это то, что происходит все время со мной. Ко мне приходит пациент, он садится с другой стороны стола и с глазами, мокрыми от слез, говорит - "Помогите мне, доктор Мак-Интош". Я ясно понимаю его проблемы, я знаю, как ему помочь, - я встаю и иду вокруг стола к нему, - он стоял как раз над Лестером, держа бутылку высоко над плечом дизайнера, - наклоняюсь как можно ближе к его уху и кричу: "РУ-РУМП-ТИТТИ-ТИТТИГУМ-ТА-ТЯ!".
В этот момент инициативу решил взять Норман Сэйлор, поручив Тэлли и Лафкадио привести в чувство Гориуса. Теперь, когда припадок на время отпустил его, психиатр, казалось, вполне осознал происходящее и был удивлен, пожалуй, больше всех. Специалист по истории культуры человечества решительно шагнул в центр круга. Выглядел он очень ободряюще: многозначительно вздымающаяся трубка, сильная выразительная челюсть, серовато-дымчатый твидовый костюм. Впрочем, руки с зажатой в одной из них трубкой он сейчас заложил за спину.
- Теперь послушайте меня, - резко произнес он: - Мои исследования по большому счету еще не закончены, но я достаточнодалеко продвинулся, чтобы понять, мы имеем дело с неким абсолютным символом, являющимся суммой всех символов. В нем заключено все - рождение, смерть, спаривание, убийство, божественная и демоническая власть, все проявления жизни судьбаог начала и до конца - до такой степени, что даже недолго посмотрев на него, услышав его или воспроизведя его, вы почувствуете, что жизнь вам уже просто не нужна.
В мастерской было очень тихо. Пятеро интеллектуалов смотрели лишь на него. Норман качнулся с пятки на носок, как самый обыкновенный преподаватель колледжа, но было видно, что руки его напряглись и он еще крепче сжал их за спиной, борясь с посторонним воздействием.
- Как я сказал, изучение вопроса еще не закончено, но ясно, что на большее времени нет. Мы должны действовать на основании заключений, которые я вывел из фактов имеющихся на данный момент. Мы должны допустить, что человечество обладает реально существующим коллективным бессознательным разумом, уходящим на тысячелетия в прошлое и, насколько я могу судить, в будущее. Этот коллективный бессознательный разум можно представить в виде огромного темного пространства, через которое с трудом, но иногда все же могут проходить радиопослания. Мы должны также допустить, что барабанная фраза и ряд пятен-брызг пришли посредством этого расположенного внутри нас радио от человека, жившего более ста лет назад. У нас есть все основания полагать, что этот человек является или являлся прямым в седьмом колене предком по мужской линии присутствующего здесь Тэлли. Он был шаманом. И изо всех сил стремился к власти. Он действительно потратил всю свою жизнь на поиски заклинания, которое наложило бы заклятие на целый мир. И в конце концов, по-видимому, нашел его, но умер, так и не успев ни применить, ни даже воплотить его в звук или знак. Представляете его досаду?
- Норм прав, - угрюмо сказал Тэлли. - Это был ужасно злой человек, как мне говорили, и уж очень настойчивый.
Норман энергично кивнул, что было также и просьбой о полном внимании. По его лбу стекал пот.
- В один прекрасный день оно пришло к нам, а именно к Тэлли и через него - к Саймону, потому что шесть наших умов, мощно усиливая друг друга, на мгновение оказались открыты для получения этой информации, и потому, что на другом конце есть или был отправитель, долгое время стремившийся передать это послание одному из своих потомков. Мы не можем с абсолютной точностью определить местонахождение отправителя: человек с научным взглядом на вещи, очевидно, скажет, что это неясная часть пространственно-временного континуума, в то время как человек верующий, видимо, будет доказывать, что это рай или ад.
- Я бы безоговорочно высказался за последнее, - объявил Тэлли. - Как раз подходящее для него место.
- Прошу тебя, Тэлли, - проговорил Норман, - где бы он ни был, нам нужно надеяться, что существует контрформула или отрицательный символ - ян к этому инь *, которые он тоже хочет или хотел передать, что-то, способное остановить этот выпущенный нами на мир поток сумасшествия.
- А вот здесь я вынужден не согласиться. Норм, - прервал его Тэлли с еще более угрюмым видом. - Если бы старому прапрапрапрапрадеду удалось начать что-либо мерзкое, он никогда бы уже не захотел остановиться, особенно если бы знал, как это сделать. Говорю же вам - он был ужасно, ужасно злой человек и...
- Прошу тебя, Тэлли! Характер твоего предка мог измениться под воздействием новой среды. Более могущественные силы могли поработать с ним в этом плане. В любом случае, единственная наша надежда заключается и том, что он обладает контрформулой и может нам ее передать. Дня этого мы должны попытаться искусственным образом воссоздать в мастерской те условия, при которых осуществилась первая передача.
Лицо Нормана перекосилось от острой боли. Он разжал руки и, поднеся к лицу, стал осматривать ладони. Трубка упала на пол. Он смотрел на большой волдырь, образовавшийся от горячей чашечки трубки. Затем, сомкнув руки перед собой - ладонь к ладони - и корчась от боли так, что это заставило Лафкадио содрогнуться, снова заговорил, но теперь уже совсем по-другому - с огромным напряжением выкрикивая слова:
- Слушайте, мы должны действовать немедленно, используя только то, что сможем быстро раздобыть. Каждый
* Два начала в китайской философии.
обязан слепо довериться мне. Тэлли, я знаю, ты больше не употребляешь ее, но все-таки сможешь достать "травки", настоящий размельченный лист? Хорошо, нам должно хватить двух или трех дюжин "косяков". Гори, я хочу, чтобы ты достал и принес текст этой самоусыпляющей болтовни, она очень эффективна. Нет, твоей памяти я не доверяю, и, кроме того, могут понадобиться копии. Лестер, если ты уже вполне убедился, что Гори не повредил твою ключицу своей бутылкой, иди вместе с ним и проследи, чтобы он пил большей частью кофе. На обратном пути купите несколько пучков чеснока, дюжину красных железнодорожных факелов и наменяйте побольше десятицентовых монет. Да, позвони своей спиритке и всеми правдами и неправдами добейся, чтобы она приехала сюда - ее таланты могут оказаться для нас бесценными. Лаф, прорвись на свой чердак и принеси светящейся краски и черные бархатные драпировки, которыми вы пользовались с твоим рыжебородым другом - да-да, я знаю об этой дружбе! - когда увлекались черной магией. Саймон и я останемся в мастерской. Отлично, тогда...
Спазм исказил все его лицо, вены на лбу вздулись, руки судорожно дергались в некой борьбе - он сопротивлялся постороннему воздействию, которое грозило взять над ним верх. - Отлично, тогда - Р-румп-титти-титти-тум - ТО-РО-ПИ-ТЕСЬ! Спустя час мастерская напоминала объятую пожаром эвкалиптовую рощу. В тусклом свете, проникавшем сквозь кабалистически разрисованные драпировки на окнах и падавшем через застекленный люк на крыше, вырисовывались неясные очертания Саймона на самом верху лесов и пяти других интеллектуалов, прижавшихся к стене и усердно пыхтевших самокрутками. В их головах, полностью очищенных марихуаной от мыслей, все еще звучали последние, прочитанные сочным басом Лестера Флегиуса слова из принесенного Гори листка.
Феба Сальтонстолл отказалась от самокрутки, заметив просто: "Нет, спасибо, у меня всегда с собой свой пейотль *". Закрыв глаза, одетая в белую, как саван, со складками в
* Обладающий наркотическим действием кактус, используемый индейцами Мексики и некоторых районов Юго-запада США. Содержащееся в нем вещество - мескалин - относится к психоделическим средствам типа ЛСД и марихуаны.
греческом стиле мантию, она возлежала на трех маленьких диванных подушечках у противоположной стены.
Комнату по периметру на уровне середины стены опоясывала слабо светящаяся линия, образуя по ходу шесть тупых углов, не считая собственных четырех углов мастерской. Как сказал Норман, это было точным топологическим подобием магической пентальфы, или пентаграммы. Едва различались прибитые к каждой двери пучки чеснока и разбросанные перед ними крошечные серебристые кружочки.
Норман щелкнул зажигалкой, и к шести красным точкам самокруток добавился маленький язычок голубого пламени.
- Время приближается! - надтреснутым голосом прокричал Норман и неуклюжей походкой торопливо обошел, зажигая, двенадцать железнодорожных факелов, вбитых в пол прямо сквозь большой холст картины.
В этом красном адском огне они увидели друг друга. Бесы. Феба застонала и беспокойно заметалась у стены. Кашлянул Саймон - густые облака дыма достигли потолка, окутав леса.
Раздался крик Нормана Сэйлора:
- Вот оно!
Феба слабо взвизгнула и изогнулась, будто через нее пропустили разряд тока.
На лице Талиаферро Букера Вашингтона появилось выражение мучительной боли, смешанное с удивлением, как если бы его ткнули сзади булавкой или горячей кочергой. Он властно поднял руки и отбарабанил на своей серой африканской колоде короткую фразу.
Где-то наверху, в облаках адского дыма, мелькнула рука с двадцатисантиметровой кистью, ниспослав вниз большой, распадающийся в воздухе, сгусток. Он шлепнулся на холст точным отображением короткой фразы, пробарабаненной Тэлли.
Тотчас же мастерская превратилась в улей, где все действия подчинены определенной цели. Руки в толстых перчатках выдернули железнодорожные факелы и затушили их, погрузив в расставленные в конкретных местах ведра с водой. Были сорваны драпировки и распахнуты окна, включены два электровентилятора. Поскользнувшегося, на последних ступеньках приставной лестницы Саймона в полуобморочном состоянии быстро оттащили к окну - так, чтобы его голова оказалась снаружи. Он жадно ловил воздух. У другого окна осторожно положили Фебу Сальтонстолл. Гори проверил ее пульс и успокаивающе кивнул.
После этого пять интеллектуалов собрались вокруг большого холста и стали удивленно его рассматривать. Чуть позже к ним присоединился и Саймон.
Новый ряд ярко-красных, коммунистического цвета пятен-брызг решительно отличался от множества других располагавшихся под ним пятен и представлял собой абсолютную копию-близнеца новой барабанной фразы.
Спустя некоторое время шестеро интеллектуалов принялись его фотографировать. Их действия были точно выверены, однако они испытывали полное безразличие к тому, что делали. Со стороны казалось, будто они и не видят, что изображено на холсте. И даже засовывая в карманы уже готовые фото (отретушированные таким образом, что на пустом белом фоне оставался лишь последний ряд брызг), они не удосужились хотя бы мельком взглянуть на изображение.
Вдруг от одного из открытых окон донесся шорох драпировок. Феба Сальтонстолл, о которой совсем забыли, пришла в себя и пыталась сесть, с видимым отвращением оглядывая все вокруг.
- Отвези меня домой, Лестер, - слабо, но настойчиво попросила она.