Ральф чувствовал, что ему необходимо отдохнуть, посидеть на свежем воздухе - последние полчаса были очень напряженными.
Снизу доносилось слабое гудение большого города. В небе беспрерывно летали воздухолеты. Время от времени с едва слышным жужжаньем проносились трансатлантические и трансконтинентальные воздушные лайнеры.
Иногда один из воздухолетов пролетал близко - может быть, в 500 ярдах от Ральфа, и тогда пассажиры вытягивали шеи, чтобы лучше увидеть его "дом", если можно было так назвать это здание. Скорее это была круглая башня диаметром 30 футов, высотой 650 футов. Построена она была из кристаллического стекла и стилония. Это была одна из достопримечательностей Нью-Йорка. Благодарный город признал гений Ральфа и оценил его заслуги перед человечеством. В честь него и была воздвигнута эта громадная башня на том самом участке, где несколько веков назад находился Юнион-сквер.
Диаметр верхней ее части в два раза превосходил диаметр основания. Наверху размещалась исследовательская лаборатория, известная всему миру. Комнаты в башне были круглые, и лишь с одной стороны, где находилась труба электромагнитного лифта, форма эта нарушалась.
Ральф погрузился в размышления, заставившие его забыть обо всем окружающем. У него не выходил из головы образ девушки, которую ему только что удалось спасти. В ушах у него все еще звучал ее нежный голос. Обычно ученый настолько был увлечен своей работой, что женщины в его жизни не играли никакой роли- он просто о них не думал. Наука была его любовью, а лаборатория - домом.
Но за эти последние полчаса он вдруг стал по-новому смотреть на мир. Красивые глаза Элис, ее губы, голос взбудоражили его до глубины души...
Ральф провел рукой по лицу. "Нет, не мне думать об этом. Ведь я лишь орудие, орудие для развития науки на пользу человечества. Я не принадлежу себе, я принадлежу правительству, которое кормит меня, одевает, заботится о моем здоровье. Я плачу дань за присвоенный мне плюс". Да, в его распоряжении было все, чего он хотел. Достаточно сказать слово - и любое желание его исполнялось.
Временами ограничения, которым подвергали его бдительные врачи, тяготили Ральфа, и ему хотелось отдать дань тем маленьким дурным привычкам, которые так разнообразят жизнь. Иногда ему страстно хотелось быть простым смертным.
Ральфу не разрешалось самому проводить опасные опыты, которые могли бы поставить под угрозу его жизнь, бесценную для правительства. Для этого ему разрешали брать из тюрьмы осужденного на смерть преступника. И если преступник оставался жить, казнь заменялась ему пожизненным заключением.
Но как всякому истинному ученому, Ральфу хотелось самому производить опасные опыты. Пусть риск - ведь без него жизнь утрачивает свой интерес. Возмущенный, он отправился однажды к правителю планеты, в подчинении которого было пятнадцать миллиардов человеческих существ, и попросил освободить его от работы.
- Мое положение невыносимо!-горячо жаловался он. - Необходимость подчиняться всем этим ограничениям сводит меня с ума. Я все время чувствую себя подавленным.
Правитель, человек мудрый и доброжелательный, нередко лично навещал. Ральфа, и они подолгу обсуждали этот вопрос. Ученый протестовал, а правитель его уговаривал.
- Я просто пленник!-выпалил однажды Ральф.
- Вы великий изобретатель, - улыбнулся правитель, - и значите много для мирового прогресса. Для человечества вы бесценный, знаменитый ученый. Вы принадлежите миру, а не себе.
Ральф вспомнил, как часто повторялись эти беседы за последние несколько лет, как много раз правителю - тонкому дипломату-удавалось убедить ученого, что его предназначение в самопожертвовании и посвящении себя будущему человечества.
Размышления Ральфа прервал его слуга.
- Сэр, - обратился он к нему, - вас просят показаться в передаточной студии.
- Что еще?-спросил ученый, огорченный тем, что нарушили его покой.
- Сэр, люди узнали, что произошло час назад в Швейцарии, и хотят выразить вам свою признательность.
- Что ж, я, вероятно, должен подчиниться,-со скукой произнес ученый, и оба они вошли в круглую стальную кабину электромагнитного лифта. Дворецкий нажал одну из двадцати восьми костяных кнопок, и кабина стремительно, без шума и трения, устремилась вниз. Лифт не был оборудован ни тросами, ни направляющими - кабину держало и приводило в движение магнитное притяжение. На двадцать втором этаже кабина остановилась, и Ральф вошел в передаточную студию.
Едва ученый переступил порог, как раздались аплодисменты и приветственные возгласы сотен тысяч людей. Все это создавало такой шум, что Ральф вынужден был зажать уши.
В передаточной никого не было. Зато все стены были заняты громадными телефотами и громкоговорителями.
Несколько веков назад, чтобы приветствовать знаменитость, народ собирался где-нибудь на площади или в большом зале. Знаменитость должна была появиться лично, иначе никакой овации не было бы. В общем способ был достаточно громоздким и неудобным. В те времена люди, жившие в отдаленных местах, не видели и не слышали ничего, что происходило в мире.
Подвигу Ральфа газета посвятила специальный выпуск и предлагала своим читателям встретиться с ученым в пять часов пополудни, чтобы выразить свое восхищение.
Естественно, все, у кого было свободное время, попросили компанию телепередач соединить их с магистралью изобретателя. Теперь эта просьба выполнялась.
Ральф 124С 41+ вышел на середину комнаты, чтобы его все хорошо разглядели, и поклонился. Поднялся оглушительный шум, и, так как он не только не стихал, но становился все громче, ученый умоляюще поднял вверх руки. В несколько секунд аплодисменты смолкли, и кто-то крикнул: "Речь!"
Ральф коротко рассказал о происшедшем, поблагодарил зрителей за внимание и вскользь упомянул о спасении девушки, подчеркнув при этом, что он не рисковал жизнью и потому не может быть назван героем.
Однако громкие крики "нет, нет!" показали ему. что никто не соглашается с тем, как скромно оценивает он свой подвиг.
Как раз в этот момент внимание Ральфа привлекли два человека в толпе. На каждом экране было по нескольку тысяч лиц, которые к тому же все время двигались, так что их изображение было сильно затуманено. Ученого, напротив, зрители видели хорошо, поскольку каждый настроил свой аппарат так, чтобы в фокусе находился лишь один предмет.
Ральф уже давно привык к этим искаженным и затуманенным изображениям своих зрителей.
Ему не раз приходилось появляться перед народом, желающим выразить ему свою признательность за какую-нибудь оказанную им необычайную услугу или за поразительное научное открытие, которое ему удалось сделать, Ральф сознавал необходимость подчиняться этим публичным чествованиям, но в душе он несколько тяготился ими.
Ни толпа, ни отдельные люди его особенно не занимали, с каждого экрана на него глядело множество незнакомых лиц, и ученый даже не пытался отыскать среди них своих друзей.
И все же из всех отображенных на экранах телефотов людей два человека несколько раз привлекли внимание Ральфа, пока он произносил свою короткую речь. Каждое из этих лиц занимало по целому экрану, и хотя внешне они мало походили друг на друга, в выражении замечалось поразительное сходство. Было похоже, что эти два человека тщательно изучают великого ученого, словно хотят твердо запечатлеть в памяти его черты. Хотя Ральф и не чувствовал неприязни в их пристальном, почти гипнотическом взгляде, он ясно ощущал, что они смотрят на него совсем не так, как остальные зрители. У него было впечатление, словно эти два незнакомца разглядывают его в микроскоп.
Одному из них было лет тридцать. Его можно было бы назвать красивым, но внимательный наблюдатель нашел бы, что глаза у него поставлены несколько близко друг к другу, а в линиях рта угадывается хитрость и некоторая порочность.
Другой был явно не уроженец Земли, а марсианин. Жителя Марса всегда можно было безошибочно узнать. Большие черные лошадиные глаза на удлиненном лице с меланхолическим выражением и длинные заостренные уши служили верным признаком марсианского происхождения. Приезжих марсиан в Нью-Йорке было не так уж мало, и присутствие одного из них не могло вызвать особенного интереса. Многие марсиане постоянно проживали в этом городе, хотя на Земле, как и на Марсе, существовал закон, запрещающий браки между уроженцами этих двух планет, и это удерживало марсиан от массового переселения на Землю.
Аплодисменты, последовавшие за окончанием речи ученого, совершенно затмили в его памяти эти две пары испытующих глаз. Но в его подсознании, этом чудесном механизме, неспособном ничего забывать, их облик запечатлелся неизгладимо, как фотографический снимок. Ральф поклонился и ушел под долго не смолкавшие овации толпы.
Лифт доставил его прямо в библиотеку, и он попросил принести ему вечернюю газету.
Слуга подал ему на подносе кусочек материала,прозрачного и гибкого, как целлулоид, размером не больше почтовой марки.
- Какой выпуск? - спросил изобретатель.
- Пятичасовой выпуск нью-йоркских новостей, сэр.
Ральф взял "газету" и вставил ее в металлический держатель, вправленный в откидную крышку небольшой коробки. Захлопнув крышку, он повернул выключатель на боковой стенке коробки. Тотчас же на противоположной белой стене комнаты спроектировалась страница "Нью-Йорк ньюс" в двенадцать столбцов, и ученый, сидя в кресле и удобно откинувшись на спинку, принялся читать.
В коробку была вставлена микроскопическая копия газетной полосы: увеличенная мощной линзой, она становилась удобочитаемой.
В газете было восемь полос, как это практиковалось и сотни лет назад, но полосы эти были напечатаны буквально одна на другой. Печатание производилось электролитическим способом, исключавшим применение типографской краски или чернил. Этот способ был изобретен в 1910 году одним англичанином и усовершенствован в 2031 году американцем 64Л 52: благодаря ему стало возможным печатать за один прием восемь разных текстов, накладывая их один на другой.
Эти восемь оттисков становились видимыми лишь под действием облучения разными цветами - каждый цветовой луч выявлял один из текстов "газеты". Использовались все семь цветов радуги, а белый цвет применялся для выявления напечатанных фотографий в их натуральном цвете. Благодаря этому способу можно было напечатать газету, в десять раз превышающую объем любой газеты XXI века, на кусочке пленки размером в почтовую марку.
Все редакции выпускали газеты через каждые полчаса, и тот, кто не имел собственного проекционного аппарата, мог прочесть газету, вставив пленку в особый карманный прибор с крупной лупой. Непосредственно под линзой находился вращающийся цветной диск, при помощи спектра можно было прочесть любую из восьми страниц.
Просматривая заголовки газеты, Ральф 124С 41+ увидел, что его последнему подвигу уделено много места. Были напечатаны снимки корреспондента, сумевшего заснять на месте сцену низвергавшегося с горы обвала. Фотографии были посланы телерадиографом тотчас после происшествия в Швейцарии, и "Нью-Йорк ньюс" отпечатала репродукции в красках уже через двадцать минут после того, как Ральф выключил в Нью-Йорке ультраэнергию.
Эти фотографии с коттеджем и альпийским пейзажем привлекли внимание ученого, бегло просматривавшего газету. Цветное изображение горы с низвергающимся грозным обвалом производило потрясающее впечатление.
Ученый повернул экран, включил зеленый свет, предназначенный для чтения технической страницы газеты представлявшей для него наибольший интерес.
Ральф очень быстро прочитал все, что его занимало, и, так как до обеда оставался свободный час, начал "писать" лекцию "О продлении органической жизни посредством П-лучей".