- Черт, ты богатый, - она улыбнулась. - Я живу дальше, за бульваром, в Старом городе. Не в отеле... - Она расширила воронку кратера. - Вначале я жила с подругой в маленьком отеле, а теперь снимаю комнату.
На запястье руки ее, все еще создающей Попокатепетль в Ницце, я увидел свежие шрамы. Попытка самоубийства? У многих моих женщин были резаные шрамы на запястье.
- Вовсе не богатый. Бедный. За меня платят мэр и город Ницца.
- Все равно хорошо... За меня никто не платит. Я был уверен, что у нее нет денег и она в затруднительном положении. Нужно было уходить.
Я не люблю бедных. Я никогда не даю денег нищим, они меня раздражают и злят. Я стараюсь на них не смотреть. Я сам бедный, и бедняки наводят на меня тоску. Мне их жалко, а я вовсе не хочу испытывать жалость. Я предпочитаю, чтобы мои партнеры и приятели были богатыми, держались бы нагло и я бы за них не беспокоился. Одевая брюки, я, поглядев на склоненную еще ниже черную голову Люсии, решил, что, вне всякого сомнения, она голодна, что не может совсем простая девочка или трансвестай из бедной Бразилии явиться отдыхать в Ниццу, и ее история или проще, или сложнее. Если ее история проще - она бродяжка-португалка из... ну, скажем, Лиссабона, одна из тех девочек, которые путешествуют с бродячими гитаристами или фокусниками и носят после исполнения номера шляпу или коробочку, собирая монеты. Сейчас гитарист или фокусник ее бросил. Если ее история сложнее - она наводчица воровской или террористической банды, выбравшей своей мишенью человека в очках. Девочка из ЕТА, например. Кто-то из членов банды похож на меня, и им нужны мои документы, которых (этого они не знают) у меня нет. Я апатрид. Вариант: банда разгромлена, все ее друзья арестованы, и девчонка судорожно ищет спасения. "Может, это интересно?" - вдруг высказал свое мнение Эдуард-2.
Я присел на корточки.
- Люсия, я должен идти. Мне необходимо быть в 5.30 в шапито, у меня есть обязанности.
- Да, - согласилась она грустно.
- Но если ты хочешь, - продолжил я, - я могу тебя пригласить пообедать. У меня свободный вечер.
- Хочу.
- Тогда приходи в восемь часов в холл отеля "Меридиан". - И, приминая песок, я отправился мимо белогрудой, намазавшей груди маслом, пересек пляж и поднялся по лестнице.
Я просидел в шапито два часа. Под деревянным шестом с моей фамилией. Я расписался несколько десятков раз под своей плохой фотографией в "Книге посвящений", которую устроители имели глупость выпустить. Хитрые читатели, купив дешевую "Книгу посвящений", имели возможность получить автографы всех двух сотен писателей, не покупая их книг, что они и сделали с удовольствием, обойдя нас всех от А до ЗЭД. Я выпил шесть бутылок пива и наблюдал трагическое происшествие. Старичок-читатель неуклюже задел ногою за шест с моей фамилией, и шест упал, ударив "Эдуардом Лимоновым" по голове женщину-читательницу. Ахающую пострадавшую увели под руки санитары...
Ровно в восемь, одетый в куртку с попугаем, я спустился в холл. Участники "Дней" находились в процессе отхождения в рестораны. Мой первый издатель Жан-Жак Повэр, похожий на бравого кота, стоял у входа в бар. В баре за крайним столом Жан-Эдерн Аллиер (развязанный галстук по моде американских бизнесменов на груди) профессионально разговаривал с протянутым ему членом микрофона. Член держала в руке нервная полинялая блондинка, представительница женского журнала. Приличия требовали, чтобы я сказал несколько слов Жан-Жаку Повэру. Я сказал и быстро удалился, воспользовавшись появлением седого мужчины в сером, одного из еще нескольких дюжин седых мужчин в сером, присутствовавших на Днях литературы, - все они были похожи, как японцы. Некто в сером еще облобызовывал последнюю щеку Повэра, а я, уже сделав петлю в баре, из-за спины сердитого генеральского сына Жан-Эдерна вышел опять в холл. Именно в этот момент я увидел плывущую вверх на эскалаторе Люсию. Она явилась на свидание в серых спортивных брюках-трико, в сникерсах, в сером свитере с красно-белой эмблемой "Кока-Колы" на груди. Из-под свитера выглядывало колечко белой тишортки, еще более утемняя физиономию моей цыганочки. Возможно, она и вправду бразильянка, похоже было на то, что подмешана в ее кровь и капля негритянской, - засомневался я.
В одежде цыганочка выглядела еще меньше. Вид у нее был растерянный, по-видимому, она стеснялась дорогого отеля. В холле нашего "Меридиана" пахло хорошими сигарами, кожей новых диванов, духами. Горели елками разноцветные витрины бутиков - короче говоря, совершался праздник жизни.
- Пойдем отсюда, Люсия.
На улице я взял ее за руку, мы обогнули отель и вышли на Английский Променад, пошли на запад. От моря нас отделяла только автомобильная двухсторонняя дорога. Через один блок от отеля я заметил гостеприимно освещенное заведение под названием "Ле бистро дэ Променад", и люди, сидящие на террасе, показались мне вполне симпатичными. Не туристами, и в то же время о них нельзя было сказать, что они исключительно богаты. Туда мы и зашли. Я заказал себе виски и, спросив ее, что она будет пить, получил ответ, что она тоже будет пить виски.
- Вовсе не обязательно, чтобы ты заказывала то же, что и я, - объяснил я ей. - У меня такое чувство, что ты не любишь виски.
Действительно, она любила бурбон. Блондин официант с лицом танцовщика Александра Годунова терпеливо дождался, пока мы объяснились друг с другом на очень плохом французском. Потом мы глядели в меню.
Явилась большая компания и разместилась за двумя столами, рядом с нашим. К неудовольствию своему, я узнал нескольких наиболее молодых участников "старческих" Дней мировой литературы. Усевшись, они заспорили, стали снимать и одевать очки, дамы подкрашивали губы и даже пудрили щеки и одновременно жевали хлеб. "Почему я не сижу с ними за одним столом?" спросил я себя. - "Потому что ты лопочешь на курином французском, совершенно непригодном для интеллигентной беседы", - ехидно объяснил Эдуард-2. "Не столько зачаточный французский язык тому виной, сколько моя воинствующая анти-эстаблишмэнт позиция. Точно также я терпеть не мог советских писателей", - возразил я. Я выбрал себе салат нисуаз и бараньи котлеты. Подняв глаза, я увидел, что моя цыганочка безнадежно запуталась в сетях меню, и посоветовал ей взять стэйк о пуавр. Цыганка согласилась, благодарно взглянув на меня. Хотя место и называлось почему-то "бистро", цены были впечатляющие.
- Твое здоровье, Люсия! - я поднял мой сосуд с виски.
Она подняла свой, почти пустой.
"Я не сижу за соседним столом еще и потому, что дикари привлекают меня куда более цивилизованных людей, - решил я. - Цивилизованные люди все более или менее одинаковы, разные племена дикарей куда более оригинальны, не говоря уже об индивидуальных представителях".
Нам принесли ниццеанские салаты. Люсия принялась с энергией уничтожать свой, а я, неторопливо деля ножом анчоус и отправляя его в рот в сопровождении ниццеанских салатных листьев, этаким папашей любовался аппетитом дитяти. Выпив пару бокалов вина, я почувствовал, что обожженное солнцем парижское лицо мое пылает. Горячее лицо мне очень понравилось. Мне всегда доставляло удовольствия сочетание вина с солнцем.
- Тебе не кажется, что французы плохо относятся к иностранцам? сказала Люсия громко и грубо и вызывающе оглянулась.
Мне не понравилось, что она громко тянет на наших хозяев. В конце концов, границы еще не отменили и это их страна.
- Ничего не могу сказать о массах иностранцев. Ко мне лично они относятся с вниманием. Печатают мои книги, и уже одно это обстоятельство заставляет меня быть признательным. С простыми людьми я мало сталкиваюсь. На араба я не похож, посему полиция ко мне не приебывается на улицах и в метро. Живу я в Париже в еврейском гетто...
- Хозяин отеля, где я раньше жила с подругой, когда у нас кончились деньги, сказал, что мы должны спать с ним вдвоем. Что если мы откажемся, он вызовет полицию! - Люсия говорила все громче, и я понял, что она мгновенно опьянела, очевидно потому, что была голодна.
- Любой народ, - начал я нравоучительно, - состоит из индивидуумов. Некоторые из индивидуумов - отвратительное дерьмо. Эскимосы и папуасы не исключение. Французы тоже.
- Он избил мою подругу. И он, и его приятели изнасиловали нас! продолжала Люсия. За соседним столом прислушивались, заметил я. - Он отобрал у нас вещи и запер дверь, и нам пришлось бежать через окно...
Она налила себе вина и, задев бутылкой о тарелку, с яростью опустила ее на стол. Я знаю, что такие истории происходят с девочками каждый день, но цыганочка могла и сочинить злого владельца отеля, дабы разжалобить меня. "Нет, - заметил Эдуард-2, - девчонка не врет, видишь, как разнервничалась.
- Мир далек от совершенства, - начал я, и поняв, что говорю банальности, попытался выкрутиться: - Главное - выбрать позицию в мире. Следует или не прощать ничего, и тогда тебе следовало перерезать горло владельцу отеля и попасть за это в тюрьму, или... - я помолчал. - Или получать удовольствие от насилия, как учит американская этика.
Она не поняла. Она обидчиво замолчала и допила вино. Блондин принес нам мясо и развязно предложил вторую бутылку. От бутылки я не отказался, подумав однако, что люди, как животные чувствуют, с кем можно и с кем нельзя фамильярничать. Со мною официанты никогда не ведут себя развязно. Размахивающая руками цыганочка, громко кричащая на исковерканном французском, - мишень для фамильярности. Фамильярность сменяется презрением, презрение легко переходит в насилие. Неудивительно, что хозяин отеля на нее набросился.
Мы занялись мясом. Девочка ела с аппетитом жертвы эфиопского голода. Очевидно, цепь не очень интересных бытовых приключений привела ее к встрече со мной на пляже. Теперь я уже был уверен в том, что она не террористка и даже не воровка. Мне стало скучно, ибо обыкновенные проявления человеческой природы меня мало интересуют. Обед с работницей лиссабонской швейной фабрики имени Мигеля Диаса так же скучен, как обед с женой президента и генерального директора парижской фирмы канцелярских товаров.
- Они нас не любят, - икнув, сказала девчонка.
- Ну не любят и не надо. Ограничимся тем, что будем любить друг друга.
Я наколол на вилку одну из трех бараньих котлет и опустил котлету на освободившуюся от стэйка ее тарелку.
- Спасибо. - Она воткнула свою вилку в баранину. Остановилась. - Но ты ешь мало, Эдуардо. Почему?
- Питайся и не спрашивай. Меня несколько раз в день кормят бесплатно ниццеанские налогоплательщики.
Я подумал, что нужно будет ее выебать. Не потому, что мне этого хочется, вовсе нет. Она обидится, если я ее не выебу. В мачо стране, какой Бразилия, несомненно, является, женщина должна быть выебана мужчиной. Таков неписаный закон. Еще я хотел проверить, не трансвестай ли она. Судя по величине бедер, не должна бы. Но кто знает. "Плюс, - вмешался Эдуард-2, - мы выебли трех бразильских женщин в нашей жизни, хотя никогда не были в Бразилии. Выебав четвертую, мы, возможно, обнаружим в бразильских женщинах только им присущую особенность".
Люсия, держа вилку в кулаке, распяла кусок бараньей котлеты на краю тарелки и резала его ножом, как спиливают ветку с дерева. Было видно, что девчонка не имеет опыта в этом занятии. Тарелка и нож лязгали друг о друга, тарелка стучала о стол. Насмешливые физиономии участников Дня литераторов время от времени обращались к нам - источнику шума. Я сохранял невозмутимое лицо. Я знал, что сам я непогрешим, "пэрфект" с головы до ног, похож на рок-стар, а не на писателя, в куртке с попугаями, в узких брюках, с прической в два слоя. О том, что я как рок-стар, - писали критики. Ебал я писателей за соседним столом. У них у самих были внешние недостатки, которых не видела Люсия, но видел я. Их мужчинам не хватало выправки - сказывалось отсутствие физических упражнений. У них были неряшливые старомодные длинные волосы, какие носили нелюбимые мной неряхи-хиппи. А их женщины... о, они были вежливо буржуазны. Я нежно поглядел на мою дикарку. Может быть, она и работает на лиссабонской швейной фабрике имени Мигеля Диаса или на сан-паульском цементном заводе, но в ее глазах, похожих на те черные, тугие, вымоченные в маринаде оливы, которые я так люблю, всплескивает настоящая дикость. Такую дикость следует ценить.
Мы съели по куску пирога каждый. Мы выпили, я - три пальца фрамбуаза, которые мне налил наглый блондин Александр Годунов, очевидно, желая мне зла, она - половину большущей рюмки коньяка. Я заплатил, и, игнорируя насмешливые взгляды остававшихся без зрелища посетителей, мы вышли, качаясь, на Английский Променад. Она держала меня за талию и прижималась ко мне не как к обладателю хуя, я это чувствовал, а как к более мудрому, к опоре, к защите, к представителю хотя и великой, но такой же окраинной, как и Бразилия, страны, как к старшему брату, может быть. От нее пахло алкоголем, а от ее тряпочек исходил свежий запах стирального порошка, очевидно, перед свиданием со мной она посетила "ландромат". За весь обед на ее лице ни разу не появилось даже мельком довольство цивилизованной женщины, расколовшей мужика на хороший ресторан. Пьяное бравое наплевательство, веселье заводской девочки, надравшейся вдребезги с приятелем, - вот что выражала рожица Люсии. Лет двадцать назад у меня были такие девочки.
Мы решили пойти танцевать. Мы обнаружили диско там же, на Английском Променаде, неожиданно быстро. Я заплатил 140 франков и получил в обмен два ярко-синих билета, дающих нам право каждому на один бесплатный дринк. Внутри было красно-желто и жарко. Вокруг высокого круглого бара сидели и стояли пьющие. В стороне, на небольшом кругу-арене в затемнении танцевали буржуазного вида пары: женщины в платьях и с прическами леди Ди (принцессы Уэльской) и юноши с усиками - типа сэйлсмэнов или полицейских. Мы вошли на круг и стали друг против друга. Белые зубы моей цыганочки оскалились в удовольствии. Мы задвигались.
Мне показалось, что я танцую лучшее ее. Возможно из-за того, что она совсем небольшая и мои движения более заметны. Мы прыгали в тесноте, время от времени натыкаясь на слаженные, стилистически двигающиеся пары. Я всякий раз говорил: "Пардон!", но не думаю, чтобы мы кого-нибудь серьезно повредили. После восторга нескольких танцев я понял, что музыка у них такая же незначительная, как лица танцоров. Невнятная. Иногда попадался, правда, рок-энд-ролл с чистым ритмом в их репертуаре, но в основном преобладали диско-ритмы семидесятых годов, устаревшие и мутные по звучанию. Мы пошли к бару.
В обмен на наши синие билеты мы получили: я - виски, она - пиво.
- Ты хорошо танцуешь, - по лицу цыганочки лился пот.
- Куда мне до бразильцев, - я вытер свой пот со лба рукою и, сняв очки, вытер лицо подкладкой куртки.
- Правда, хорошо... Ты учился танцевать?
- Нет, Люсия. Даже на курс французского в альянс Франсэз я никак не найду денег, какие танцы... Однако я хотел бы научиться танцевать танго...
- Ты не умеешь танцевать танго?