Не верю своим глазам. Камешки слегка розоватые, абсолютно не примечательные. Да, Виктория Павловна, гордись, сбылась ещё одна тайная мечта. Я нашла алмаз.
Собираю несколько самых крупных камней. В капитанстве Баия, алмазы должны быть розовые и открыть их тоже должны были в восемнадцатом веке. Розовые алмазы годны только для промышленного производства. Самые дорогие — это прозрачные, так называемой «чистой воды» и немного голубоватые. Остальные не ценятся столь высоко.
Видимо, прав был Егорушкин, что я не знаю, как было на самом деле, либо что совсем невероятно, попала совсем в другую Бразилию.
Надо узнать у дона Смита, моего источника информации, может, ещё и золото не открыли. Тогда есть надежда стать первыми и фантастически богатыми людьми.
Алмазы соберём и будем понемногу продавать, на них точно не стоит делать ставку.
Так, Вика, вспоминай, всё, что ты знаешь об алмазах. Пока меня найдут, уже придумаю бизнес-план.
Итак, Бразилия — одна из самых богатых стран на драгоценные и полудрагоценные камни. Сначала она разочаровала своих захватчиков, не открывая тайн, скрытых в толще земли.
Если мне не изменяет память, то первые алмазы обнаружили во время поисков золота. Кажется, в где-то тысяча семьсот двадцать пятом. В штате Минас-Жерайс, близ нынешнего города Диа-мантина, на берегах реки Рио Жекитиньонья.
Самое интересное, что даже сейчас в семнадцатом веке алмазы ценятся ниже рубинов или изумрудов. А в Средние века о них вообще не знали. Расцвет эры алмазов приходится как раз таки на изобретение ювелирами огранки бриллиант, из-за которой алмаз заиграл другими гранями, максимально подчёркивая их достоинства.
Я лежала на земле, держа в руках несколько крупных алмазов. Когда мы плыли в Бразилию, то дон Смит ничего не сказал о первой бразильской алмазной лихорадке, которая началась в тысячу семьсот четырнадцатом году. По моим источникам, конечно.
Если исходить из того, что я знаю, то сливки с алмазных рудников можно снимать до середины восемнадцатого века. То есть до тех пор, пока государство не станет монополистом.
Конечно, сейчас самое время закладывать основу для прибыльного производства, чтобы мы могли передать цветущую империю детям.
Стоп, Викуся, что-то ты размечталась. Уже и империю построила и детям, и внукам обеспечила безбедную жизнь.
Поднимаюсь и в волнении прохаживаюсь вдоль берега реки. Открытие настолько будоражащее моё воображение, что не смотрю даже на дрожание ног. Просто не могу сидеть на месте, мне нужно действовать.
Единственное, что я сейчас могу, это расписать в уме план действий, чтобы мозг не взорвался от возбуждения.
Лошадь послушно ходит за мной, я так и не выпустила поводья из рук. Привязываю за ветку первого подходящего дерева.
Лезу снова в воду, хочу найти большой алмаз. Те, что, я уже отыскала, слишком малы.
Ищу, а сама строю план действий.
Во-первых, до приезда Мигеля ни одна живая душа не должна узнать о моей находке.
Желательно не привлекая внимания купить этот участок и исследовать течение и русло реки, может где-то ещё есть залежи.
Узнать у дона Смита об алмазной лихорадке и строить свои планы исходя из этого.
Начать писать дневник для потомков, где описать самые сложные времена в мире и в Бразилии, дать советы, как им поступать. Вот это, на мой взгляд, самая лучшая идея.
Нахожу несколько крупных камней. Остаётся вопрос, как их спрятать так, чтобы никто не заметил?
Карманов на платье нет. Седельной сумки тоже.
Я решительно задираю верхние юбки и завязываю камни, равномерно их распределив, по четырём сторонам нижней рубашки. Уже не так подозрительно. Да и камней я беру немного.
А то, как пели в знаменитом советском мультфильме: «жадность, хуже, чем холера, жадность губит флибустьера».
Справившись с навалившимся на меня грузом алмазной лихорадки, я начинаю исследовать растительность вокруг. Ищу те растения, которые могут пригодиться для разведения и для лечения.
В глубине души надеюсь, что найду хотя бы маленькое деревце кофе. Загадываю — если найду кофе, то Мигель вернётся и все мои планы осуществятся.
С усиленным рвением начинаю разведку, когда слышу зовущие голоса:
— Хозяйка, донна Тори, — узнаю я голос Фернандо и ещё незнакомые голоса мужчин.
Возможно, что это рабы с плантаций сахарного тростника, которых управляющий привлёк к моим поискам.
Если так быстро меня нашли, значит, участок может быть даже и на нашей территории.
Кричу в ответ и, почему-то прыгаю, размахивая руками, как на необитаемом острове. Глупо, но что не сделаешь, чтобы тебя нашли.
— Дона Тори, — слышу я взволнованный голос Фернандо, — как же так? Кобылка-то смирная.
Мне становится так радостно, что он начал так быстро меня искать, что не хочется даже иронизировать насчёт характера животных.
— Не знаю, Фернандо, что случилось. Просто Орхидея ни с того, ни с сего понесла. Я еле-еле удержалась в седле.
— Вы молодец, храбрая женщина, — в его голосе слышится такое явное облегчение, что даже неудобно становится, что я создала столько неудобств.
Фернандо, убедившись, что у меня руки-ноги целы и голова снова не пострадала, отпускает рабов. А сам причитая, как старый день осматривает лошадь.
— Не удивительно, хозяйка, что Орхидея понесла, — взволнованно говорит он, — вот посмотрите вот сюда. Видите? Ранка. Похоже, что от стрелки сарбакана.
— От чего? — Удивлённо спрашиваю я.
— Сарбакан, обычная трубка индейцев для стрельбы стрелками с помощью выдуваемого через трубку воздуха, — объясняет управляющий, — Длиной она где-то полтора — три метра.
— Я не видела никаких индейцев, да и зачем я им нужна.
Фернандо многозначительно хмыкает, а я закатываю глаза, переводя взгляд от крупа лошади вверх, и натыкаюсь на то, что заставляет кровь бежать быстрее.