- Ну, если что-то пойдет не так, вы же предупредите меня, да? - Она заметила, что лицо инженера стало вдруг непроницаемым. - Ну пожалуйста, умоляла она. - Я не стукач. Я еду повидаться со своей дочерью. Мы виделись последний раз, когда она была еще подростком. Я здесь только поэтому. И я однажды уже попадала в космическую катастрофу.
- Ну ладно, - смягчаясь, кивнул Перкин. - Молния не ударяет дважды в одно и то же место.
- Если только ты не громоотвод!
Перкин оттаял. Ему стало неловко, что он усомнился в своем же докторе.
- Я буду держать вас в курсе дела, Лунзи. Можете на это рассчитывать. Но что там все-таки с моей ногой?
- Все в порядке, если не считать этого северного сияния. - Она указала на пятно у него на ноге. - И никто не должен об этом знать, кроме вас и вашего соседа по каюте: нечего привлекать внимание к вашей... э... неудаче, - добавила Лунзи, скрепляя магнитные застежки у него на штанине. - От повреждений такого рода обычно и следа не остается. Колено будет плохо сгибаться, пока гематома не рассосется. Возможно, поболит немного. Если боль будет сильной, примите анальгетик: я введу рецепт в медфайл синтезатора, что у вас в каюте. Но не более одной дозы в смену.
- Сделайте побольше, ладно? - попросил инженер и тяжело поднялся, опираясь на стол в преувеличенной заботе о своей больной ноге.
- Хорошо, но только чуть-чуть. Советую иметь в виду, что это запрет ваши кишки покрепче овсяно-бананового сандвича, - сообщила Лунзи, весело поглядывая на пациента. - Я никогда не прописываю этот состав молодым сетти. У них и без того достаточно проблем с ориентированными преимущественно на людей деликатесами вроде этого.
Перкин засмеялся:
- Это точно. Как-то работал у меня один. Вечно страдал. Так повара вырастили специально для него александрийский лист. И это единственное, что я узнал о нем. Сетти - самый скрытный вид, который я только знаю.
- Если хотите, я дам вам еще линимент - будете натирать вашу ногу до полного впитывания.
- Спасибо, доктор. - Перкин охотно взял пластиковый пакетик, протянутый ему Лунзи, и выскользнул за дверь, минуя следующего пациента, ожидающего встречи с врачом.
После этого разговора Лунзи и сама начала замечать, что, действительно, с кораблем дело обстоит не совсем ладно. Разумеется, разглядеть неполадки за мишурой побрякушек было трудновато, но стоило посмотреть внимательно... Перкин оказался прав: многие узлы корабля нуждались в ремонте. Имела место постоянная утечка газа с палуб метанового сектора; многие пассажиры жаловались на запах в коридорах, которые к нему примыкали. Перкин и остальные офицеры пожимали плечами, латая прорехи одну за другой, и обещали держать ситуацию под контролем, пока они не доберутся до следующего порта назначения, в месяце пути от Альфы Центавра, где можно будет провести более основательный ремонт.
Лунзи даже начала беспокоиться, не случится ли с ними беды где-то на полпути к Альфе Центавра. Правда, вероятность дважды в жизни попасть в космическую катастрофу была близка к нулю, и только это пока успокаивало ее. Такого не могло случиться с ней еще раз. Или могло? Она надеялась, обеспокоенность Перкина преувеличена. С неприятным чувством надвигающейся беды Лунзи стала более внимательно прислушиваться к инструкциям по эвакуации. Держа слово, данное Перкину, она молчала об их конфиденциальной беседе, но глаза ее были открыты.
К концу месяца в банкетном зале произошли некоторые перемены. Адмиралу Коромелю, Бараки Дону и Лунзи предложили пересесть за стол капитана, председательствовавшего в первой смене, и его первого помощника Шарю, женщины весьма необычной масти и примерно того же возраста, что и Дон. Она была очень мала ростом. Макушка ее находилась где-то на уровне подбородка Лунзи. Носила она длинное вечернее платье удобного покроя из того же самого полкового пурпура, что и ее форма. А ее манера держаться наводила на мысль, что до прихода на линию "Фатум-Круиз" она состояла на военной службе. Изобилие золотого галуна на манжете одного из рукавов свидетельствовало о ее высоком служебном положении наряду с маленькой мощной рацией, которая всегда находилась при ней для поддержания связи с капитанским мостиком во время обеда. Другая рука была обнажена до плеча. Ее обременял бриллиантовый браслет. К удовольствию Лунзи, Шарю тоже любила послушать хорошие байки, поэтому Коромель получил для своих историй весьма отзывчивых слушателей.
Впрочем, он не слишком это ценил. Временами он бывал весьма брюзглив и иногда цеплялся к соседям, утверждая, что они смеются над стариком. В конце концов Лунзи перестала доказывать свою невинность и воспользовалась его же оружием.
- Быть может, я покажусь вам смешной, - небрежно бросила она Коромелю, который оборвал свое повествование на полуслове и удивленно на нее посмотрел. - Но даже в школе на уроках нам разрешалось разговаривать больше, чем позволяете вы. У нас тоже есть определенное мнение. И иногда мне хочется его высказать.
- Хе-хе-хе! Боюсь, я возражаю слишком много, да? - Коромель одобрительно рассмеялся. - Это Шекспир, к вашему сведению, молодые люди. Слишком молодые, чтобы хоть что-то прочесть. Ну-ну. Возможно, я уже в таком возрасте, что нахожусь во власти тех, кто окружает меня, в мире, для которого мои слова уже ничего не значат... Прямо как эти несчастные "тяжеловесы", разве нет?
Лунзи тотчас вскинула голову:
- Вы что-то сказали о "тяжеловесах", адмирал?
- Служили несколько под моим началом. Когда это было?.. Восемь, десять лет назад, а. Дон?
- Четырнадцать, адмирал.
Коромель выставил вперед челюсть, подсчитывая года.
- Да, точно. Будь прокляты эти канцелярские дела. Теряешь ход времени. "Тяжеловесы"! Плохая затея, вот что. Не должно адаптировать людей к окружающей среде. Мы должны среду адаптировать к людям. В конце концов, по замыслу Божьему, должно быть именно так!
- Формирование планет отнимает слишком много времени, адмирал, резонно ввернула Шарю. - Миры, где живут "тяжеловесы", всем хороши для людей, за исключением гравитации. Вот "тяжеловесов" и сотворили, чтобы они к ней адаптировались.
- Вот именно, сотворили! Сотворили национальное меньшинство, вот что они сделали, - брызгал слюной адмирал. - Мало нам было проблем с партизанщиной. Едва мы добились того, что все расы и народы притерлись друг к другу, как эти умники отелились еще одним подвидом, и все это безобразие началось сначала. Добились лишь того, что обычные люди во весь голос завопили о той трагедии на Фениксе, говоря, что "тяжеловесы" плясали на могилах "легковесов", которые поселились там прежде. Но можно побиться об заклад, что они немало отвалили тому, кто помог им устроить обвал. И, вероятно, изрядный процент от их экспортного дохода в придачу.
- А я слышала, что первое поселение уничтожили пираты, - заметила Лунзи, с досадой вспоминая острую тоску, в которой она прожила два года, думая, что Фиона - одна из тех, кто погиб на Фениксе.
- И вы вполне можете верить этому, доктор. Скорее всего они отрезали Феникс от внешнего мира, выведя из строя линии связи, разрушили системы жизнеобеспечения, торговлю и так далее. А когда население планеты оказалось не в состоянии само поддерживать свое существование, права автоматически перешли к следующей группе, которой это было под силу. Мой корабль как-то получил сигнал бедствия от торгового корабля. Пираты преследовали его от внешнего края системы Эридана. Они имели довольно тяжелые повреждения, но тем не менее еще шли на ионниках, когда на сцене появились мы. Мой связной офицер три недели трепался с их старшим, пока мы летели на выручку. Потеряешь присутствие духа - потеряешь победу, вот что я скажу!
- Вы взяли пиратов в плен? - нетерпеливо спросила Лунзи, подаваясь вперед.
Адмирал с сожалением покачал головой:
- Нет, черт побери. В этом ряду побрякушек на моей груди появилась бы еще одна симпатичная звездочка, если бы нам это удалось. Мы вступили в бой, как только они с отчаяния пальнули вслед торговому кораблю, и открыли ответный огонь. Эти бедные торговцы на своем маленьком суденышке помолились небесам о благословении на наши головы и со всех ног удрали! У пиратов не оставалось выбора. Они не могли повернуться ко мне задом. Мой корабль был продырявлен, но вполне жизнеспособен. Пиратам повезло меньше. Я видел, как с их судна сорвало листовую обшивку корпуса, полетели обломки и рваные края скрутились, когда раздался взрыв. Должно быть, в атмосферной камере, где пряталась команда. Надеюсь, не там, где пленники.
Каковы бы ни были их двигатели, наши оказались лучше. Мы преследовали их за пределами системы, в радиационном поясе, гнали мимо комет. В конце концов мой стрелок поразил их двигатель по левому борту. Их пару раз крутануло, но они восстановили курс, однако мой снайпер опять их достал. Они и отпрыгались. Но как только мы передали, что мы с нашей ударной группой идем брать их на абордаж, они взорвали себя! - Адмирал вытянул перед собой руки, хватая ртом воздух. - Я видел их так же, как собственные пальцы! Ни один капитан не смог еще взять в плен планетарных пиратов. Но я льщу себе тем, что если не сумел я, то и никто не сможет.
- Вы действительно льстите себе, адмирал, - дерзко заметила Шарю. - Но скорее всего вы правы.
Лунзи неизменно проводила вечера в голограммной комнате в обществе адмирала и его помощника, если не требовалось ее присутствия в лазарете. Больше прочих Коромель любил две голограммы. Их частенько запрашивали в нишу, где они с Доном часами сиживали перед отходом ко сну. Первая изображала капитанский мостик его флагманского корабля, носившего название "Федерация". Вторая появлялась, когда у Лунзи возникало подозрение, что Коромель в печальном расположении духа. То был пылающий камин с изразцами и узорным медным колпаком в каменно-кирпичной стене. Система демонстрации голограмм включала не только видеоэкран, но также терморегулятор и генератор запахов. Лунзи ощущала тепло пламени и вдыхала запах горящих поленьев, когда усаживалась в одно из трех глубоких мягких кресел, которыми была меблирована ниша.
Однажды, когда Лунзи в очередной раз навестила своего протеже, Дон встал и подал знак официанту принести ей выпить. Как она и ожидала, Коромель сидел, согнувшись, упираясь локтем в колено, в другой руке держа пузатый бокал, и вглядывался в пляску света и тени, слушая негромкую, словно доносящуюся откуда-то издали музыку. Он не заметил появления Лунзи. Она немного постояла, глядя на него. Адмирал казался задумчивым, скорее даже грустным.
- О чем вы задумались, адмирал? - тихо спросила Лунзи.
- М-м? А, это вы, доктор. Ничего. Ничего особенного. Всего лишь вспоминал сына. Он служит. Тоже подает большие надежды. И пусть попробует только их не оправдать.
- Вы скучаете по нему, - предположила Лунзи, интуитивно догадываясь, что хотел сказать старик.
- Да, черт возьми. Это замечательный молодой человек. Вы примерно того же возраста, как и он, я бы сказал. Вы... У вас нет детей, да?
- Только дочь. Я встречаюсь с ней на Альфе Центавра.
- Маленькая девочка, а? Вы кажетесь совсем юной. - Коромель кашлянул и самокритично добавил: - Конечно, в мои года все кажутся молодыми.
- Адмирал, по официальному возрасту я гораздо ближе к вам, чем к вашему сыну, - пожала плечами Лунзи. - В судовых ведомостях так и записано; вы можете сами посмотреть, если хотите. Я лежала в холодном сне. Моей маленькой девочке идет семьдесят восьмой год.
- А вы об этом не говорили. Да-да-да, так вот почему вы настолько хорошо понимаете все эти древние истории, о которых я разглагольствую. Вы были там и тогда. Мы должны поговорить о старых временах! - Адмирал устремил на нее молящий взгляд, проникнутый одиночеством, тронувший Лунзи до самого сердца. - Так мало осталось тех, кто помнит. Сочту это личным одолжением.
- Адмирал, я сделаю это с превеликим удовольствием. Я прожила в этом столетии только два года.
- Хм! Я чувствую себя точно так же, хотя уже довольно долго нахожусь на этом корабле. Куда мы направляемся?
- Планета Сибарис. Это роскошная...
- Я знаю, что это такое, - нетерпеливо перебил ее Коромель. - Еще одна свалка для никому не нужных богачей. Вах! Когда я сделаюсь столь же беспомощен, эта планетка может рассчитывать на мою надгробную речь.
Лунзи улыбнулась. Официант склонился к ней, подавая точно такой же глубокий бокал, как и у адмирала. Дно бокала едва ли на полдюйма покрывал слой густой жидкости цвета красного янтаря. Это был великолепный редкий коньяк. Изысканный аромат заструился по комнате по мере того, как жидкость нагревалась жаром огня. Лунзи сделала крохотный глоток и почувствовала, как поток тепла прокатился вниз по горлу. Она прикрыла глаза.
- Нравится? - прогрохотал Коромель.