Под конец битвы мне довелось оказать некоторую помощь одному английскому джентльмену. На него несвоевременно напирала группа ругающихся усатых гренадеров Старой Гвардии, и он с радостью позволил мне отогнать их. Встреча эта оказалась немаловажной. На самом деле, веди я ту же жизнь, что и обыкновенные люди - то есть, живя достойной жизнью на той планете, где родился, до самой смерти - тогда данная встреча стала бы самым знаменательным событием моей жизни. За те дни, пока он выздоравливал, наша дружба окрепла, и по возвращении в Лондон я, по его настоянию, погостил у него. Заметьте, я не упоминаю его фамилии и делаю это по весьма веским причинам. Достаточно сказать, что благодаря его дружбе и влиянию мне удалось поместить свои небольшие денежные сбережения в хорошие руки, и я считаю, что мое нынешнее земное богатство ведет происхождение с поля Ватерлоо.
Но рассказывать вам я буду не о своих днях на Земле.
Испытывая потребность снова увидеть широкие горизонты и почувствовать под ногами кренящуюся палубу корабля, я отправился в плавание - в качестве пассажира - и медленно плыл в направлении Индии. Там я надеялся найти что-то такое, чего в общем-то толком не представлял, но нечто способное притупить мою постоянную не стихающую боль, делавшую всё творимое мной на Земле всего лишь бессмысленным и бесцельным прозябанием.
В тех злых шутках, которые сыграли со мной Звездные Владыки, мне тогда не виделось никакого смысла. У меня не было сколько-нибудь ясного представления о том, кто они такие или что они такое - да и плевать я тогда хотел на это, лишь бы они вернули меня на Креген, под Антаресом. Я видел ту великолепную хищную птицу с ало-золотистым оперением, более крупную, чем ястреб или орел - Гдойная, кружившего надо мной в решающие минуты. Также я видел белого голубя, который, поднявшись в небо, не обращал внимания на этого ало-золотого орлана. Тут действовали силы, которых я тогда не понимал и не хотел понимать - когда Звездные Владыки сражались за то, чего они нечеловеческим, неисповедимым для меня образом желали, с теми силами, которые там ни противостояли им, а Саванты - в конце концов, просто люди, всего лишь человеки - потрясенно взирали на происходящее и пытались передвигать фигурки судьбы в расчете на благо простых смертных.
И силы, двигавшие судьбу, сочли нужным переместить меня на Креген, под солнца Скорпиона, в первую же ночь, проведенную мной на берегу в Бомбее.
Жара, удушливая и сильная, вонь, мухи, какофония звуков - все это для меня ничего не значило. Я испытывал и куда худшее. И той ночью, теперь уже столь давней, звезды у меня над головой изливали на землю сияющий свет, который сгущался и сливался вокруг меня в опаляющую патину. Я достиг той степени отчаяния, при которой считал, что никогда уже больше мне не ступить на поля Крегена, никогда больше не смотреть на море или на город со стен моего дворца Стромбора в Зеникке, никогда больше не сжимать в объятиях Делию из Дельфонда.
Стоя на балконе, я смотрел на звезды, а ночной ветерок шелестел огромными причудливыми листьями, и кругом гудели миллионы насекомых. Отыскав, хотя и не без труда, знакомый огонек Антареса, надменно задранный кверху хвост созвездия Скорпиона, я с тоской уставился на него, больной тем внутренним упадком духа и с отвращением признавал, что мной и вправду овладело отчаяние.
В тисках мук и отчаяния я думал, что Индия, возможно, подарит скорпиона - как она породила того, что убил моего отца.
Ясно, что той давней ночью я был не в себе. Когда я поднял взгляд на звезды, на красный огонек Антареса, и знакомое голубое сияние разрослось, набухая и раздуваясь, в обведенный голубым силуэт гигантского скорпиона, во мне не осталось ни капли ликования, того душевного подъема, который наполнял меня в прошлый раз.
Я просто поднял руки и дал унести себя - куда бы там не желали Звездные Владыки, - радуясь лишь, что снова ступлю на землю Крегена, под Солнцами Скорпиона.
Даже не открывая глаз, я понял, что нахожусь на Крегене.
Зловонная жара знойной бомбейской ночи исчезла. Я почувствовал, как лоб мне овевает прохладный бриз. А также я почувствовал на груди странную царапающую щекотку. И медленно, почти лениво, открыл глаза.
Как наполовину ожидалось, я был нагим.
Но на груди у меня балансировал на своих коротеньких ножках большой, покрытый блестящим красноватым панцирем скорпион. И замахивался на меня своим хвостом.
Не в состоянии ничего с собой поделать, двигаясь с совершенно не управляемой сознанием силой, я одним прыжком вскочил на ноги и заорал благим матом. Выбитый со своей позиции скорпион отлетел прочь. Он упал среди выступающих из земли камней и, поднявшись, неизящно покачиваясь, на ноги, исчез в какой-то щели среди скальных выходов.
Я сделал глубокий вдох. Вспомнил скорпиона, убившего моего отца. Вспомнил призрачного скорпиона, составлявшего экипаж на борту лодки-листа в том первом путешествии вниз по священной реке Аф. И вспомнил также скорпиона, который появился, когда мои друзья заливались смехом, а я сидел с Делией, с моей Делией Синегорской, и красное сияние Зима заливало все палаты, а зеленоватый свет Генодраса только-только закрадывался в уголок окна, когда мы совершали боккерту для нашего обручения, как раз перед тем, как меня вышвырнули с Крегена. Я вспомнил эти случаи, полные страха и отчаяния, когда мне доводилось прежде увидеть скорпиона - и рассмеялся.
Да, я, Дрей Прескот, который и улыбался-то редко, рассмеялся!
Потому что знал - я снова на Крегене. Я определил это по ощущению легкости в теле, по запаху ветра, по смешанным лучам света, падающим вокруг меня в опалиновом блеске двух солнц Антареса.
И поэтому я рассмеялся.
Я почувствовал себя свободным, помолодевшим, живым, восхитительно живым, с кровью, поющей у меня в жилах, готовым ко всему, что мог предложить этот жестокий, прекрасный, злобный и любимый мир Крегена. С каким-то странным, восторженным любопытством я огляделся по сторонам.
То благословенное знакомое розовое сияние солнц заливало пейзаж, сообщая ему необыкновенную - и поистине неземную - красоту. В находящейся прямо передо мной роще гнущиеся на ветру деревья являли бело-розовые цветы миссалов. Под ногами у меня расстилалась трава, столь же зеленая и сочная, как и любая, когда-либо растущая на Земле. Вдали на горизонте, настолько далеком, что я сразу понял - стою я на изрядной возвышенности - блистающее небо четко рассекала линия моря. Я глубоко вдохнул всей грудью. Чувствовал я себя живее, чем в любое время с тех пор, как меня выдернули из моего стромборского дворца в Зеникке. Я снова оказался на Крегене. Я дома!
Я медленно прошел к границе травы вблизи слева от меня, под прямым углом к той далекой панораме моря. Шел я нагим. Если меня на этот раз доставили сюда Звездные Владыки или Саванты, эти бесстрастные, почти совершенные жители Афразои, Качельного Города, то иного я и не ожидал. По правде говоря, они, по-моему, понимали, насколько упадут в моих глазах, если им вздумается снабдить меня одеждой или оружием - мечом, шлемом, щитом или копьем. Меня доставили на эту планету Креген под Антаресом, как я считал, с какой-то целью, хотя пока напрочь не догадывался, что это может быть за цель. Но я в какой-то мере понимал пути тех сил, что перебросили меня через четыреста световых лет межзвездного пространства.
Трава у меня под ногами казалась мягкой и упругой, а ветер развевал мне волосы. У края обрыва я остановился, глядя на открывшееся моему взору зрелище, одновременно и невероятное и прекрасное по своей дерзновенной мощи. Но меня не волновало, столь прекрасным и сколь невероятным могло быть то зрелище. Главное, что я опять на Крегене. Определить, куда именно на поверхность планеты меня высадили я никак не мог, да меня это и не волновало. Я знал одно: с чем бы там бы там не довелось мне столкнуться в грядущие дни, я все равно найду дорогу обратно к Стромбору в Зеникке, в том гордом городе континента Сегестес, найду способ вернуться туда и снова сжать в объятиях мою Делию. Если же она покинула Стромбор, где, возможно, по-прежнему чувствовала себя иностранкой, и вернулась к себе домой в Синегорье Вэллии, к отцу, императору той объединенной островной империи, то я последую за ней и туда. Чтобы найти Делию Синегорскую я прошел бы из конца в конец весь этот мир, также как и свой родной.
Подо мной вытянулся скальный карниз, высеченный из обращенной к морю стороны утеса. А ниже вытянулся еще один. Каждый из карнизов достигал примерно ста ярдов3 в ширину. Они спускались, словно головокружительно дезориентирующая лестница, предназначенная для великана, все ниже и ниже, пока последний карниз не исчезал под спокойной поверхностью узенькой ленты воды. А с противоположной от меня стороны карнизы снова подымались из воды, все выше и выше, выше и дальше, подымаясь, пока я не посмотрел на противоположный край возвышенности, отделенный от меня пятью милями прозрачного воздуха. То тут, то там по каменным фасам тянулись лестницы поменьше. Я повернулся и посмотрел в противоположную сторону от воды. Перспективы уменьшались, пока не становились совсем крошечными и терялись вдали.
Предположение такое выглядело экстраординарным - и даже нелепым, - но, судя по упорядоченности, каменной облицовке и единообразному виду этих ровных ступеней, я решил, что этот Великий Канал создан человеком. Или, если и не целиком человеком, то человек, по крайней мере, приложил руку к формированию того, что первоначально было проливом, соединяющим вздымающий валы внешний океан с более спокойной гладью вод внутреннего моря.
Я не видел никаких признаков каких бы то ни было живых существ, но чувствовал, что высящаяся на самом верхнем уровне прямо напротив меня масса камня, величественное сооружение прямоугольной формы и видимое в прозрачном воздухе во всех подробностях, должно быть, каким-то жилищем. Подымавшаяся с его вершины струйка дыма, черная и выглядевшая издали тонкой, тянулась в небо и уносилась ветром.
Когда я в последний раз прибыл на Креген, то первое, что услышал это звенящий у меня в ушах крик Делии. На этот раз я тоже услышал крик, но сразу же понял, что этот голос принадлежит не ей.
Бросившись бегом к обрыву, со стороны которого дул бриз и доносился тихий рокот моря, казавшийся теперь в теплом воздухе негромким шепотом, я увидел, как из загораживавших обзор деревьев вырвалась какая-то фигура и, сделав несколько шагов вперед, рухнула ничком на траву.
Добравшись до упавшего, я увидел, что это не человек.
Это был чулик, один из зверолюдей, рожденных, подобно людям, двуруким и двуногим, с лицом, которое могло бы быть похожим на человеческое, если бы не два торчащих вверх трехдюймовых4 кабаньих клыка. Ничем прочим чулики не походили на людей. Кожа гладкая, маслянисто-желтая. Глаза маленькие, черные и круглые, как смородины. Крепкий и сильный на вид, наемный воин с кольчужным наголовником, с которого свисал, открывшись, наустник, и в длинной кольчужной броне, доходивший до середины бедер. Никакого оружия я у него не увидел. О его крепости и силе свидетельствовал тот факт, что он вообще сумел закричать - при том, что его лицо превратилось в кровавую кашу - сплошь всмятку, разодранное, окровавленное.
Воцарилась тишина.
Я пока совершенно не представлял, какой из множества враждебных и жестоких хищников Крегена мог так изуродовать его лицо. Но почувствовал знакомое волнение в крови, пробегающей по жилам - и тогда по-настоящему понял, что и вправду вернулся на Креген, под солнцами Скорпиона.
Прежде мне доводилось видеть кольчугу на Крегене только один раз когда меня искушала принцесса Натема Кидонес. Во время наших свиданий в нише стоял облаченный в кольчугу великан, безмолвный и неподвижный, державший в руках рапиру такой чудесной работы и с таким отличным балансом, что я присвоил ее в качестве трофея и воспользовался ею в том последнем победном бою в Стромборе. На Крегене полезно носить доспехи, какими бы они ни были. А талию чулика опоясывала белая ткань в зеленую полоску.
При виде этого материала в зеленую полоску я нахмурился.
Однако, как вы уже наверняка успели разобраться, я не слишком привередлив в отношении мелочей жизни, а потому содрал с чулика это подобие одежды - белую тряпку в зеленую полоску - и обмотал себя ею, как набедренной повязкой.
Оружие на Крегене бесконечно важнее одежды и даже доспехов. А у этого чулика не имелоссь никакого оружия. Это было в высшей степени странно. Осторожно, шагая легкой и пружинистой поступью, которая бесшумно несла меня по траве, я приблизился к утесу, выходящему к морю.
Ветер разбросал мои волосы. Я посмотрел по сторонам и вниз.
Далеко внизу, у подножия шершавых утесов, мягко плескалось море. Я едва различил изогнутую полоску пляжа с желтым песком, о который разбивались волны, рокот которых я едва слышал. Над водой кружило несколько чаек и еще каких-то морских птиц; но вели они себя до странности тихо. Море блистало сияющей голубизной. Моря, омывающие берега континента Сегестес, были зеленые или серые, а иногда и синие, с присущей этой синеве холодностью и суровостью; а по этому морю волны гуляли вяло, плавно, и его голубизна бросалась в глаза. Такую голубую воду мне доводилось видеть в Средиземном море. Я окинул эту картину взглядом опытного моряка и особо взял на заметку судно, наполовину вытащенное на ту узкую изогнутую полоску желтого песка.
Это была галера. Ее таран, ее тонкие изящные очертания и втянутые сейчас на борт вёсла- все это недвусмысленно свидетельствовало о её принадлежности к данному классу судов. Но она ничуть не походила на ту галеру, которая вышла мне навстречу поздравить с прибытием в Афразою, Качельный Город, после путешествия по священной реке Аф.
Я окинул взглядом край утеса, скрытый среди теснившихся на вершине кустов. Мне не удалось обнаружить никаких признаков оружия, которое мог выронить чулик.
Тогда я прошелся взглядом вдоль края утеса чуть дальше, ища тропу, по которой мог подняться этот наемник. И замер.
Там притаилась полускрытая кустами группа каких-то тварей. Кусты эти представляли собой заросли тернового плюща, заросли которых следует избегать всем, у кого нежная кожа. Твари расположились в гуще усыпанных колючками спутанных побегов вполне уютно, опустившись на все свои шесть лап. Их грубые серые шкуры свалялись от грязи, листьев и экскрементов, а головы все они повернули в сторону тропы, поднимающейся по фасу утеса.
Теперь я знал, что за тварь растерзала лицо чулику.
С виду они напоминали сегестянских горных обезьян, грундалов. Их рост достигал футов пяти5, когда они стояли выпрямившись. Их тонкие, словно паучьи лапы, конечности, благодаря природной ловкости, могли перебрасывать этих животных по скалам с непринужденностью, способной дать фору горным козам. Как-то раз я видел их среди отдаленных гор, составляющих южную границу Великих Равнин, когда охотился со своими кланнерами. Это были еще те твари: злобные, трусливые, но смертельно опасные, когда охотятся стаями. Смотрели они все не в мою сторону, а на тропу, однако я знал, какой у них будет вид спереди. Невероятно большие рты, окруженные складками кожи, они казались круглыми, когда открывались, и были вооружены концентрическими рядами похожих на иглы зубов. Они очень напоминали тех целеустремленных хищных рыб, которых вытаскивают неводом из морских глубин - сплошная пасть и клыки.
В кустах затаилось от десятка до дюжины этих тварей.
В неподвижном воздухе раздались звуки. Торопливые шаги, стук камешков, трескотня людей, увлеченных оживленным беззаботным разговором. Прислушиваясь ушами воина - то немногое, чему я научился у кланнеров Фельшраунга - я не услышал тех звуков, которые хотел услышать. Никакого бряцания оружия.
Голоса теперь достаточно приблизились, чтобы я начал разбирать слова. Говорили на разновидности крегенского, настолько близкой к той, которую знал, что у меня сложилось убеждение, будто Сегестес не мог находиться слишком далеко оттуда, где я сейчас оказался.
- Надеюсь, ты знаешь, чего ожидать, - пропыхтел беспечный и нетерпеливый юношеский голос, - когда я догоню тебя, Валима?
- Догонишь? - в голосе девушки звенел задор и смех, она казалась возбужденной, беззаботной, в высшей степени наслаждающейся собой и всем, что происходило в данное мгновение. - Да тебе, Гахан Ганниус, не догнать и толстого жирного купца, погруженного в молитвы!