— Тебе никогда не приходило в голову, — сквозь смех пробормотала она, — что я тебя люблю?! Это так сложно для восприятия, да, Денис? Я тебя люблю, ты понимаешь?! Я тебя люблю… — последние слова она произнесла уже перестав смеяться. — Я так долго ждала тебя. Всю жизнь ждала тебя. Не такого как ты, а именно тебя. Другого мужчины в моей жизни не будет. Я больше никого не буду любить. И сейчас, после этих слов, я по-настоящему становлюсь твоей женой, понимаешь?
Я сидел как истукан и глупо пялился на нее. ПО сценарию следовало кинуться постель и замереть с ней в страстном поцелуе. Но я был растерян. Долгое время я пытался разбудить в холодной кошке ее теплую нежную душу, но когда это все-таки произошло, я был так ошеломлен, что просто не знал что делать.
— Я хочу усыновить Владимира, — чтобы хоть что-то сказать, произнес я. — Это возможно?
Она пожала плечами.
— Как хочешь. Владимир Даренский, Владимир Быкасов, какая разница…
— Получается, у него на данных момент нет законного отца?
Она обреченно вздохнула.
— Ты хочешь узнать о том, как он родился. Я должна была тебе рассказать еще раньше. Если для тебя это так важно, хорошо, я попытаюсь. Попытаюсь объяснить так, чтобы тебе было понятно.
Она села на кровати и обхватила колени, уставилась в пространство.
— В нашей семье очень прочные семейные узы, как ты успел заметить. И я горжусь этим, хоть для тебя все это ужасно дико. Я знаю свою родословную за десять поколений наверное. Мои предки всегда следили, за чистотой крови, если можно так выразиться. Чтобы не появлялось в семье подлецов, низких людей, трусов и так далее. У нас благородный род, он должен всегда таким остаться. Так меня учили с детства. Понимаешь, с малых ногтей я усвоила это. Когда знаешь свой род издалека, можно увидеть странные вещи. Например, в нашем роду постоянно рождались люди с повышенным, интуитивным восприятием прекрасного, но сами создать что-то подобное никогда не могли. У нас была только честь, тяга к справедливости, отвага… мы все время рождали солдатов. Творческих импотентов. Это наверное самое верное определение. Когда хочешь, стремишься, любишь всей душой, но ничего не можешь сделать физически. Это мучительно. Это было просто как проклятие какое-то… В пятнадцать лет я уже обо всем этом знала. — Она помолчала, будто бы увлекшись на несколько мгновений своим ногтем, а потом продолжила: — у отца был друг, они вместе служили в армии когда-то давно, с тех пор все время поддерживали отношения. Его звали Никита Петрович Ярцев. Быть может ты помнишь его, он был бардом в девяностых, кажется довольно популярным.
— Да, я помню, — едва дыша, выдавил я. — Никита Ярцев, я помню… но он быстро куда-то исчез…
— Да, он не долго был популярен. Он умер. Он был очень талантливым человеком, отец говорил, что Ярцев был таким же талантливым, как Высоцкий. Поэтом с большой буквы. Ярким, действительно ярким. В те годы был этот перестроечный беспредел и талант не очень-то ценился, в моде и почете была попса, банальщина, ты же сам помнишь, но мой отец имел нюх на настоящие вещи. Он боготворил Ярцева. Никита часто у нас бывал, вся наша семья его обожала, он как лучик света был для нас в то время. Я не знаю что его привлекало в нас, что заставляло его подолгу у нас гостить. Мама как-то сказала, что он был тайно влюблен в меня, но это вряд ли, ведь я совсем еще девчонкой была. Хотя кто знает… Разумеется я в те годы ничего такого подумать не могла, для меня он был просто странным необычным человеком, которого очень уважал мой отец. Конечно я поэтому тоже его уважала. — Рика вздохнула и задумчиво намотала на палец белокурый локон. — По какому-то року поэты долго не живут. Однажды мы узнали, что Никита серьезно болен. У него была открытая форма туберкулеза, никакие антибиотики не помогали. Начались бесконечные курсы лечения, но это не спасало. Как-то так вышло, что он, совсем еще недавно знаменитый и популярный, оказался в вакууме. Одинокий, никому не нужный больной человек. Только мы были рядом с ним. Отец не жалел денег, доставал импортные лекарства. Он действительно любил этого человека. Но когда Никита в последний раз лег в больницу, всем нам уже было ясно, что он не задержится на этом свете. Жизнь так осязаемо и непреодолимо выходила из него… Моя мама, человек неверующий, сказала тогда, что богу угодно забрать Никиту и никакие человеческие усилия не смогут этому противостоять. Это было очень печально. Всем нам казалось, что уходит из жизни наш родной человек, член нашей семьи. У него не было своей семьи, не было детей. Его талант должен был умереть вместе с ним. Это было так несправедливо, так неправильно… Мой отец не мог допустить этого. И я тоже не могла, я бесконечно доверяла мнению отца и готова была выполнить любую его волю не задумываясь. Я была настоящим солдатом, достойным потомком нашего славного рода, — она усмехнулась и я так и не понял с сарказмом она сказала эти слова или с грустью. — Так в нашей семье появился Владимир. И его действительно назвали в честь Высоцкого, ты угадал. И ты все знаешь теперь. — Она вскинула на меня глаза. Ждущие.
Я долго молчал, переваривая услышанное. Потом очнулся.
— Твой отец заставил тебя забеременеть от него?! В пятнадцать лет?!
— Он не заставлял, мы обсудили это вместе и решили, что я должна так поступить. Какая разница, сколько мне было лет, в пятнадцать девушки уже вполне способны на такие подвиги.
— Но ведь это… дико! Чудовищно!! — Я вскочил и начал нарезать круги по комнате. Схватил забытую еще с утра бутылку с теплой водкой и сделал несколько жадных глотков. Влилась как вода. — Рика, но ведь он был болен!!! Ты могла заразиться и умереть!!! — Заорал я ей в лицо, потрясая бутылкой.
— Было слишком мало времени, чтобы думать об этом. Я была здорова, у меня был сильный иммунитет. Я не заразилась. Денис, жизнь солдата стоит дешево, в любом случае.
— Боже… — я сел на кровать рядом с ней и обхватил голову руками. — У меня просто не укладывается в голове. Ладно твой папа, но он-то, этот Ярцев, он-то чем думал?!
— Страшно умирать, когда у тебя нет сына. — Спокойно ответила она. — Он хотел оставить кого-то после себя. Мы все друг друга понимали.
— Твой отец — монстр! Даже закрыв глаза на сам факт того, что он использовал тебя как инкубатор, я не могу успокоиться, когда думаю о том, что ты могла просто умереть! Это просто чудо что ты не заразилась тогда, Рик! Ну как он мог так поступить с собственным ребенком, а? У меня в голове не укладывается… — Я тяжело опустился на край кровати и заглотил еще пару глотков водки. Занюхал рукавом.
— Да чего ты зацепился за это! — С досадой воскликнула она, — я могла или потерять жизнь, или спасти целый мир! Разве можно тут выбирать?!
— Какой еще чертов мир, Ри! Что ты несешь?!
Голос Рики у меня за спиной зазвучал тихо и уверенно. Даже с какой-то фанатичностью:
— Человек, который несет в себе божью искру, несет в себе целый мир. Я забрала эту искру и передала ее сыну.
— На детях гениев природа отдыхает, не слышала такого? — С горечью спросил я.
— Только не на Владимире. — Твердо сказала она. Сказала так, что я понял все. Я понял, откуда у нее это странное отстраненное отношение к сыну. Она, так же как и все ее родственники, была его абсолютной рабой. Она так боготворила его и так им восхищалась, что боялась даже любить, считала себя недостойной того, чтобы просто по-матерински его любить. Для ее семьи Владимир был существом с другой планеты. Божьим даром, первым несолдатом, рожденным их кровью. И все они чего-то ждали от него, чего-то вселенского, какого-то взрыва гениальности. И это лишь потому, что он был не таким как они. Я подозревал, что сами того не замечая, Рикины родители с пеленок внушали Владимиру, что он особенный. Не пытались его сломать, как ломали своих детей. И только лишь в этом была причина того, что мальчик вырос непохожим на остальных членов семьи. Я вспомнил его открытый взгляд, теплоту, которую он излучал, и мне вдруг стало остро его жаль. Я понял, почему Владимир то ли в шутку, то ли всерьез попросил меня усыновить его. Его нужно было спасать. От этого жадного ожидания, которым было пропитано все его окружение. От навязчивой любви и обожания. За свои неполных пятнадцать лет он просто устал… и еще он хотел, чтобы я спас Рику. Потому что только ее он, кажется, любил по-настоящему. Во всяком случае, так мне показалось, когда я наблюдал за его общением с родственниками. Только Рику… Быть может, потому что она была матерью. Быть может, потому что она тоже была другой. Я не видел еще пока, что Рика сильно отличается от своих родных, но в этом мне стоило довериться ее сыну, ведь он наверняка знал ее лучше, глубже чем я. Возможно особых талантов в нем пока не открылось и не откроется никогда, но в чем ему было не отказать, так это в умении смотреть в самую душу человека. Один взгляд глаза в глаза и он знал уже о тебе все. Уж это-то я прочувствовал на себе.
— Ты все еще хочешь усыновить его? — Спросила Рика.
— Я бы гордился называть его своим сыном. — Ответил я. — Только не по той причине, по которой гордитесь вы.
— Хорошо, пусть так. Пусть как угодно. — Вздохнула она и кажется, легла. Я поставил бутылку на пол, выключил свет и, не раздеваясь, упал на кровать рядом с ней. Мы лежали в темноте и слушали дыхание друг друга.
— Можно спросить тебя кое о чем? — Прошептала Рика.
— Конечно.
— За что ты любишь меня?
— Честно?
— Да.
— Я не хочу тебя обижать, но только за то, что ты красивая. И все.
— Пусть так, — помолчав, сказала она. — Пусть как угодно.
После нашей свадьбы мало что изменилось. Просто в моей квартире стало больше Рикиных вещей и у меня появился сын. Мы с Рикой собирались купить двухкомнатную квартиру прежде чем забрать его к себе. Я не против был, чтобы он сразу поселился у нас, но он сам захотел подождать. К тому же, подозреваю, на него сильно давили Рикины родители. Они не хотели отпускать его от себя. Он тянулся ко мне, я это видел и мне льстило его внимание, чего уж таить. После школы он забегал ко мне в студию и проводил там целые дни. Майкл в нем души не чаял. Вообще-то Мишка был парнем не самой традиционной ориентации и меня немного напрягало его внимание к Владимиру, хотя внимание это внешне носило исключительно дружеский характер.
Вовка был поразительным человеком. Его способность располагать к себе людей была просто феноменальной. Наверное даже сродни таланту. Порой мне казалось, что весь мир в его руках и он ловко им манипулирует. Наблюдая за ним, я все больше и больше познавал Рику. Ее отстраненность от него была вызвана не только восхищением, как мне показалось вначале, нет. Скорее она абстрагировалась от него, стараясь не раствориться в нем. Какой-то бес противоречия заставлял ее бежать от любой зависимости, душевной привязанности. Не всегда у нее это получалось и порой она все-таки сдавалась, как сдалась мне. Но почему-то она не хотела сдаться ему, открыться навстречу его любви. А ведь он действительно любил ее. Какой теплотой и нежностью светились его глаза когда он говорил о ней… даже это придуманное им прозвище — "Рысь" в его устах звучало совсем не обидно, а скорее даже наоборот. Просто он понимал ее. Понимал ее к нему отношение. И принимал. Рысь… я так и не понял на самом деле почему Владимир так называл ее. И что он знал о рысях, чего не знал я. Но иногда он называл ее мама.
Рика стала много работать. Постоянно какие-то новые проекты, командировки, съемки… ее будто подменили. Если раньше она довольно равнодушно относилась ко всему что делала, то сейчас с жадностью хваталась за все, что ей предлагали. Я не мог понять в чем причина этой гонки. Вечерами она едва приползала домой и засыпала не успев донести голову до подушки. Мне не хватало ее, но я не мешал ей. Если в этот период жизни работа стала для нее так важна, значит так было нужно. Почему-то она почти перестала следить за своей внешностью. Раньше ее ноготки, волосы, макияж — все было безупречно. Рика была породистая и красивая. Ухоженная. Теперь все изменилось. Возможно, ее действительно сильно изматывала работа. Только перед ответственной съемкой, когда ей было необходимо появиться в кадре, Ри забегала в салон красоты, чтобы наскоро навести лоск. В другие дни она вполне могла уйти из дома с утра едва причесанной, без макияжа, в старых джинсах и ботинках. Это так было на нее не похоже… Однажды, в шутку упомянув об этих переменах в разговоре с Майком, я услышал от него, что с женщинами часто так происходит после замужества. Они перестают следить за собой, "опускаются и жиреют". Вся наведенная красота нужна лишь для того, чтобы заарканить мужа. А дальше хоть трава не расти. Так говорил Майк. Но в отношении Рики я был не уверен, что дело в этом. Мне казалось, что она намеренно пытается сбросить с себя то, за что, как я ей сказал тогда ночью, я люблю ее. Не знаю зачем ей это было нужно, чего она добивалась. Но как же наивна она была… Без лишней краски на лице она казалось совсем юной. Прекрасные голубые глаза еще ярче сияли из-под ресниц. Нежный цвет лица, беспорядочно раскинутые по плечам локоны… Когда она, едва живая после сумасшедшего дня, засыпала, я, осторожно зарывался головой в ее волосы. Тихо, стараясь не разбудить, вдыхал запах ее тела и духов, от которых она так и не смогла отказаться. Льдистый и теплый аромат… Запах Рики. Ее нежная шея, которую я обнажал, раздвигая волосы, сводила меня с ума. От желания кружилась голова. Не знаю намеренно она лишала меня секса, или же у нее и впрямь не оставалось сил, но мне ни разу и в голову не пришло удовлетворить свои потребности где-нибудь на стороне. Мне вполне хватило того одного раза с Риткой, чтобы понять, что это мне не поможет. Мне не нужен был просто секс, мне нужна была Рика, только она. Я готов был ночи напролет довольствоваться робко украденным с ее тела льдисто-теплым ароматом вместо того, чтобы пойти и получить парочку безудержных оргазмов в объятиях другой женщины. Я в жизни не предполагал, что когда-нибудь меня так сильно накроет. Любовь. Мощная штука.
В таком режиме мы прожили несколько счастливых месяцев. Счастливых, потому что иногда, не чаще раза в неделю, Ри одаривала меня все-таки своими ласками. Для меня это был просто обвал наслаждения. Сквозь пелену беспамятства, я все-таки замечал, что она и сама умирает в моих объятиях. Это уверило меня в том, что все-таки Рика играла в какую-то свою игру, лишая меня ежедневной порции секса. Ведь как бы ты ни уставал, если ты любишь и хочешь своего партнера, ты найдешь в себе силы… Она играла, о да. Зачем-то изводила и себя, и меня. Но как бы там ни было, очень скоро ей и впрямь удалось меня сломать. Я был так растворен в ней, в том желании, которое она во мне будила, что она запросто могла бы вить из меня веревки. Если бы она это поняла. Если бы я позволил ей это понять. Но из последних сил я продолжал быть таким же, каким был всегда с ней. Внешне я никак себя не выдавал. Как только женщина понимает, что ты полностью ей принадлежишь, она непременно тебя оставит. Все они охотницы. А если охота окончена и зверь в капкане, пора искать новую жертву. Нет, я хотел, чтобы моя рысь охотилась только на меня. Поэтому, поверженный и истекающий кровью, в агонии бьющийся у ее царственных ног, я все еще пытался корчить из себя свирепого непобедимого хищника. Я люблю тебя только за красоту. Больше в тебе ничего нет. Ты пуста. Ты мне не нужна. Нужна лишь немного. Совсем немного… Ты моя жизнь, Ри. Но ты не узнаешь об этом никогда.
Не плен и не постоянное ожидание смерти разрывали мой разум и сердце. Все кошмары этого скотского существования отходили на задний план и выцветали как старые тряпки на солнце. Рика, только Рика была моим палачом. Она убивала меня день за днем. Мысли о ней, жгучая ревность, которая в какой-то момент порочным цветком распустилась в моей душе — все это изменяло меня, выламывало. Я не уловил точно тот момент, когда понял, что поддался унизительному малодушию, ведь я уверен был, что не стану ревновать ее, приму все, что будет исходить от нее. Но понял, что на самом деле я просто долго не верил в ее искренность по отношению к Руслану, не мог поверить и не хотел. Тем и спасался. Но последний наш разговор все расставил на свои места. То, как она на меня смотрела, как говорила со мной. Я больше для нее не существовал. Она стала похожей на ту Рику, с которой я впервые заговорил. Равнодушную, холодную, уставшую от досужего внимания. Моего внимания. Я ненавидел ее! Ненавидел даже за то, что быть может благодаря ей я все еще жив, и эта пытка продолжается. Слышать через слуховое окно чердака ее воркующий смех, тихий нежный голос, которым она говорила с Русланом — это было невыносимо! Никогда не поверил бы что любовь, ревность и все что с этим связано — сильнее страха смерти. Но да, сильнее… Ночами я ломал ногти, пытаясь выдрать хоть какую-нибудь доску, проковырять, выход из клетки, но чердак был сделан на совесть, будто специально, чтобы держать пленников. К тому же пес все время был начеку и начинал брехать, услышав малейший шум. Облазив весь чердак, я так и не смог найти ничего, что хоть как-то могло послужить рычагом. Я просто обезумел, мечтая выбраться отсюда. Сначала я хотел просто бежать, бросив Рику. Я больше не любил ее, мне было плевать на то, что станет с ней, я бежал бы как дикий зверь по этой чужой земле, пока кто-нибудь не пристрелил бы меня, по крайней мере это была бы свобода. Хоть на миг. Но чем больше я размышлял о побеге, тем сильнее убеждался, что не хочу бежать. Выбраться из чердака мне требовалось лишь за тем, чтобы отомстить. На Рику я не смог бы поднять руку, как бы ни сильна была моя ненависть, но на него — да. Я хотел убить его. Яростно желал. Пусть подло, пусть из-за угла, ударом в спину, мне было плевать. В те моменты мне казалось, что я готов разорвать руками его ненавистную плоть. Меня кидало в жар при мысли об этом и я ни на секунду не задумывался о том, насколько адекватны мои ощущения. Говорят, сумасшедшие никогда не признают себя сумасшедшими. Их безумие кажется им логичным и правильным. Разумным. Так же было и со мной. Наверное, когда чего-то сильно желаешь, оно приходит к тебе. Особенно когда ты в клетке и сам прийти не можешь.
В одну из ночей я, как обычно, мечтал о Руслане и о том, как я сделаю то, что хотел. Прорабатывал один из сотни изобретенных уже мною способов. Это отвлекало от мыслей о том, что в этот момент происходит в доме между ним и моей женой. Одновременно я, стараясь быть бесшумным, щепкой ковырялся в щели между досками. Глупая затея была, но я к тому времени уже мало что соображал. Лишь бы чем занять руки. Щепка быстро сломалась и я в сердцах долбанул кулаком по доске. На улице тут заливисто зашлась собака. Собаку я тоже ненавидел. Подозреваю, что поставь меня в эти дни с ней в спариг, у нее не было бы шансов. Мне хотелось порвать ее поганую вонючую пасть до самого брюха.
В доме хлопнула дверь. Я метнулся ко входу и замер в темноте. Кровь бешено застучала в висках, я задрожал, как охотничья собака перед броском. Скрип лестницы, ключ в замке, луч фонаря шарит по стене. Дальше я действовал автоматически — рывком втянул визитера внутрь и, уже сжимая в бешеном порыве его шею, инстинктом понял, что — о да, это он Руслан! Как пружина, он вывернулся, оттолкнул меня и тут же обрушил на меня что-то тяжелое. Спасая голову, я кинулся в сторону и тут же услышал хруст, а потом, спустя секунды, дикую боль в ноге. До крови прикусил губы, сдерживая крик, пополз в сторону, но Руслан уже навалился на меня, яростно шепча в ухо какие-то чужие слова. От боли я едва не задохнулся.
Через несколько минут я сидел уже со связанными руками в углу и тихо постанывал. Руслан, разглядывая в свете фонаря мою ногу, что-то бормотал на своем языке. Потом он ушел, я не знаю сколько он отсутствовал, должно быть, на некоторое время я отключился от боли, пришел в себя от ударов по щекам. Открыл глаза, щурясь от фонаря и тут же в горло мне полилось что-то горячее. Судорожно сглотнув, я закашлялся, но, не дав мне отдышаться, Руслан снова стал заливать в меня водку. Было странно тихо, только потом я понял, что пес замолчал.
— Сегодня все уехали в город, — Процедил Руслан. — А то ты бы уже был труп. Ты дал повод себя убить и мне бы и надо было тебя сейчас убить.
От водки мне стало легче. Боль не отпустила, но все же теперь я мог воспринимать окружающее.
— Слушай меня сейчас. — Руслан сел напротив меня по-турецки, фонарь положил рядом, чтобы он светил мне в лицо. — Денег за вас не дали. Но это не важно, я буду жениться на Эрике, отец уже согласился. Она хочет, чтобы я тебя отпустил, но на это никто не согласится. Ты должен исчезнуть, понятно тебе? Ты достал меня уже. Она не хочет чтобы ты умер, потому что думает, что ты позаботишься там о сыне. Но я и сам о ее сыне позабочусь, он будет моим сыном, ясно? Так что ты не нужен. Отец сказал, что послезавтра мы тебя вроде как отпустим, чтобы она видела. Но ты конечно никуда не уйдешь, о тебе позаботятся вскоре наши люди. Она о тебе никогда не услышит больше, от тебя ничего не останется, ясно? Ни трупа не найдут — ничего. Она, правда хитрая, может придумать какие-нибудь гарантии чтобы я ей дал, что тебя никто не тронет. Но это все зря будет. Отец все равно не пойдет на то, чтобы ты остался живой и языком трепался потом. Ты вообще слушаешь меня?!
Я кивнул.
— Но я тебе ногу сломал, видишь? Ты теперь не сможешь уйти. Не будем же мы тебя тут держать пока не зарастет все. Так что я вот какую штуку придумал. — Он порылся у себя за спиной и бросил передо мной веревку. — Ты сам себя убьешь, ясно? Я не хочу марать руки о такую мразь как ты. Я тебе оставлю веревку, а ты сам все сделаешь. К утру я приду, если будешь еще живой, то сам тебя убью, ясно? Просто мне не надо, чтобы она думала, что я тебя убил. Пусть думает, что ты сам… Так что я тебе этот шанс дам, ясно? Утром отец с братьями приедет, если ты будешь живой, тебя ждет плохая смерть. Я знаю, что с ногой твоей тебе будет тяжело это сделать, но ты уж постарайся. В подвале стоит бочка с кислотой. Если будешь жив, там умирать придется, это похуже будет. И запомни, если она начнет за тебя заступаться, если начнет устраивать истерику, ее тоже убьют. Никто не хочет ее обижать, но мы не можем ставить безопасность семьи в зависимость от нее. Так что будь мужчиной в последний раз, не тяни женщину за собой в могилу.