Я обезвредил чёрного Богдана, повязав его по рукам и ногам с помощью магической лозы. Мужчина долго сопротивлялся и пытался прокусить ненавистный сорняк зубами, но в конце концов, заметив, что колдовство никак не поддаётся, всё же сдался и перестал шевелиться.
Его самый верный слуга, Микола, увидел падение лидера во всех деталях. Это роковое обстоятельство не могло не сказаться на его психическом здоровье: гигант, вероятно, сошёл с ума, и затем принялся выть, как волк. Это была несомненная победа. Победа гения над глупцами или же победа глупости над разумом — решайте сами.
— Ура! Ура! Ур-р-ра! — Фикус наколдовал шляпу и с апломбом подбросил сей дивный предмет гардероба в воздух. Головной убор повис на одной из веток и, что вовсе не удивительно, — и не планировал возвращаться обратно, как бы демон его не уговаривал.
— Фикус, ты идиот! — я вознамерился схватить негодяя за шею и умертвить его, как и подобает достойному человеку, увидевшему разбойника, но маленький и юркий прислужник дьявола никак не давался в руки и ловко избегал моей ярости.
Микола продолжал рыдать. Чёрный Богдан злобно сопел, и воздух, шедший из его расширенных ноздрей, смешно колыхал волосы на его груди.
— За что ты так со мной, брат! — Фикус споткнулся и с писком повалился в ближайший куст.
Среди колких веток неудачно спрятался один из сбежавших разбойников. Он уже намеревался прихлопнуть неожиданно возникшую угрозу в виде маленького блондина, но культя, опередив врага на пару вздохов, подлетела к своему неловкому хозяину и умертвила возникшую проблему.
— О том я и говорю! — вскрикнул я, заметив сие безобразие. — Обычное воровство превратилось в массовое убийство! Если так продолжится и дальше, то нас найдут по трупам и повесят на ближайшем дереве.
Пристыжённая культя спряталась за Фикусом. Самому Фикусу негде было прятаться, поэтому он лишь прикрылся ветками и попытался объясниться:
— Пойми: мы, демоны, не приучены воровать. Это подло и несправедливо — обкрадывать мелкого, жалкого и вкусного человечка.
— А убивать всех подряд — справедливо?
— Да! — заявил бесстыдник, смахнув со лба прядь. — Ещё как справедливо! Знаешь, как им тут скучно, этим людишкам? Они писают, какают и кушают, а затем, конечно же, долго спят, а потом, как будто бы им этого мало, опять по новой. И так пятьдесят лет!.. Если не повезёт, то семьдесят. Я спас их от повторения одних и тех же действий. А повторение, доложу я тебе, есть ничто иное, как безумие...
— Ты мудак поганый! — лихо возразил чёрный Богдан, прикусив усы. — И идеология у тебя идиотская, мертвяк! Вот выберусь из-под этой зелёной дряни и гузно вам всем порву...
— И мне? — Микола перестал плакать и посмотрел на атамана с заметным испугом.
— Тебе-то на кой хрен гузно рвать, дубина! — разбойник освободил ногу из-под стебля и пнул подчинённого по рёбрам. Гигант застонал. — Вокруг одни инвалиды и индивиды. Нет братского духа.
— Да, с духом у вас слабовато. — согласился Фикус, осматривая поле сражения. — Большая часть ваших коллег, конечно, померла, но остальные-то герои — сбежали. Трусы. Слабаки. Трусливые слабаки, вот! — довольный собой, демон прилёг на травку и попросил культю достать новый косячок.
Я остановил лапку на полпути и забрал мою траву обратно.
— Что тебе, жалко что ли!
— Ты её всё равно выплюнешь.
— Твоя правда. — демон кивнул и растянулся на траве. — Эх, Герган-Герган, как я люблю смотреть на звёзды...
— Да вы совсем обнаглели, дегенераты! — чёрный Богдан задрожал от злости. — Вы ограбили меня, убили моих людей, а теперь стоите надо мной, как будто бы я ничего не могу сделать!
— А ты можешь?
Мужчина не оправился от такого подкола и закатил глаза.
— Сволочи... Ублюдки. Неужели в мире есть такие мрази?
— Кто б говорил, убивец. — Фикус хмыкнул. — За всю свою жизнь ты не сделал ничего хорошего: лишь лгал, крал, мародёрствовал и убивал. Чёрный Богдан стал на путь бесчестия ещё с семнадцати лет, когда изнасиловал замужнюю соседку и, ограбив её мужа, сбежал в рекруты. И если бы он там остался! После череды грабежа мирных жителей и десятка плетей этот гнойник жизни дезертировал из армии и, найдя десяток таких же охламонов, начал убивать ни в чём не повинных людей. На твоём счету 21 одно убийство, нечестивец, и в каждом из них ты успел совершить какую-нибудь подлость...
Богдан слушал, не перебивая, и до того меня поразила его внимательность, что и я сам на несколько секунд забылся и предоставил демону право голоса. Под конец монолога атаман даже всплакнул: так задели мужчину сказанные провидцем слова.
«Неужели все демоны знают, какие грехи мёртвым грузом лежат на дне человеческой душе? Видят всю его жизнь, смотрят на неё, как учёные под микроскопом, и выделяют особо противные нравственности детали, чтобы опорочить его перед Божьим Судом?»
«В целом, ты прав»
Я резко подпрыгнул и чуть не испугал раскаявшегося во грехе Богдана: разбойник прирос к земле и поил её горькими слезами, изредка приговаривая: «Да, я убивал зазря!».
«Ты можешь читать все мои мысли, независимо от моей воли и желания?»
«Если не поставишь блокаторы — да» — весело ответил жулик, даже не смотря в мою сторону: обитатель преисподней удобно расположился около будущего святого Богдана и вглядывался в небесную фиолетовую даль. Она интересовала его гораздо больше, чем ответы одному любопытному человеку, и обжора явно не планировал отвлекаться на всяких там императоров мира.
«Значит, ты уже видел и мою жизнь?»
«Да. Всю. И, должен сказать, ты весьма любопытный человек, Герган ибн’ах Салахэ Второй. И грехов на тебе висит — уйма»
«Я делал лишь то, что должен император. Это никакой не грех, а наоборот — нравственный подвиг. Победа упорства над эгоизмом. Я альтруист и жертва, обречённая помогать людям...»
«Богу не интересны законы людей, так же как и пастырю не интересно, какие у овцы планы на будущее. В любом из заветов, какой мир ни возьми и что ни прочитай, чёрным по белому сказано — не убий. А ты ведь убивал. И не раз...»
«Ради страны! Я всё делал ради своей страны!» — мне всё больше не нравился тот самодовольный тон, с которым Фикус напоминал о моих скромных прегрешениях. «Я ведь император — лучший человек среди вселенной. У меня особые права. Я, если хочешь знать — неприкасаем, и для меня нет иного закона, кроме того, что был написан моим великим предком тысячи лет назад... И если бы я не исполнял, что следует, не делал бы грязную работу, за которую некоторые сочтут меня самым отъявленным грешником, то мир бы давно канул во мрак и покрылся пеплом. Люди не любят убийц, кто бы это ни был — палач или же наёмник, зарезавший ребёнка. Но я не грешник, нет!»
«Так ли уж велик твой предок, что его слова следует чтить, как закон божий, и так ли уж необходимо вешать на себя роль спасителя, которую он сам себе назначил?»
«Ты хитрый и склизкий змий, Фикус. Претворяешься глупым добряком, но на самом деле жестокий, циничный и наглый словоблуд...»
«Кажется, Микола сошёл с ума»
«...Чего?»
Обезумевший разбойник не выдержал всеобщего молчания и побежал с горы. Я видел, как заплетаются его ноги, как свирепо бугрятся его мышцы, как напрягаются вены на его вспухшей шее — Микола был на пределе своих возможностей: адреналин до того просочился в его натренированное тело, что на миг он даже мог бы назваться сверхчеловеком...
Правда, стоит добавить, что всё, что обладает приставкой сверх, крайне недолговечно: вот и гигант, слишком понадеявшийся на адреналин, не справился с управлением и кубарем покатился к костру. Мне стало его жаль, поэтому я любезно прикрыл беднягу охранным куполом. Шарик спас бегуна от болезненной смерти от торчащего из земли сука и довёл его до относительно ровной поверхности.
— И зачем ты спас его, всесильный Герган? Неосознанно захотелось показать, что ты не убийца и тиран, а хороший человек, родившийся в плохое время?
— Я захотел, и я спас. Если бы возжелал другого, то убил бы самостоятельно, и мне бы не понадобился удачный случай в виде горки. Иногда гром — это всего лишь гром. Не преувеличивай и не выдумывай объяснение моих действий себе на потеху.
— Пф!
— Ещё раз фыркнешь, и я тебя отправлю вслед за Миколой. Только уточню сразу: тебя охранный купол не накроет.
— Какие мы злые. — демон встал с земли, отряхнулся и посмотрел на меня голубыми глазками. — Если хочешь добраться в Москву первым, следует поспешить. Путь неблизкий, и даже на перекладных мы не сможем сделать больше 100 вёрст в день.
«Верста? Какая странная единица измерения»
— Вы собрались в Москву?
Я уже совсем позабыл о нашем грешнике. Он уже оправился от потрясения и теперь был тем самым разбойником, которого мы увидели полчаса назад.
— Ну да, в Москву. — ответил я разбойнику, посчитав, что мне незачем врать какому-то там забулдыге. — А тебе какое дело?
— Возьмите меня с собой!
Мы с Фикусом приняли это за посмертную юмореску и искренне засмеялись, но бандит, похоже, и не думал шутить: мужчина смотрел на нас вполне серьёзно, хоть и вид его по первой казался очень уж комичным.
— Ну и зачем тебе ехать в Москву, да ещё и с нами, мертвяками? — полюбопытствовал я у тронувшегося умом преступника, растворяя наложенные на него чары.
— Вы не мертвяки, я это точно понял. — чёрный Богдан прищурился. — Вы маги, и причём маги — первого сорта. Я давно уже искал хорошее место, куда бы мог пристроиться на старости лет, но до сего момента ничего не находил: кому нужен дезертир с парой рублей за душой...
«Пара рублей бы нам не помешала...»
«Фикус!»
— А теперь появились вы: моральные уроды без чести и достоинства, которых нельзя грохнуть, даже если пробить им горло арбалетным болтом. Думаю, это не случайно — вас послал ко мне бог!
«Этот человек плохо понимает божественную задачу...»
«И не умеет делать комплименты!» — добавил обжора.
— И скажи, зачем мне брать с собой лишний груз, у которого, к тому же, я убил банду?
— Да плевать мне на эту банду: рано или поздно она бы меня сама и порешила. В нашем промысле пяток лет — уже счастье, потому как многие дохнут гораздо раньше, а я уже семь лет на этой скользкой дорожке и с каждым днём всё чаще оглядываюсь по сторонам. Мне не за что вас винить: не убили бы вы, убил бы кто-то другой или убили бы меня.
«Он не лжёт» — с удивлением заключил демон. «Странный тип. Похоже, вид трупов и близкая смерть сломали бедолаге мозги»
Чёрный Богдан вперился в меня молящим взглядом.
— Хм, — я задумчиво взялся за подбородок, будто голодный и бесполезный философ. От моего решения зависела судьба человека, может, и его жизнь в том понимании, в каком её отделяют от смерти. Раньше, на протяжении многих лет, я никогда не задумывался о последствиях сделанного выбора, но, что довольно странно, в новом витке души мне почему-то захотелось обставить всё как можно лучше, избегая дилеммы меньшего и большого зла. — Что ты умеешь, Богдан?
— Стряпать, клинком махать, грамоте обучен...
— Не то. — я разочарованно цокнул.
— ...Ещё играю на дудочке.
— Подходит!
Я поднял нового слугу с земли и похлопал его по плечу.
— Теперь ты мой лакей. Первый в этом мире. Гордись оказанной честью.
Атаман кивнул. Мы двинулись к лошадям, захватив пару мушкетов и сабель.
— Господин, — спросил меня разбойник, как только мы подошли к дружной стайке животных. — Разрешите взять с собой Миколу. Пропадёт же парень. А он кузнец хороший, да и знатные байки травит: его отец был гусляром.
Я присмотрелся к спрятавшемуся в высокой траве Миколе, внимательно ожидавшему моего решения.
— Он умеет играть на барабане?
— Конечно! Как и всякий солдат! — ответил сам Микола, выпрыгнув из кустов. Его появление напугало Фикуса, и малыш упал в ноги к одной из лошадок.
— Что ж, господа, — я обвёл мой новый отряд красноречивым взглядом. — Мы идём на Москву! И горе тому, кто осмелится помешать нам. Микола, заводи песню...
***
Этой ночью в Москве было неспокойно: один известный инквизитор, Максим Веневитинов, ловил по всему городу сборище ведьм. Бесстыдницы летали на мётлах. Голыми. Последнее обстоятельство очень возбуждало умы подвыпивших мужчин и очень не нравилось завистливым женщинам (то есть всем женщинам... хе-хе).
В это же время, то есть после полуночи, в особняке одного известного графа, Алексея Разумовского, давали бал. Это было крайне занимательное зрелище: аристократ пригласил известных музыкантов, актёров и ловкачей, представил список из полусотни десертов и обещал, что с минуты на минуту в залу явится третий сын императора.
Как и подобает гостям, разодетые в пух и перья люди разбились на группы по интересам и мило болтали. Здесь были и тёмные эльфы, и даже пара светлых (они стояли отдельно ото всех и ждали хозяина, обещавшего выдать им кредит), а также гномы. Один из таких, известный банкир, держал за ручку графиню Старчикову и, встав на носочки, шептал ей на ушко всяческие приятные слова.
— Ах, Жозефина, когда ваши родители назвали вас, я возблагодарил небо: лучшего имени и на всём свете не сыщешь, даже если захочешь. Когда я произношу это прекрасное «Жозефина» вслух, сей буквенный набор так ласкает мои уши...
— Милостивый государь, вы такой негодник. — юная прелестница засмеялась, обнажив жемчужные зубы. Именно из-за них — зубов, бородатый дон Жуан и выбрал графиню новым плодом своей безудержной любви: банкир очень любил ровные белые зубы и был готов душу продать за женщину с таким достоинством.
— Вы бы не хотели продолжить наше общение в более приятной... интимной обстановке. Я недавно приобрёл в свою карету замечательный кальян.
— Ох, дорогой Ватичелли, ведь вы, хоть и иностранец, как никто должны понимать, что уединение с молодым человеком ставит девушку в неудобное положение. Ведь вы не хотите этого для меня?
— Что вы, милостивая государыня, у меня и в мыслях не было бросить тень на вашу безупречную репутацию... но ведь согласитесь, если барышня садится в карету к молодому человеку, потому что у него там хранится оригинальный дон Кихот, то это никак нельзя назвать скандалом...
— У вас есть оригинальный дон Кихот?
Наивная малышка попала в сети находчивого гнома-интеллектуала, и беглый взор её уже направился в сторону выхода из поместья, как тут...
— Граф Алексей Разумовский и его друг-иностранец, Лоренц Гелен!
На мраморной лестнице, ведущей на второй этаж, показались двое молодых людей. Первый, более зрелый на вид, был Алексей — одетый в белоснежный вызывающий костюм, он приковывал к себе внимание зрителя. Его товарищ, облачённый в простенький чёрный сюртук, не вызвал интереса у публики и после спуска Разумовского с лестницы был окончательно забыт всеми присутствующими.
— Вам не кажется, что этот Разумовский слишком много себе позволяет? — негодующе спросила Жозефина, прожигая хозяина дома взглядом.
— Не знаю, — раздосадовано ответил владелец оригинального дон Кихота. — Да и зачем о нём болтать, моя дорогая?
— Затем, что этот человек подозрительно быстро стал любимцем публики. — ответила Старчикова, утянув руку из-под пальцев Ватичелли. — Где вы видели, чтобы какой-то мелкопоместный дворянчик, сын нищих родителей, вернулся из-за границы спустя три года с богатством самого царя Крёза?
— Так ли уж царя Крёза, — банкир легкомысленно хохотнул, но если бы кто-то в тот момент взглянул на его обезображенное ненавистью лицо, то сразу бы понял, какого он был мнения о самом популярном человеке бывшей столицы.
— Вы банкир, сударь, и должны знать, какое состояние у ваших возможных клиентов. Во сколько вы оцениваете богатство Разумовского?
— Знаете, он не мой клиент, и я...
— Сколько?
— Около полумиллиона рублей, — нехотя ответил банкир, глубоко уязвлённый таким к нему обращением. — По примерным подсчётам. Может больше, может меньше. Никто не знает: он не держит денег в банке.
— Как это не держит? Где же хранятся его деньги?
— В том-то и дело: никто не знает. Но исходя из того, сколько он потратил за месяц пребывания в Москве, можно сделать вывод о его годовом доходе и, соответственно, о состоянии в целом.
— А если он не ужимает себя в рамки, как большинство наших аристократов, и напропалую сорит деньгами?
— Тогда у него несколько миллионов, и он самый богатый человек в стране. — раздражённо брякнул гном, окончательно охладев к белозубой красавице. — Всего вам доброго, дорогая Жозефина.
Ватичелли поцеловал дамскую ручку на прощание, топорно развернулся и направился к выходу. Ему стало душно. Но его, в сущности, простому желанию покинуть бал не суждено было сбыться: на пути мужчины встал тот самый иностранец, что был представлен всем как друг Разумовского.
— Добрый вечер, господин гном.
— Добрый, добрый. — неприветливо сказал горе-соблазнитель, высматривая из-за спины человека своего лакея. Тот должен был стоять у самого входа и ждать распоряжений хозяина. Но, на удивление, слуга куда-то пропал.
— Как сквозь землю провалился...
— Вы что-то сказали, любезный? — полюбопытствовал Гелен.
— Что? А, нет-нет, это я не вам. — гном приложился пальцами ко лбу. — Вам не кажется, что тут очень душно, сударь?
— Вы правы. — Лоренц простодушно улыбнулся. — Просто у Алексея не было времени, чтобы купить дом получше: он очень спешил взять именно это имение. Наверное, у него с ним связаны какие-то тёплые воспоминания.
«Ничего себе, какие замашки» — подумал гном, с завистью смотря на друга Разумовского. «Особняк князя Орлова для этих выскочек уже недостаточно хорош. Что же им, дворец подавай?»
Банкир разгорелся праведным гневом и покраснел, но Гелена это ничуть не смутило: он продолжил общаться со своим маленьким собеседником точно таким же тоном, как и минуту до этого.
— Сударь, вы ведь банкир?
— Ну да... — неловко согласился Ватичелли, растеряв весь свой пыл от упоминания любимой работы. — А с какой целью вы этим интересуетесь?
— Знаете, мой друг, Разумовский, скоро получит большой подарок от своих подчинённых из Германии.
— Подчинённых?
— Да-да, не удивляйтесь — именно подчинённых. Граф не брезгует работой купца и открывает прибыльные предприятия по всей Европе. Но вам это даже на руку, сударь Ватичелли, ведь мы хотим положить всю сумму, полученную из Германии, именно в ваш банк.
— В мой?! — гном не сумел сдержать нахлынувших эмоций и выпучил глаза.
— Да, в ваш. А вы не согласны?
Банкир чуть не упал в обморок. Пот струился по его челу, как пиво в день единения народов.
— Что вы, побойтесь бога, конечно же согласен! Я предоставлю вам лучшие условия для хранения и, будьте уверены, ни рубля не пропадёт из моих сейфов!
Лоренц незаметно усмехнулся.
— Что ж, не имею никакого морального права больше вас задерживать. Надеюсь, вы простите мне мою излишнюю навязчивость, ведь, сами понимаете — вопрос очень важный...
— Да-да, важный, — гном протёр лоб носовым платком и, не отдавая себе отчёта, попрощался с Геленом и вышел на улицу. Только тогда мужчину отпустил странный приступ, преследующий его вот уже как две недели.
«Диво дивное: самый богатый человек в Москве — мой клиент!» — гном был готов запорхать, как бабочка. «И всё же, сударь Разумовский — исключительно положительный человек. Исключительно. А эта дура Старчикова просто завистливая стерва. Не все женщины с хорошими зубами — добрые внутри...»
Банкир направился к стоянке, на которой находилась его карета, и застал близ неё лакея — уснувшего и с письмом в руке.
— Ты что, пьяный? — Ватичелли хлопнул ленивого слугу по щеке и, пока тот вставал и осознавал своё нахождение в мире живых, вскрыл адресованное ему письмо.
«Анонимный доброжелатель: не водитесь с Разумовским и уж тем более — с его другом. Он сущий дьявол...» — больше в письме ничего не говорилось.
— Чудеса. Только открыл сделку, а уже шлют письма. — гном покачал головой. — И всё же, этот Разумовский... надо обязательно напроситься к нему на чашечку чая.