От главных ворот мы повернули на север и приняли службу той самой дороги, что вела прямо к цитадели моих загадочных сновидений.
Мальчишки из бедного селения, расположенного у подножия холма, на этот раз не подумали подбирать на дороге камни. Они отбежали повыше, на добрую сотню шагов, и засели среди острых обломков гранита, а когда я мирно махнул им рукой, сорвались оттуда, как перепуганные птахи, и пропали в дальних расщелинах. Старику, который некогда угощал меня лепешкой и сведениями о том, что делается наяву, я протянул с коня горсть дирхемов, и он, низко поклонившись, проводил нас взглядом из-под руки до самой вершины холма. Не подумал ли он, что духи возвращаются в свое логово?
Чудесный Мираж появился из-за окоема холма перед нашими взорами, не запоздав ни на мгновение.
Все было неподвижно, кроме одной темной точки, удалявшейся от нас по дороге далеко впереди. Хвост пыли выдавал ретивого всадника. Я пригляделся и подумал, что вижу не иначе как гонца неких сил, враждебных или союзных.
- Быстрый ездок, - заметил и рыцарь Эд. - Легкий под ним скакун.
- Да и сам ездок, как видно, не грузен, - показалось мне, и сердце мое забилось, вопреки всем ясным доводам рассудка.
Рыцарь Эд тревожно посмотрел вдаль и заключил:
- Пуганая собака и тростника испугается.
- Эта стрела - в мой загривок, - вздохнул я. - Надеюсь, мы не станем останавливаться на ночлег в этих местах? Охотой на ручных лисиц и султанов я уже сыт по горло.
Комтур внял моим тревогам, и отряд расположился коротать первую ночь пути там, откуда дворец, заброшенный обычными смертными султанами и их подданными, уже не был виден плотскими глазами.
За несколько мгновений посреди темнеющей, пустынной равнины, вокруг придорожного колодца, выросли десять шатров, и яркий огонь костра опалил куски мяса, размягченные в дороге под седлами.
Когда из колодца вытянули бадью с водой, Эд де Морей кинул в нее несколько алых песчинок и, поднеся бадью к костру, пригляделся к воде.
- Порошок из голубиной печени, - пояснил он. - Выдает всякую отраву.
- Тростник тростником, а предосторожность уместна, - согласился я. Брат Эд, вам тоже запал в душу тот одинокий всадник?
- Всадник, конечно, не большая редкость, - ответил рыцарь Эд, - но я привык доверять чутью.
- Мое чутье вторит вашему, брат Эд, - поддержал я комтура и решил признаться в искушавших сердце опасениях. - Хоть конь и скакал быстро, но из моей головы никак не выскакивает мысль о Черной Молнии. Не появится ли на нашем пути чреватое грозой облако?
Комтур долго молчал, опустившись перед огнем на складное дорожное сидение.
- Я приложу все силы, чтобы уберечь вас от любых опасностей, мессир, с некой тенью неуверенности в голосе проговорил он.
Полновесная темнота еще не опустилась с небес, и ночь еще не поглотила равнину вместе с крошками, коими мы, верно, представлялись ангелом с высот звездных сфер, однако лицо комтура, освещенное костром, показалось мне сумрачней ночи.
- Вы хотели бы задать мне еще один вопрос, мессир? - сдался рыцарь Эд моему многозначительному молчанию.
- Ничего не могу поделать со своим любопытством, - весело признался я. - Оно, по-видимому, восполняет убыток памяти.
- Мессир, мне так же трудно удержать себя от нижайшей просьбы, вздохнул комтур.
- Всякий повод оказать вам честь, брат Эд, радует меня до глубины души, - уверил я его.
- Мессир, пообещайте не посмеяться над моим безумием, - тихо проговорил рыцарь Эд де Морей.
- Безумием? - удивился я. - Но ведь и вы, брат Эд, не смеялись над всеми безумными россказнями, которыми я потчевал вас едва не половину прошлой ночи. Безумного я обнаруживаю в своей жизни куда больше, чем здравого, и не нахожу в том ничего смешного. Говорите, брат Эд.
- Больше скажет моя одежда, - ответил рыцарь Эд. - То, что привлечет ваш взор первым, выдаст мою тайну и мой грех.
На белом льняном полотне выделялась прямая черная полоса, спускавшаяся от правого плеча до пояса.
- Ваш глаз верен, мессир, - глухо проговорил рыцарь Эд, будто и впрямь исповедываясь мне в неком смертном грехе. - Вы заметили цвет Дамы моего сердца.
Удар, в тот же миг пронзивший мне мозг, я могу назвать только ударом черной молнии.
- Дама сердца?! - обомлел я, ибо явь в самом деле становилась безумней самого безумного видения.
Небу ничего не стоило рухнуть мне на голову, а земле - разверзнуться и сбросить меня в адские глубины, но ничто так не потрясло бы мою душу, как признание рыцаря Эда, единственного смертного, которому я решил доверять среди живых и который в одно мгновение обратился в самого нежеланного соперника.
- Как же это могло случиться, брат Эд?! - потеряв и вновь обретя дар речи, вымолвил я, уже готовый от отчаяния посыпать себе голову раскаленной золой.
- Усмешка Фортуны, мессир, - развел своими мощными руками рыцарь Эд. Как и вся моя жизнь. Видели ли вы, мессир, ее прекрасные глаза, так и обжигающие сердце черным огнем?
- Видел, - стараясь ничем не выдать смятения, признался я.
- А острые брови, пронзающие сердце вернее всех ее кинжалов? продолжал мучительно оправдываться комтур тамплиеров.
- Видел и брови, - признал я.
- А губы цвета спелого граната?
- Нет, - признал я и до боли позавидовал рыцарю Эду, хотя мог похвалиться перед ним тем, что, волею обстоятельств, мне оказалась ведома краса Дамы наших сердец куда более искусительная, чем губы. - Она умело скрывала свое лицо.
Конечно, я предпочел не хвалиться, ибо ожидал, что рыцарь Эд, забыв о всех обетах, в тот же миг разрубит меня своим мечом на две половинки.
- Ох, мессир! - раскрыл передо мной свою душу рыцарь Эд. - Можно считать, что я уже убит ассасинами.
- Она из ассасинов? - ничуть не удивился я.
- Если Рум и кишит какими-то ассасинами, то я знаю только одного настоящего, - грустно проговорил рыцарь Эд. - А именно Черную Молнию. Конечно, когда-нибудь она убьет меня.
- Но почему она так упорно охотится за вами, брат Эд? - спросил я с непристойным облегчением на душе.
- Случалось трижды, что волею, а отчасти неволею, становился я преградой между ней и правителем Рума, которому ассасины определили быть жертвой за грехи его предков. Один раз мы спасли жизнь султана, когда он охотился на волков в то время, как вели охоту за ним самим, и еще дважды при торжественных объездах провинций. Султан неизменно приглашал нас в арьергард своей свиты, и нам не полагалось отказываться. Подробности этих случаев не имеют особого значения. Суть в том, что ассасины не любят нас, а я, увы, влюблен в ассасина.
Комтур немного помолчал, а затем прибавил к своему чистосердечному признанию еще немного:
- И у меня чутье на ассасинов. В капеллу им хода нет. Но за стенами капеллы она когда-нибудь убьет меня. Непременно убьет.
- Но ведь и вы не безоружны, брат Эд, - скрепя сердце, заметил я, ведь все ассасины, кроме одного, тоже никак не могли рассчитывать на мою любовь.
- Разве у меня хватит сил поднять меч на свою Даму? - грустно улыбнулся рыцарь Эд.
Этим неразрешимым вопросом и закончилась наша беседа, ибо ночь уже охватила всю землю и подобралась вплотную к последней цитадели света, нашему костру.