Она не стала спрашивать, что это за дела, хотя я думал, что она спросит. Минуту мы постояли молча, и я заметил на ее глазах маленькие звездочки-слезинки.
- Джаксиан вернется в Ургалон? - спросил я.
- Он был очень счастлив там.
- А верховная жрица Саньяла? - безжалостно спросил я. - Она должна остаться в Занадоне и служить городу?
Насколько это возможно для одного человека, она будет править им. Ее отец должен очень гордиться тем, чего добился. Она никогда не сможет уехать, а Джаксиан никогда не сможет вернуться.
Что за сложные создания эти смертные! Джаксиан Тарпит просто крайний случай. При всей своей подлости его отец не лишен был чувства юмора и мог даже искренне верить в то, что печется о нуждах города, когда замышлял посадить свою дочь на трон верховной жрицы. Фотий - гнусный убийца - был одновременно и великолепным бойцом сверхчеловеческой храбрости. Ториан, закаленный в боях герой, оставался все же человеком и в силу этого проявлял слабость: дважды отказывался он умереть за честь. И я - я, Омар, неутомимый искатель правды поднял искусство обмана на недосягаемую, святотатственную высоту.
И только Шалиаль Тарпит была пряма и чиста. Я не сомневался, что она останется верна обетам, принесенным Майане...
Тут я увидел, что Шалиаль Тарпит смотрит на меня со странной улыбкой.
- Но, Боже! Верховная жрица должна подавать пример своим младшим сестрам и послушницам. Останься я здесь, только представь себе, что за скандал выйдет!
- Какой еще скандал? - удивился я. Ее улыбка сделалась шире, и я вспомнил, что бывает, когда бот любят смертных. Конечно же, Шалиаль не сможет оставаться верховной жрицей - она вообще не сможет жить в Занадоне. - О! Но он ведь будет наделен дарами, правда?
- Она! - твердо заявила Шалиаль. - Балор говорит, что его сыновья такие большие, что их почти невозможно выносить. Ужасно хлопотно, говорит он.
Тут мы оба начали смеяться, и женщины с детьми, стоящие на стенах, удивленно смотрели на нас, слыша, как верховная жрица и святой Рош заходятся от веселого смеха.
Нет, самым тяжелым из того, что я перенес, будучи богом, было то, что я не мог обнять ее и прижать к себе, как мне этого ни хотелось. Будь на мне хоть набедренная повязка, я бы рискнул.
***
История этой битвы хорошо известна, так что я не буду утомлять вас подробностями. Я видел почти все сражение, но с большого расстояния, так что кровь, вонь и ужас войны не коснулись меня. На расстоянии это казалось скорее медленным танцем или величественным приливом. Форканцы попали под жернова Кразата и были перемолоты. Кто может биться против бога войны?
Вооруженные длинными мечами, верхом на крепких и выносливых лошадях, форканцы не встречали еще в Пряных Землях никого, кто мог бы устоять перед их натиском. Не встречали до тех пор, пока не наткнулись на бронзовую стену Занадонского войска. Они накатили темной волной и разбились брызгами о скалу. Поворачивая, чтобы перестроиться, они обнаружили, что путь им преграждает вспухшая от дождей Иолипи.
И тут с обеих сторон на них обрушились беженцы. Воины Занадона встали неодолимой стеной с одной стороны, река стискивала их с другой, и форканцы оказались в западне, без надежды на пощаду. Кразат считает, что воевать надо решительно.
Форканские воины всегда отличались беспощадностью; не ожидали они пощады и от врагов. Форканские женщины слишком уродливы, чтобы кто-то пожелал их даже в качестве рабынь. К закату воды Иолипи сделались красными, последний форканский ребенок был убит, и орда навсегда ушла в прошлое.
***
Молодая луна только-только взошла на западе, когда Балор под бурю восторженных возгласов проехал по Большому Проспекту. Не так-то просто кричать во всю глотку, лежа лицом в пыли, но горожанам Занадона это удавалось блестяще. И так поступали и богатей, и сановники, и даже жрецы.
Не задерживаясь, прошел он прямо в покои верховной жрицы, где мы с Шалиаль ждали его.
Тут он рухнул...
Мы стащили с него все эти невероятные доспехи, оставив Джаксиана Тарпита лежать на ковре в окружении груды бронзы и насквозь пропотевшего нижнего платья. Его борода и волосы свисали мокрыми прядями, во многих местах кожа стерлась до крови, а лицо было серым от усталости.
Шалиаль опустилась на колени и вытерла ему лицо.
- Боже? - испуганно прошептала она. - Что тебе нужно, Боже?
- Вина, - пробормотал он. - И жратвы. Целый день не ел. И помыться тоже не помешало бы.
Мы принесли ему все это, ибо давно приготовились к его приходу. Он хлебнул вина и чуть приободрился. Шалиаль омывала его, а я совал ему в рот еду жуткое количество еды. Он ел, как оголодавший конь. Он ел даже лежа на животе, пока она протирала ему спину и делала массаж.
Потом он отодвинул остатки еды, а Шалиаль окончила массаж. Он все еще сидел на полу - великан, усталый от тяжелой битвы. Его веки слипались.
Он озадаченно смотрел на меня с минуту, как бы раздумывая о чем-то. Потом вспомнил.
- Он жив. Показал себя хорошо. Он неплохо начал.
- Спасибо, - сказал я. - Что начал?
Джаксиан устало покачал головой:
- Понятия не имею. О ком это мы? Это все, что я знаю.
- Ты можешь дойти до кровати, Боже? - тревожно спросила Шалиаль, опускаясь на колени. Я подумал, сможем ли мы с ней поднять его вдвоем, и решил, что, возможно, и сможем, но пробовать мне не хочется.
- Думаю, что смогу, - пробормотал он. Он уперся рукой в пол, чтобы подняться, но снова осел.
Шалиаль покосилась на меня.
- Бог ушел? - спросила она, прикусив губу.
- Он сделал свое дело, любовь моя.
Она кивнула. Джаксиан призывно надул губы. Она наклонилась и подарила ему невинный поцелуй.
Он обиженно тряхнул головой.
- Нет, это слишком похоже на обычную сестру.
Она попробовала еще.
- Ага! - вскричал он, вскакивая на ноги и увлекая ее за собой. Он крепко обнял ее, и они страстно поцеловались.
Я пошел к двери. Проходя мимо них, я похлопал его по плечу.
- Что-нибудь еще нужно? - спросил я. - Может, немного тамариска?
- Вон! - страшным голосом взрычал Балор.
Я выскочил как испуганный заяц. Когда я закрывал за собою дверь, я услышал смех и скрип кровати.
***
По дороге из покоев я задержался обернуть вокруг бедер полотенце. Так я почувствовал себя гораздо лучше. Нет, я, право же, начал понемногу возвращаться к реальности, словно в первый раз за два дня проснулся или протрезвел. Мир сделался отчетливее. Я видел древние камни храмовых стен и пляшущие язычки свечей. Я чувствовал запахи старого мыла, и прокисшего супа, и кожи, и еще - чуть-чуть - слабый запах тамариска. Я слышал далекое пение храм продолжал жить своей повседневной жизнью, как жил тысячи лет, с тех пор как на этом месте не было ничего, кроме тамарисковой рощи.