- Вытри все начисто, чтобы и следа не осталось. Расширь лакуну в дыру. Только жги наверняка, чтобы реверс был невозможен, а то... ты сам видел.
Гаст довольно сощурил глаза; такое решение его вполне устраивало.
Хиллари все же сдержал обещание, и из лаборатории пошел тем же коридором, чувствуя нарастающий страх и ускоряющийся пульс. Он с досадой вспомнил, что хотел побывать у Нанджу утром, но в суматохе начисто забыл, а теперь поздно - время упущено. Коридоры были темными, пустынными, уходящими куда-то в бесконечность, как во сне. Разметочные линии зон отделились от пола и повисли в воздухе; Хиллари боялся споткнуться и наступить на них. При повороте головы коридор смещался, принимая иное направление, и новая волна страха охватывала Хиллари. Он зашел в холл, где утром шли работы. Пол был чисто вымыт. Здесь собраны напольные и навесные конструкции, заполненные дренажом и грунтом, и некоторые растения уже обрели постоянную прописку. В нижней ванне красовались разноцветными листьями королевские бегонии и сенсивьеры, а средний ярус занимало вышеупомянутое "дерево" кривое, с переплетенным скрученным стеблем на корнях-подпорках, с огромными темно-зелеными листьями в дырах, разделенных широкими перемычками, оно показалось Хиллари живым, шевелящимся клубком не то змей, не то червей. Покачивая листьями и напрягаясь, оно лезло из земли, и пугающие тени расползались по стенам. В нос ударил густой терпкий запах свежеполитой земли. Кругом ни души, только тени, в которых взгляд Хиллари выхватывал то искаженное ненавистью лицо, то тянущиеся щупальца, то согнутые мрачные фигуры, то пасть с оскалом зубов. Не в силах сдержать разбушевавшуюся фантазию и ощущая стоящий в горле ком, Хиллари развернулся и быстро пошел вон из дендрария. Напоследок он явственно увидел скользнувшую по краю поля зрения большую серую крысу без хвоста и прибавил шагу.
* * *
Хиллари сидел в удобном кресле и отчужденно разглядывал свое лицо в зеркальной полировке шкафа. Заострившиеся черты, посеревшие губы и огромные глаза, казавшиеся черными от расширенных зрачков. Он задыхался, сердце бешено колотилось в груди, и пульс отдавался частыми ударами в голове, животе, кончиках пальцев. Необъяснимый страх владел всем его существом. Теперь ему казалось, что сердце не выдержит такой скачки, остановится или лопнет, и он умрет. Сердце продолжало лихорадочно биться, а Хиллари умирал каждую секунду. Ему хотелось метаться по кабинету Нанджу, и он лишь усилием воли удерживал себя на месте.
- Нельзя ли побыстрей? - спросил он Нанджу; он уже не мог скрывать раздражения, и голос прозвучал немодулированно звонко, с металлическим оттенком.
- Потерпи немного, Хиллари, - Нанджу говорила мягко, но непреклонно. Сейчас будет готов анализ.
- Что там анализировать?! Я и так скажу, что ведро адреналина в крови. Эту партитуру я по нотам знаю. Сделай мне что-нибудь, чтоб снять атаку.
- Хиллари, - Нанджу села напротив, взяв холодную руку босса в свои, теплые, - я бы хотела с тобой серьезно поговорить...
- Очень вовремя. Меня всего трясет; я боюсь, что сердце не выдержит...
- Выдержит, - уверенно кивнула Нанджу, - давление крови у тебя нормальное; есть небольшая тахикардия, но это характерно для адреналового криза. Во время бега давление повышается вдвое, а пульс втрое - ты же это выдерживаешь, не так ли? У тебя большой резерв компенсации, ты молод - ты справишься. А говорить с тобой именно СЕЙЧАС я хочу потому, что в другое время ты и слушать об этом не захочешь.
- Ладно, - сдался Хиллари. Неподходящий момент, чтобы спорить с врачом.
- Хиллари, я веду профилактические сетки на каждого работающего с машинами, и все подчиняются моим распоряжениям, кроме тебя и Гаста. Ты уже сидишь здесь; Гаст моложе тебя и пока справляется с перегрузкой, но и он сюда придет, если будет так же наплевательски относиться к своему здоровью. Я еженедельно докладываю тебе о состоянии операторов, и ты внимательно это выслушиваешь. А сам уклоняешься и от обследования, и от профилактики, бесконтрольно сидишь за стендом и пьешь табельные средства, подхлестывающие мозг. Вот и результат.
Хиллари хотел возразить, но сдержался. У него не было сил пререкаться.
- Люди - не киборги, они истощаются от таких нагрузок; человек эволюционно не приспособлен к системной работе; эволюция человека шла миллионы лет, а чудеса кибер-техники появились четыре с небольшим тысячи лет назад, и хоть за это время в популяции выделились люди с быстрым мышлением - но не в миллион же раз быстрей они работают... Суперактивный мозг нуждается в особом режиме, иначе сразу залетит в вегетативный криз. Ты не умираешь, Хиллари; это фантомы, химеры уставшего, рассогласованного мозга; непрерывная операторская работа ведет к тому, что клетки мозга хуже усваивают глюкозу, голодают и не могут вырабатывать сложные медиаторы, в "том числе те, которые поддерживают тонус жизни и удовольствия. Адреналин растет, серотонин падает, развиваются панические атаки и депрессии. То, что с тобой происходит, - результат биохимического дис-о баланса мозга и пренебрежения к себе. Я могу понять Гаста, у него не выработан стереотип контроля за здоровьем, к тому же он запойный трудоголик - но тебя? Хиллари, я не понимаю. Если только не считать, что процесс зашел так далеко, что ты полностью утратил самоконтроль. Тогда мне надо брать дело в свои руки и писать медицинское заключение о том, что по состоянию здоровья ты не можешь выполнять руководящие функции.
Хиллари, все это время с тоской считавший свой пульс, от таких слов очнулся и чуть не заорал. Отстранить его от дел по врачебным показаниям, отправить в санаторий в тот момент, когда проект собираются закрыть, а семья кукол-террористов ведет войну?! Из-за какого-то немотивированного страха? Ну нет, никогда! И Хиллари сразу же, не раздумывая, заявил:
- Я готов подчиниться любым твоим предписаниям, Нанджу. Назначай что хочешь, я все выполню - но я должен работать!
- Ты загонишь себя в полный невроз, Хиллари. Впрочем, твое согласие это уже хорошо; маленькая уступка все же лучше большого непонимания.
Нанджу повернулась и взяла распечатку с анализом, бегло ее просмотрела и произнесла, словно про себя:
- Ну, что я говорила?... Мыши бесхвостые еще не бегают?
Хиллари благоразумно промолчал.
Через пять минут Хиллари держал в руках порошок (растворить в теплой воде и залпом выпить), баллончик с успокоительным газом и с дозатором (через три вдоха перерыв на шесть минут) и полную программу реабилитации: режим, график, диета, список медитативных кассет и лекарств, нормализующих кровообращение и питание мозга. Но все это было не то, чего Хиллари так страстно желал.
- Нанджу... Сделай мне что-нибудь, сними приступ. Я не могу больше терпеть! Мне плохо; я боюсь, что...
- Алдорфин в вену ты от меня не получишь. Я не хочу делать из шефа табельного наркомана, - Нанджу была несгибаема. - Прими все по схеме, и через полчаса тебе станет лучше, и ты уснешь.
- Я проведу это время у тебя, можно? Мне страшно...
- Очень сочувствую, Хиллари, но в такие моменты человек словно возвращается в детство. Между врачом и пациентом возникают отношения типа "родитель - ребенок", а это уже потеря самостоятельности и вынужденная психологическая связь. Ты можешь с этим справиться сам. Ты уйдешь отсюда так же, как и пришел, по доброй воле и личному побуждению.
Хиллари поблагодарил младшего врача. Как психолог, он понимал, что Нанджу говорит чистую правду, но как человек - он хотел доброты и участия. Его пугало одиночество. Остаться в пустой комнате наедине со своими страхами было для него мучительнее, чем все возможные в будущем слухи и сплетни.
Он выпил разведенный порошок и подышал газом, он пробовал медитировать и петь мангры. Он пытался молиться и бить поклоны - все без толку: тоска сгущалась, сердце билось, страх не отступал. Он давно снял пиджак, расстегнул все пуговицы на рубашке - но удушье не проходило. Он включил кондиционер на + 16С и сидел на кровати, клацая зубами от холода. Он метался по комнатам, держась за голову, несколько раз хватая трэк, чтобы набрать номер и снова вызвать Нанджу, но бросал его, подержав пару секунд. Он даже пробовал скулить - но страх цепко держал 1 его в своих липких лапах. Чтобы дышалось свободнее.: Хиллари вынул из брюк ремень и, задержав в руках: узкую полоску хорошо выделанной кожи, вдруг пой мал себя - нет, не на мысли, а на желании, остром, пронзительном желании сделать из ремня петлю, накинуть ее на шею и... повеситься. И все муки тотчас же кончатся! И тут Хиллари испугался по-настоящему. Он не мог больше доверять себе; нельзя дольше оставаться одному, надо спасать себя от самого себя. "Я должен что-то придумать, - приказал себе Хиллари, - недаром же мне дан такой мозг..." И он решился.
* * *
Фанк вздрогнул, вскинул голову и озадаченно уставился на шефа "Антикибера", когда щелкнул замок, дверь ушла в пазы, и Хиллари предстал перед ним. Фанк, опираясь спиной о стену и скользя руками, поднялся, уступая место. Хиллари, трясясь крупной дрожью и сжимая под мышкой скатку спального мешка, опустился на приподнятый над уровнем пола мягкий пластик, где обычно лежали киборги. Ни мебели, ни туалета здесь не было; здесь вообще ничего не было. Не глядя по сторонам, Хиллари развернул мешок и начал устраиваться на ночлег. Фанк глядел на него в изумлении:
- Что-нибудь случилось?
- Если ты еще скажешь хоть слово, я буду бить, пока рука не устанет!
Фанк уселся рядом на корточки, внимательно вглядываясь в Хиллари. Затем, отведя взгляд и помолчав, он негромко подытожил:
- Все люди одинаковы.
- Это ты к чему? - Хиллари разделся и теперь складывал одежду аккуратной стопкой в изголовье.
- Хлип тоже так говорил. И зеленые тоже курил. С них все и началось...
- Постой, - Хиллари развернулся к Фанку, - ты же не чувствуешь этого запаха. У тебя слабый, примитивный ольфактометр...
- Зато у меня очень зрячие глаза, - парировал
Фанк, - а еще - мозг, память и опыт. Хотя, - тут он горько улыбнулся, - зря я этим горжусь. Может быть, завтра у меня уже ничего не будет.
- До завтра еще дожить надо, - ободрил его Хил-лари, дрожа от озноба и радуясь двойной радостью: во-первых, Фанк все помнит, а во-вторых, приступ кончается.
- Это неприятно, но не смертельно; твои основные жизненные показатели в пределах допустимой нормы, - успокоил его Фанк. Кому-кому, а киборгу в этом верить можно - они видят тепло тела и работу сердца; недаром он так пристально всматривался.
- Не ожидал меня увидеть?
- ТАКИМ и ТАК - меньше всего. - Фанк покрутил головой, словно проверял, способна ли она двигаться. - Даже в мыслях не было. Я думал если ты придешь, то лишь затем, чтобы...
- Я ведь фанател по Хлипу. У меня в детской до сих пор приклеен к стене ваш постер, где вы втроем. Теперь я хочу соскоблить его.
Фанк поднял печальные глаза.
- Я стал тебе так неприятен?... Поверь, я ничего не знал, не знал даже, куда иду и кого встречу. Маска сказала мне лишь об интервью и о том, что подружилась с биокиборгом, а я... я хотел попрощаться с театром, объяснить им...
Хиллари прервал его, отрицательно покачав головой:
- Нет, не это. Просто во мне что-то изменилось, безвозвратно. Я хочу расстаться с прошлым.
- Не делай этого, - Фанк подсел поближе, - не сжигай за собой мосты. Всегда должно быть место, куда ты смог бы вернуться, чтобы вспомнить что-то хорошее. Если уничтожить вещи, которые помнят тепло твоих рук, воспоминания детства превратятся в невнятную путаницу образов и снов. Твоя комната - как остров; как бы далеко в океан ни ушел твой корабль, рано или поздно он возвращается в гавань. Воспоминания детства - это то, что позволяет вам оставаться людьми.