трех удалых молодцов.
А из них зачаты двое
были в бешеном запое,
во хмелю и рождены.
Чудо были - не сыны!
Старший звался Долгохуем.
Дуб столетний трижды хуем
мог, как цепью, он обвить
и к макушке прикрепить.
Средний звался Пиздолизом.
Знать, природа из каприза,
подшутив над ним слегка,
хуй на место языка,
а язык на место хуя
прикрепила, озоруя.
Для изысканных сердец
был находкой сей юнец.
Мать ждала от них огромных
дел в грядущем. Ныне ж скромно
старший в пастухах ходил,
средний пасечником был.
Делан пальцем от безделья,
младший зачат был с похмелья,
с неохотою рожден
и Иваном наречен.
Тих и смирен, по неделям
ничего-то он не делал,
скучно яица чесал,
много ел и много спал.
Карты бандурша тасует,
ставит куш на Долгохуя.
Может двойка, может туз
не играет только трус.
Вот идет старушка к сыну:
сердцу милая картина!
сын под грушею лежит
и коровок сторожит,
хуем стадо обвивая,
груши кончиком сбивая,
хлопнув изредка концом
для острастки, как бичом.
Вот она под хуй подлезла,
молвит: - Сын ты мой любезный,
несравненный Долгохуй!
Брось ты груши, не балуй!
Пригодится хуй твой грозный
для задачи посерьезней.
Я к нему нежна была,
холила и берегла,