а вода как зашипит,
пар столбом как повалит,
будто сталь он закаляет
и в ведерко опускает...
А она: - Ебена мать!
Как ты смеешь остужать?!
И опять мученье то же:
от пизды бедняк не может
отойти, как часовой:
то по стрелке часовой,
то против нее он лижет,
то подальше, то поближе,
то по кругу обойдет,
то диаметром пройдет,
трет пошире, трет поуже...
На язык, как в дождь на лужах,
повскакали пузыри,
а ее все три да три!
Злая боль язык тревожит,
он ни пить, ни есть не может,
похудел и подурнел,
словно двадцать лет болел,
почернел и запаршивел,
поседел и оплешивел,
а царевна - мало ей!
все свое: быстрей! быстрей!
Третий месяц на исходе,
Пиздолиз тоской исходит...
Вот уже сравнялось три
а ее все три да три!
И язык уж притупился,
всюду язвами покрылся,
а царевна - мало ей!
все - скорей, скорей, скорей!
Пиздолиз уже чуть дышит,
под собой пизды не слышит,
мыслит: - Братец мой родной,
отправляюсь за тобой!
Полон смертною тощищей,
он в последний раз в пиздищу
язычище запихнул,
да и ноги протянул...
А царевна завопила:
- Я ж совсем-было спустила!
Месяц, может быть, еще б
и меня бы он проеб!
И в отчаянье царевна
на пол спрыгнула и гневно
вновь пиздою об пол трет: